Страница 77 из 77
— На какой улице?
— Дзнеладзе, шестьдесят один… — Иаго понял, что старик задает, по его мнению, самые сложные вопросы.
— Где работаешь?
— В редакции вечерней газеты, где на четвертой странице печатают объявления о смерти… Знаете такую? Вот когда вашего Сандро задрал медведь, наверно, у нас объявление было — «безутешные родственники извещают…» — Иаго вдруг почувствовал отвращение к себе.
«И все-таки получилось по-детски, — подумал он, — глупо».
Теперь злость его обернулась против старика… Какое он, собственно говоря, имеет право так унижать Иаго своими дурацкими вопросами. Никому и никогда еще не приходилось доказывать такой глупости… Абсолютная глупость… Этот старик с ружьем в руках требует от него подтверждений, доказательств, а сам не знает, какие они должны быть, эти доказательства!..
Лесник поджал губы, взгляд его сделался еще подозрительнее, и указал дулом в сторону:
— Ступай вперед! Остальное там расскажешь.
Иаго охватило неодолимое азартное желание отомстить, жестоко высмеять подозрительного старика. Но пока единственный способ выразить свое пренебрежение к его придиркам — не обращать внимания.
Да, действительно ни во что его не ставить. Иаго высоко поднял голову и, как ни в чем не бывало, стал разглядывать фасад церквушки.
— Я сказал, ступай вперед! — В голос старика вкрались нотки удивления.
Иаго как будто не слышал, медленно и спокойно брел вдоль стены.
— Стой! — закричал лесник.
Иаго задыхался от желания удовлетворить свое оскорбленное самолюбие. И чем больше выходил из себя старик, тем упрямее Иаго внушал себе, что не должен обращать на него внимания.
Он достал из кармана карандаш и записную книжку: то на церковь взглянет, то в книжку уткнется, будто бы записывает что-то. Прошел вдоль одной стены и завернул за угол.
— Стой! Стрелять буду! — В голосе старика слышалась угроза.
Иаго стал напевать, хотя голос и дрожал немного, но так, только так можно сломить этого одержимого старика.
И тут раздался оглушительный залп, как будто небо обрушилось, тугая волна воздуха едва не сбила Иаго с ног. И лесу понадобилось немало времени, чтобы поглотить, растворить в себе гулкое эхо.
Иаго, побелев, прислонился к стене. Лесник вцепился ему в плечо и не отпускал, в левой руке он держал ружье.
— Ты что?!
Иаго удивленно смотрел на старика, вернее не смотрел, а рассматривал, словно какую-нибудь диковинку.
— Куда ты бежал?!
— Я церковь зарисовывал… — пробормотал Иаго.
— Нашел время. Я за ним с ружьем, а он…
— Ну и напрасно… Вы взрослый человек и должны понимать, что…
— Ступай, ступай! Это все мы в Цхинвали выясним… Такие ответы всякий заучить может, если нужно… А я свое дело знаю…
Шли они бесшумно. Палая листва скрадывала шаги. Постепенно зеленый шатер над ними густел, свет становился мягче, смутнее.
…Ноги быстро несли его под гору, но Иаго нарочно замедлил шаг, чтобы старик не подумал, что он собирается бежать.
…Они брели по пескам с пересохшими глотками, оборванные… На юге остался грозный царь, коварные жрецы, великая Халдея. Они изгнали их — звездочета и его сыновей. Возмутились жрецы, как посмел этот безумный звездочет изменить божественному числу. Тринадцать… Отступник…
Никогда больше не суждено ему взойти на башню, чтобы первым увидеть узенький серп молодой луны и объявить всем, что начинается новый месяц…
Сыновья несли его на руках, на плечах, на спинах… Однажды вечером они заметили на севере высокие горы. Никогда прежде не видели они таких неприступных и грозных вершин. Человек, взошедший на такую гору, несомненно первым увидит новый месяц…
Улыбка играла на лице умирающего звездочета, и последние слова его походили скорее на приказ, чем на просьбу, — он велел сыновьям возвести на этих вершинах высокие башни, дабы подняться еще выше, и ценою собственной крови защищать эту землю, откуда раньше всего виден молодой месяц…
«Что нужно этому старику, — думал Иаго, — выслужиться хочет, что ли? Небось всю жизнь отдал этому лесу, горам — прозябал в безвестности, никто не оценил его верной службы, и вот он хочет притащить в Цхинвали «нарушителя», чтобы преданность свою доказать. Ну и что же, если выяснится, что поймал он не врага, ведь долг свой он все-таки выполнил! Похлопают по плечу, похвалят за бдительность… Нет, я наверняка клевещу сейчас на него… Не может быть такого…»
Иаго остановился. Внезапный прилив гнева растопил заледеневшую в груди досаду, и она выплеснулась наружу.
— О чем вы все-таки думали, когда стреляли, а вдруг бы попали?!
— Если б хотел попасть, не бойся, не промахнулся бы… — Лесник как будто ждал этого вопроса.
«Вырвать сейчас у него ружье, приставить к груди, пусть докажет, что не враг», — подумал Иаго, а вслух спросил:
— Интересно, как бы вы оправдались на моем месте?
— Оправдался бы.
— Как же?
— Это уж моя забота.
«Ничего бы ты не сказал», — подумал Иаго и пошел дальше.
«Я бы нашел, что ответить», — подумал лесник.
«Разве можно выразить это одним словом. Одной фразой…»
«Значит, можно, раз я говорю…»
«Доказать это можно лишь всей своей жизнью!» — мелькнуло у Иаго, и он решил, что наконец набрел на истину, нашел правильный ответ.
«Доказать это можно в один день, в одно мгновенье… И нечего тут мудрить!..»
«Всей своей жизнью!»
— Ты о чем? — спросил старик.
— Ни о чем, — ответил Иаго.
Лесник казался теперь ему совсем другим: брови расправились, глаза наполнились живой мыслью. Иаго даже показалось, что старик задается теми же мучительными вопросами. И к выводу, может быть, приходит такому же.
Лес безмолвствовал, словно в своих ветвях сторожил пленницу — тишину. Чутко вслушивался в малейший шорох, спеша тотчас приглушить его, восстановить вековечное молчание.
Поперек тропинки лежало срубленное дерево, беспомощно белели вокруг щепки, словно крик о помощи.
Иаго остановился.
— Кто же это так? — он указал на дерево. — Унес бы к себе, раз срубил.
— А он и унес.
— Тогда что это?.. — Иаго повернулся к леснику.
— Да ребенок у него заболел. Он испугался и притащил назад…
— Испугался? Чего?..
— Места эти священные, народ их чтит издавна… Иначе здесь ни одного бы дерева не осталось!
Они пошли дальше, и всю дорогу Иаго напряженно вглядывался в лес, чтобы не пропустить замеченных деревьев и тропинку, ведущую в село.
Он не оборачивался, но спиной чувствовал, что лесник плетется за ним нехотя.
1965