Страница 66 из 115
Много раз Мака задерживалась в школе, опаздывала. Даже если не поручали, сама вызывалась писать стенгазету, прибирала в кабинете химии, записалась почти во все кружки… Но куда там! Стоило ей выйти из школы, Тхавадзе тут же вырастал у нее на пути. Ему не надоедало ждать. Он не чувствовал ни голода, ни жажды. Пока она избегала его, еще куда ни шло — плелся за ней до дому и уходил… Она готова была лопнуть от злости. Она задыхалась. Она завидовала подругам и не шутя подумывала сделать что-нибудь над собой, изуродовать лицо, например, только бы этот чесоточный оставил ее в покое. Но в конце концов она привыкла… А поскольку Джумбер всегда следовал за ней на таком расстоянии, что посторонний человек и не подумал бы, что они вместе, что они связаны чем-то, Мака не обращала на него внимания и шла себе, не оглядываясь, к дому. Постепенно она даже стала забывать, что кто-то, идущий следом, отсчитывает каждый ее шаг. Это бесило парня. Пока его избегали, он не был в претензии, молчал, но теперь, когда ни во что не ставили, не стерпел. День ото дня он стал подходить к ней все ближе и однажды что-то негромко сказал. Мака взглянула на него с надменным превосходством и мстительным отвращением, но в ту же секунду почувствовала, что ее чем-то хватили по голове. Не успела она прийти в себя, как ударили еще раз и еще. Она закрыла лицо руками и едва не расплакалась, но вспомнила, кто стоял перед ней, и проглотила обиду. Когда она раскрыла глаза, Тхавадзе поблизости не было.
Такое длилось довольно долго…
«Все это детские глупости. Интересно, помнит ли он еще?» — подумала Мака. Она подвинула стул к окну и достала из сумки книжку, прихваченную, чтобы скоротать время.
Кто-то открыл дверь.
Мака не обернулась.
— Лежава в этой палате? — спросил низкий мужской голос.
— Я слушаю вас!
Мака узнала вошедшего. Это был тот самый коренастый мужчина, с которым Джумбер разговаривал во дворе, — главный врач ианисской больницы Хиджакадзе.
— А вы дочь больного?
— Да.
— Очень приятно, — он протянул Маке обе руки. Стоящий позади него молодой врач заулыбался, закивал, но, видимо робея, не посмел сделать то же самое. — Пожалуйста, садитесь, — главный обернулся к Маке и указал на стул у окна. — И не беспокойтесь. Все будет прекрасно, — потом, взглянув на больного, по слогам: — Пре-кра-сно!
Но этот озабоченный, неуверенный бас не сулил, казалось, ничего хорошего, и сердце у Маки оборвалось.
— Отец!.. — чуть слышно выдохнула она.
Глава вторая
На рассвете Гено задремал, но как только чистое утреннее солнце засветило в окна, он раскрыл глаза, встал и на цыпочках вошел в комнату к Гоче. Ребенок спал под своей кроваткой на матраце, откуда его никакими силами не смогли стащить. Бабушка, поднявшись до солнца, суетилась по хозяйству. Снизу доносились звуки шлепков по тесту, передвигаемых мисок и воды, хрипловато булькающей в горле кувшина.
Когда Гено спускался по лестнице, его остановил голос Авксентия — двоюродного брата, живущего рядом, по другую сторону забора.
— Здорово, Гено! — Авксентий, присев на корточки возле колес самосвала, возился с чем-то.
Гено поднятием руки ответил на приветствие и жестом же спросил, чем он там занимается спозаранок.
Авксентий прислонил к кузову железный лом, которым выколупывал голыш между новенькими, в ребрах протекторов, покрышками, и подошел к забору.
В это утро Гено было не до него, но, спустившись во двор, он все-таки задержался.
— О чем ты спросил? Не понял я…
— Да ничего. Чем, говорю, занимаешься с утра пораньше?
— А-а… Да вот приходится за ней ухаживать, ублажать… Машине, если любишь, всегда чего-нибудь надо. Прямо как жене, честное слово! — осклабился Авксентий.
Гено взглянул на огромный самосвал:
— Не слишком ли у тебя мощная жена?
— Жена — будь здоров! В порядке…
— Слушай, каким это образом ты ее, как собственную, дома держишь? Хозяина нет у нее?
— То-то и оно, что есть. Потому здесь и стоит.
— Насколько я помню, у вашей стройконторы имеется гараж.
— Что это за гараж, скажи на милость! Огородили поляну горбылями, лезь — не хочу. А народ вокруг разный ходит… Мало ли что…
— Остальные шофера тоже по домам машины держат?
— Не знаю, как остальные, а я так считаю: если они хотят, чтоб машина даже по мелочам не барахлила, она должна стоять у меня. А если ее в чистом поле оставлять, неизвестно, в каком виде утром застанешь. Нет, машина, как жена, — опять осклабился Авксентий. — Нельзя в чужие руки отдавать… Совсем забыл: как там отец Маки?
Гено покачал головой:
— Плохо.
— Что ты говоришь?!
— Операцию будут делать. Не знаю, перенесет ли…
— Жаль Маку. Она так любит отца…
— Авксентий, извини меня, мне нужно позвонить Маке. Гоча без нее не спит, не ест…
— Да! Папаша среди ночи разбудил нас: сходите, говорит, узнайте, в чем дело, почему мальчишка надрывается.
— Извел нас совсем. До утра не унимался.
— Я спросонья и не сообразил, что Маки нет дома, а то пришли бы проведать.
— Твоя Цабу еще не проснулась?
— Разве так рано ее добудишься?
— Скажи ей, когда проснется, пусть зайдет поиграть с Гочей, может, развлечет…
— Так я ее сейчас же разбужу, Гено!
— Не надо — пока и Гоча спит.
— Ну, хорошо. Ладно. Как только встанет, так сразу и направлю к вам… Только бы помочь, а мы… Ее же Мака спасла от смерти, мою Цабу. Помнишь, когда у нее дифтерит начался? Тоже ночка была, скажу я тебе!..
Умывальник оказался пуст. Гено открыл дверь в подсобную комнату и вошел. Мать месила тесто.
— Ты уже встал?
Гено огляделся, ища кувшин с водой. Мать облепленной тестом рукой указала ему на стол в углу.
— Что делать теперь будем?
— А что?
— Дай бог здоровья моему свойственнику, но если ребенок опять не уймется… не знаю, как быть… хоть в воду бросайся…
Гено только сейчас заметил, как запали у матери глаза после бессонной ночи.
— Но пойми ты, там человек при смерти. Не может же она его бросить!
— Конечно, но…
— Ладно, хватит, — Гено забрал кувшин и вышел.
Он понимал, что мать беспокоит не только состояние Гочи. У нее была еще другая забота, быть может, более важная, но о которой она не смела заговорить так сразу.
Гено прекрасно знал цену своему шурину, знал, что за хорошую выпивку тот способен продать даже собственную сестру. Что бы с ним ни случилось, его не стоило бы выгораживать, но жаль Маку и особенно несчастного Симона. Только поэтому Гено ни о чем не заикнулся.
А если сказать теще?
При этой мысли Гено почему-то вспомнилась виденная где-то увеличенная фотография супружеской четы, которую носил по деревням бродячий фотограф, — плоские, ничего не выражающие лица, снятые в разное время и соединенные лишь волей фотографа; их ничто не связывало, они даже не знали о существовании друг друга.
Гено поплескал воды на шею, на грудь и лицо и, не убрав кувшина, шагнул к лестнице.
— Не уходи без меня! — мать выглянула в двери.
«Что еще?» — недовольно подумал Гено и быстро поднялся наверх.
Гоча все еще спал.
Перед тем как уйти на работу, Гено спустился вниз в подсобную комнату.
— Садись, сынок, я тебе хачапури испекла. И чай вот-вот закипит…
«Что-то она собирается сказать», — подумал Гено и, бросив на табурет сложенную вдвое газету, сел.
— Может быть, Марго вчера приходила? — спросил он.
Мать подняла голову и взглянула в лицо сыну.
— Приходила.
— Ну и что?
— Обрадовалась, что не застала вас.
— Но я, мама, еще не записывался в сваты. Я совсем по другому поводу ездил туда, — поспешно сказал Гено.
— Конечно, сынок, но могло же к слову прийтись. Вы бы и поговорили…
— О чем можно говорить при больном?
— Он убьет Марго, ее муж! Это изверг, а не человек! Ты же знаешь, какой он. Никого не пощадит — головорез настоящий!