Девятые врата

— Когда же появится город? — спросила Кетеван, выглядывая в окно.

— Пока видна только парашютная вышка.

— А где она?

— По левую сторону.

— Теперь вижу.

— Потерпи немного. — Давид переключил скорость. Машина шла на подъем. — Следи за моей рукой. Видишь церковь?

— Вижу.

— Чуть правее и ниже развалины храма Баграта.

— Ого, какой огромный! Сегодня мы успеем его посмотреть?

— Я бы на твоем месте, — Давид бросил на жену быстрый взгляд, — не признавался, что никогда не был в Кутаиси.

— А я и не признаюсь до завтрашнего утра, а завтра буду уже все-все знать.

— Сомневаюсь, — проговорил Давид, словно делая про себя какое-то заключение. — Мне придется ехать прямо на завод, а дальше будет видно.

Они замолчали. Машина въехала в пригород, громыхая по неровной мостовой. Кетеван глядела по сторонам, боясь пропустить что-нибудь интересное. К заводу можно было проехать по новому мосту, но Давид повел машину к центру города, мимо театра, парка и новой гостиницы. У Белого моста он немного притормозил.

— Здесь я учился плавать, — обернулся он к жене. — Прямо с перил мы прыгали в реку.

— С такой высоты? — Кетеван гибко перегнулась, чтобы поглядеть, далеко ли до воды.

— Ну да, голышом мы вылезали из воды. Представляешь, посреди города — и раз-два-три… прыгали обратно.

— А потом?

— Что — потом?

— Что ты делал потом, когда вырос. Так голышом и бегал?

Автомобиль оставил позади Белый мост и выехал на широкий проспект.

— Потом я работал на Рионгэсе. Когда мы отвели воду в канал, река обмелела и найти место для плавания стало нелегко.

Кетеван засмеялась.

— Почему ты смеешься?

— Так просто. Представила себе, как ты разыскиваешь глубокое место, чтобы искупаться. Наверное, ты был смешным мальчишкой.

— Знаешь, когда мы искали, нам и в голову не приходило, что реку-то мы сами высушили.

Давид взглянул на часы.

— Кетеван!.. Хочешь, я покажу тебе дом, в котором родился?

— Неужели найдешь?

— Конечно, если тебе интересно.

«Тебе самому интересно…» — подумала Кетеван.

Машина свернула влево и опять запрыгала по булыжникам.

— Дом каменный, — говорил Давид, — крыльцо без дверей — дверь дальше, где кончается лестница. В Кутаиси много таких домов, но я обязательно узнаю свой, — он обернулся к Кетеван. — Я никогда не рассказывал тебе про зеркальщика Отию?

— Нет. А что это за история?

— Сейчас расскажу.

— Ты вообще ничего не рассказывал про свое детство, — упрекнула Давида Кетеван.

— Но и ты не донимала меня вопросами, — отозвался он, поворачивая зеркальце к себе, чтобы видеть жену.

— Тоже правда, — виновато вздохнула Кетеван.

— Вот он! — воскликнул Давид, останавливая машину.

Кетеван взялась за ручку и опустила стекло.

— Вот то окно, крайнее, наше, когда я болел корью, отец подвел меня к этому окну и позволил выстрелить из ружья.

— А сколько тебе было лет?

— Семь или восемь.

— И ты сам стрелял?

— Может, и нет, наверное, отец нажал курок… Но тогда мне казалось, что я сам выстрелил… Давай войдем во двор!

— Неловко… незнакомые люди…

— Идем-идем, я возьму ведро, как будто мне нужна вода для автомобиля.

— А я? Ну ладно, я попрошу напиться.

— У тебя небось и в самом деле горло пересохло, целый день в пути…

Давид достал из багажника маленькое ведерко и пошел к дому. Кетеван следовала за ним, жадно оглядывая дом, словно знакомясь с каким-нибудь историческим памятником. Она запоминала все: дождевую трубу, разрисованную ржавчиной, словно орнаментом, каменные плиты тротуара, истертые и неровные.

Давид открыл калитку и остановился.

— Проходи ты раньше, — сказала Кетеван.

— Не полагается, — улыбнулся Давид. — Дорогу молодой невестке!

Во дворе какая-то женщина развешивала белье. Из-под мокрой простыни выглядывали босые крепкие ноги, над веревкой сновали покрасневшие от стирки руки. Потом руки исчезли, ноги задвигались, край простыни откинулся и показалось исполненное любопытства лицо полной пожилой женщины.

— Вы разрешите нам набрать воды? — улыбнулся Давид, слегка качнув ведерком.

— Господи, да сколько угодно. — Женщина указала на кран и добавила, взглянув на Кетеван: — Я сейчас стакан вам вынесу.

— Не беспокойтесь, — в тон ей, также вежливо и предупредительно, отозвалась Кетеван.

— Ну что вы, какое беспокойство! Нанулия! — крикнула женщина и, не дожидаясь ответа, заспешила к дому.

— Кетеван, — заговорщицки прошептал Давид, — вот в этой галерее я спал летом. А тут, посреди двора, был бассейн. Однажды в нем утонули наши куры. Я помню — белые были такие куры. А видишь лавровые кусты? Там я впервые увидел светлячка… тогда я был совсем маленьким. — Глаза Давида как-то особенно блестели. С такой наивной точностью он перечислял все свои проказы, словно эти детские воспоминания превратили его в ребенка и уподобили его речь ребячьей болтовне.

Кетеван не сводила с мужа ласкового взгляда.

Хозяйка вынесла стакан с блюдечком. Старательно вымыла их под краном, наполнила до самого края и торжественно подала Кетеван.

Когда утолил жажду и Давид, она спросила, набравшись наконец смелости.

— Вы случайно не из Тбилиси едете? — и взглянула на машину.

— Оттуда, — подтвердил Давид.

— Говорят, в этом году многие проваливаются на вступительных экзаменах!

— Я тоже об этом слышал. «Наверное, у нее сын или дочка сдают в институт», — подумал Давид.

— Вы теперь в Цхалтубо?

— Нет, на завод.

— На автомобильный? — женщина почему-то обрадовалась.

— Да.

— Простите, как ваша фамилия?

«Срежется, ничего не поделаешь, — подумала она. — Пойдет на завод работать».

— Бацикадзе Давид.

— Фамилия знакомая. — Это она сказала просто из вежливости. Пожелав супругам счастливого пути, женщина направилась к дому.

Давид облегченно вздохнул, взял Кетеван под руку и указал ей на каменную ограду.

— Тут стояла мазанка, теперь ее снесли. А жил в ней тот самый зеркальщик Отия, о котором я тебе говорил. Интересный был человек! Теперь я это понимаю, а тогда, конечно, ничего не соображал. Приехал он сюда из Чиатура. Там работал на добыче марганца, придумывал машину для промывки руды, чтобы река не чернела и не уносила ценное сырье. На руднике Отия прослыл чудаком и приехал в Кутаиси — искать счастья. Он был рожден настоящим инженером. Чего он только не изобретал! Всем кутаисским фаэтонам он прицеплял автоматические счетчики, сам ездил на велосипеде, собранном своими руками. Первый в городе распространил газовые фонари… Да, мастер был на все руки, а осталось за ним прозвище «зеркальщик». И вот почему. Вбил, бедняга, себе в голову заменить в зеркальном производстве серебро и золото простым металлом. Тогда и начались его мучения. Днем и ночью возился он с разными растворами, наносил их на большие и маленькие стекла, но назавтра сам же разбивал неудавшиеся зеркала, которые все искажали. Вот под этой оградой валялись осколки. Наверное, если разрыть землю, то и сейчас можно их увидеть. Утром, когда я выходил во двор, куски кривых зеркал ослепляли меня, отражая солнечные лучи, сверкали и искрились… Гора осколков росла. Мальчишки со всей улицы бегали к нам за зеркалами, чтобы пускать солнечных зайчиков…

Кетеван не отводила взгляда от каменной ограды, стараясь представить себе зеркальные осколки, некогда наваленные под ней волшебной сверкающей горой.

Во двор опять вышла хозяйка и, удивленная, остановилась. Она думала, что гости давно ушли.

— Я вынесу вам стулья! — опять засуетилась она.

— Спасибо большое, мы уже уходим, — извиняющимся тоном ответил Давид.

— Отия женился на хрупкой, застенчивой девушке, — продолжал он шепотом. — На свадьбе было немного гостей — четверо-пятеро старых друзей. Стол накрыли во дворе. Если бы ты знала, что творилось с зеркалами… Они так веселились, словно их тоже пригласили на свадьбу. Вместо пяти гостей отражалась целая сотня. И это сборище пировало, поздравляло молодых, плясало и пьянело от вина и песен… Прошел год. И несчастье обрушилось на Отию. Умерла от родов жена. Тысяча гробов отражалась в осколках, когда покойницу выносили со двора… Знаешь, Кетеван, если бы не Отия, не вышло бы из меня никакого инженера, и вообще человека бы не получилось. Ничему бы я в жизни не научился. Отия не добился своего — не заменил ничем серебра и золота, но он научил меня упорному труду.