Страница 57 из 77
«Мой отец… мой отец…»
В будке Гургена Гогита снова взобрался на скамейку и, безмерно счастливый, уставился в окошечко — он выполнил свое условие, и отец обязательно вернется, сегодня или завтра…
— Где ты был столько времени? — Гурген казался рассерженным.
Гогита почему-то хотел сказать, что встретил отца и поэтому запоздал, но сдержался. Он не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме него, знал, что сегодня отец обязательно придет домой.
— На улице полно народу — я бежать не мог, — ответил Гогита Гургену.
— Надо было раньше идти. Немного — и лента бы кончилась! — упрекнул Гурген.
Но Гогита уже был весь поглощен происходящим на экране и ничего не слышал.
— Гурген! — прошептал он. — Я догадался, кто предатель!
— Догадался или в том кинотеатре посмотрел, поэтому и опоздал?
— Нет, сам догадался! Эта женщина предательница!
Гурген заправил новую ленту в аппарат, включил автоматический перевод и испытующе поглядел на Гогиту — не думает ли он провести его и убедить, что не смотрел фильма в зимнем кино.
— Эту женщину уже допросили… Она не виновата!
— Не виновата?! — воскликнул Гогита, взглянув на Гургена широко раскрытыми глазами. Он обрадовался своей ошибке, обрадовался, что эта женщина никого не предавала.
Теперь он уставился на экран с еще бо́льшим интересом. Ни одно слово, ни одно движение не ускользало от его внимания. Если что было непонятно, он спрашивал у Гургена, не поворачивая головы. Гурген разъяснял все по-своему, но понятно и исчерпывающе. Потом опять наступило время бежать за пленкой, за последними двумя частями.
Гогита нехотя оторвался от окошка, чтобы во второй раз не получить от Гургена выговора.
— Тогда расскажи мне, чем все это кончится! — потребовал он «вознаграждения».
— Нет, так неинтересно… Принесешь — и сам увидишь!
Гогита в этот раз быстро прошел расстояние между кинотеатрами. В парке не осталось гуляющих, и на улице стало меньше народу. Он быстро вернулся обратно, прошел мимо тети Марго и нагнулся, чтобы не мешать зрителям в ложе. Он думал, как бы мать не пришла за ним раньше времени и не помешала досмотреть две последние части, которые он нес под мышкой.
Случайно он кинул взгляд на экран поверх голов зрителей и остановился, словно околдованный человеком с хитрыми глазами, который до сих пор сидел молча и незаметно, а сейчас заговорил и, разводя руками, в чем-то уверял остальных, убеждал с пеной у рта. «Может, это он?» — подумал Гогита, меняя место. Но целиком экрана все равно видно не было — его закрывали головы зрителей.
Гогита оглянулся назад. Под круглой ложей шел широкий выступ. Он переложил обе коробки в одну руку, поставил ногу на выступ и приподнялся. Отсюда был виден весь экран. Широко раскрытыми глазами Гогита вгляделся в темную ложу, чтобы убедиться, не мешает ли он кому-нибудь, и увидел красивую, очень красивую женщину. Такую, пожалуй, Гогита никогда в жизни не видел. Женщина увлеченно глядела на экран, одна рука ее лежала на перилах ложи, и широкая рука какого-то мужчины прикрывала ее пальцы. Гогита посмотрел на мужскую руку, потом на плечо — и вдруг узнал. Узнал и вскрикнул. Но ни единого звука не вырвалось из его горла. Радость или неожиданность лишили его голоса. Он еще раз крикнул, позвал этого человека, но крик опять получился беззвучным. Гогита онемел, как немеют во сне, когда кажется, что задыхаешься, что не хватает воздуха…
Он спрыгнул с выступа и побежал к выходу, словно стремился вернуть утерянный голос. Он промелькнул мимо тети Марго, которая не успела сказать ни слова, только удивленно поглядела ему вслед.
Гурген открыл дверь, перепрыгнул сразу через три ступеньки и поглядел в сад через затемненный партер. Гогиты не было видно. «Ну, хватит, довольно! С завтрашнего дня я его с собой брать не буду!» — решил он, торопливо поднимаясь обратно по лестнице. Он оставил дверь открытой, ударил ладонью по одному диску проекционного аппарата, снял крышку и поглядел: остался моток величиной с кулак, и тот таял на глазах, становился все меньше, пленка, пританцовывая и извиваясь, словно стружка, перематывалась на другой диск. «Пол-минуты… Если Гогита не придет — все», — подумал Гурген. Он сунул нос в узкое четырехугольное окошко, пытаясь отсюда разглядеть сад, но не успел, раздался знакомый звук: так шуршала пленка, когда целиком переходила на другой диск.
— Эх! — махнул Гурген и включил в зале свет.
Словно только этого и ждавшие зрители недовольно оборачивались, шумели, свистели.
— В такой момент прервали!
— Сапожник!
— Наверное, просто пленку не принесли!
— Вот он, идет! — кто-то узнал спускавшегося в партер Гургена.
— Наверное, конец он сам будет рассказывать…
Гурген бросился к тете Марго, будто она была во всем виновата. Он протянул к ней руки — ладонями вверх и почти закричал.
— Где Гогита, я спрашиваю!
— Откуда я знаю. Вошел и сразу обратно выбежал!
— Что-о! Выбежал?! А ленты?
— Я не заметила. Наверное, и ленты были у него, он туда побежал, — указала тетя Марго в глубину сада. — Я думала, ему понадобилось выйти…
Гурген сорвался с места, перескочил через газон и побежал по аллее. Так мне и надо, — думал он. — Мальчик развлечется… Он-то развлечется, а меня снимут — и будет тогда развлечение…»
В туалете Гогиты не было. Гурген громко окликнул его, потом раскрыл все двери. «Скандал!» Он выбежал в сад и с криком «Гогита!» снова помчался по дорожке. Он весь вспотел и был вне себя. Встреть он сейчас Гогиту — обругал бы его как следует и поколотил бы с удовольствием…
Вдруг он заметил у зарослей сирени черную тень, перепрыгнул через подстриженные кусты и очутился под сиренью.
Гогита сидел на земле и тихо плакал. Он даже головы не поднял.
— Что ты сидишь здесь? Где пленка? — вспылил Гурген, схватил мальчика за плечи и сильно тряхнул. — Давай сюда пленку, там публика с ума сходит!
Две коробки с пленками валялись рядом в траве, но Гурген их не заметил. Гогита солгал.
— Я их спрятал! — сквозь слезы проговорил он.
— Ты что, с ума сошел? Куда спрятал? Давай сейчас же! — Гурген снова тряхнул Гогиту, поднял его и поставил на ноги.
— Не… не дам…
— Ей-богу, я сейчас убью тебя. Ты откуда взялся такой на мою голову! Давай пленку…
— Пусть она уйдет… — рыдал Гогита.
— Кто уйдет, что ты болтаешь!
— Та женщина…
— Ты что бредишь! — Гурген едва сдерживался. Руки у него так и чесались.
Гогита заплакал громче, из глаз градом полились слезы, он весь задрожал.
— Та женщина, что сидит… с отцом в ложе… пусть она уйдет.
Женщина… с отцом…
Гурген сразу все понял. Ему стало жаль Гогиту. Женщину эту он видел с Бакаром на улице. Он отпустил Гогиту и мягко проговорил:
— Ладно, я ее выгоню, ты только дай мне пленку.
Гогита не переставал плакать, не мог справиться с рыданиями, набегавшими, как волны.
— Слышишь, что я говорю! Ты что, хочешь, чтоб меня с работы выгнали!
— Пусть она уйдет… — упрямо повторял Гогита, утирая кулаком слезы.
Гурген нагнулся и начал шарить в траве. Он раздвинул ветки сирени и, словно страус, сунул туда голову. Коробок не было видно. Он снова рассердился, чуть не бросился на Гогиту с кулаками, но сдержался. Понял, что таким образом только усложнил бы дело.
Из кинотеатра доносились нетерпеливые выкрики зрителей.
— Идем, забирай ленты, — Гургена вдруг осенило. — Своими глазами увидишь, как я ее выгоню. — Он решительно перепрыгнул через кусты на дорожку, посыпанную толченым кирпичом, и пошел к кинотеатру. — Вставай, чего сидишь! Бери ленты!
Все в зале увидели, что механик вернулся с пустыми руками, но свист и крики не усилились, а напротив — прекратились. Вдруг стало очень тихо. Киномеханик открыл дверь в ложу и заговорил с каким-то мужчиной. Партер любопытно вытянул шеи.
Бакар и Майя, как заводные куклы, быстро и дружно повернули к дверям головы.