Страница 98 из 148
Варден проводил товарищей до дверей, но во двор не вышел. Там бы ему пришлось встретиться и говорить со многими людьми, а для этого у него не было ни сил, ни настроения.
Варден закрыл дверь и оглядел комнату. Ничего тут не изменилось с той поры, как он ушел в армию. К стене придвинута тахта, на которой спал сначала он, а потом Джвебе и теперь, наверно, спит Гванджи.
И так же чернеет сажа на стенах камина, перед которым он просиживал ночи, читая книги, взятые у учителя Шалвы.
И там же, где висела, висит вешалка из рогов косули. Да и половицы скрипят все так же. Варден остановился у тахты, на которой спал брат. Наверно, это хорошо, что Джвебе так крепко спит и ничего не слышит — ни стенаний женщин, ни шума толпы за окном. Может, сон немного успокоит парня. Спи, брат, спи, покуда спится! Ох, Джвебе, Джвебе, что ж ты натворил! — с тоской подумал Варден и снова зашагал по скрипучим половицам. Все было старенькое и бедненькое в этой комнате, но на всем тут была видна заботливая рука матери — таким все было начищенным и вымытым.
Варден тяжело опустился на табурет у окна, отсюда хорошо был виден весь двор. Варден узнал в толпе многих своих знакомых и друзей — одни стояли у плетня, другие сидели на скамье и на корнях под деревом.
О, как все изменилось за эти десять лет — некоторые просто постарели, а иные "вошли в возраст", но всех так или иначе не пощадило время.
Варден во всей полноте ощутил, как долго длилась его разлука с родной деревней, с друзьями. А это кто стоит под деревом? Неужели Зосиме Коршиа? Ну да, это он. Зосиме стоял в группе крестьян, ковырял землю своей неразлучной палкой и так сердито говорил о чем-то своим слушателям, что Варден невольно улыбнулся. Зосиме всегда был такой — пылкий и неуравновешенный, неожиданно смелый и решительный, неожиданно покорный и сдержанный.
Постарел Зосиме, ох, как постарел, с горечью подумал Варден. Смотри, как согнули годы Зосиме, усохся весь, и словно ростом меньше стал. Там у конюшни Варден не мог обратить такого внимания на старика — не до этого было, а сейчас вспомнил, что Зосиме, именно он, первым из крестьян подошел к телу Орлова и сказал: "Беглар, этого парня оплачет и похоронит не только твоя семья, но и вся община".
Многое отняли у Зосиме годы, но мужество его не иссякло. Правда, старик иногда чересчур покорно сгибается перед обстоятельствами и уступает силе, но уж если станет он за правое дело, то никакая сила его уже не сдвинет. Варден вспомнил, как односельчане подшучивали над стариком за его привычку ковырять палкой землю.
"Чего ты ищешь, что потерял в этой проклятой земле, Зосиме?"
"Уж не ищешь ли золото своего отца Джурумиа?"
"Чего ты ковыряешь эту землю, Зосиме, успеешь в нее сойти!"
"Пусть мой враг сойдет в нее раньше меня!" — ничуть не обижаясь на соседей, отшучивался Зосиме. А врагами своими он считал тех, у кого было много земли, кто жил чужим трудом. Ну что ж, пусть сбудутся твои пожелания, Зосиме. Пусть сгинут наши враги! — подумал Варден, продолжая разглядывать стоящих под деревом крестьян. А вот этого он не помнил, должно быть, он был еще мальчиком, когда Варден уходил в солдаты, а сейчас — бородатый мужик. Как узнаешь? А вот стоит Иванэ Эсебуа. Самый уступчивый крестьянин во всей деревне, самый бессловесный, всегда покорный своей участи. Он такой добряк, Иванэ, кажется, что он и на муравья ногой не наступит. И сейчас он стоит добрый и покорный, и немигающими глазами смотрит на ораторствующего Зосиме. Старик, наверно, немало удивляет Иванэ своим характером — то он склоняется перед насилием, то всеми силами противится ему. А Иванэ так не может. "А надо сделать так, чтобы мог, — подумал Варден. — Как все-таки похожи и не похожи люди друг на друга".
Варден не слышал, о чем шел разговор под деревом, а там говорили о том, что его кровно интересовало.
— Пусть запоздавший поторопится. Интересно, чего мы ждем до сих пор? Манны небесной, что ли?
— Кто быстро режет, тот долго жалеет, Зосиме, — возразил старику Иванэ. — Не всегда дела крестьян будут идти так. Когда-нибудь бог и на нас обратит внимание.
— Бог?! — усмехнулся Зосиме. — Не дождемся мы внимания бога, Иванэ. Нет. Бог в крестьянскую судьбу никогда не вмешивается. А вот человек нам поможет. Есть такой человек, справедливый человек — заступник всех честных людей.
— Человек — не бог.
— Что может человек, Зосиме?
— О каком человеке ты говоришь, Зосиме? Кто он? — послышалось с разных сторон.
Зосиме поглядел на неразлучного Кочоиа, а тот незаметно кивнул ему.
— Да назови, наконец, этого человека, Зосиме, — взмолился Иванэ.
— Ленин зовут того человека.
— Ленин? — переспросил Иванэ и, наморщив лоб, попытался вспомнить, где он уже слышал это имя.
Кочоиа заметил это и легонько толкнул Зосиме в бок.
— Ленин приблизил во многих краях судный день для грешников и день торжества для праведных. День торжества для таких, как мы.
— А нам от этого не легче, — сказал один из крестьян.
— Да, не легче, — подтвердил другой. — Где-то у кого-то праздник, а у нас сплошное горе.
— Скоро праздник наступит и для нас, — сказал Зосиме.
— Кто это тебе сказал, Зосиме?
— Откуда ты знаешь, Зосиме?
— Ленин сам передал нам это через Вардена Букиа.
— Нам передал?! Через Вардена?!
— Одними добрыми советами дело не сделается.
— У Ленина здесь свои люди, — вмешался в разговор паромщик Бахва.
— Эти люди и приблизят у нас судный день для грешных. Люди Ленина, — сказал Зосиме. — Я ведь говорил, что без крови землю никто не уступит.
— И у нас должна пролиться кровь, — подняв голову, неожиданно для всех сказал Иванэ Эсебуа.
На выступающих из-под земли толстых, изогнутых корнях платана сидел среди крестьян провизор Эстате Начкебиа. Здесь был и полевой сторож Павле, упрямый и язвительный человек.
— Насчет крови ты правильно говоришь, Нестор, — сказал Павле, — только чья это будет кровь? Вот придет сюда большевистская армия, и мы в своей собственной крови захлебнемся.
— Неправду говоришь, Павле, большевистская армия идет не воевать с нами, не покорять, а помочь нам, — сказал Начкебиа.
— Кому это нам?
— Нашему народу она идет помочь, Павле!
— Какой народ просил русскую армию о помощи? Грузины просили?
— В Красной Армии не только русские бойцы, Павле. Да и Россия теперь не царская, а ленинская, — сказал провизор.
— А мне все равно, кто придет, — сказал Павле. — Для меня они все чужие. Никто их не просит — приходите, покорите нас. Я, например, не прошу.
Вечер еще не наступил, и блеклые желто-соломенного цвета лучи солнца еще заливали землю, но в узкой, как вагон, комнате Шалвы Кордзахиа было уже темно. Маленькая жестяная лампа с абажуром освещала только стол. На столе рядом с портретом Жорданиа стоял теперь портрет Ленина. Лицо Ленина осенял красноватый отсвет от обожженной бумаги самодельного абажура. Ленин был в пальто с каракулевым воротником и кому-то улыбался, прищурив глаза.
Этот портрет Шалва извлек из свертка, который нашли в классе его ученики. И когда Варден пришел к Шалве, ленинский портрет уже был в рамке рядом с портретом Жорданиа.
За столом сидели Шалва и Варден, и по тому, какими уставшими выглядели оба, можно было догадаться, что сидят они за этим столом и спорят уже давно.
— Я согласен с тобой, Варден, — сказал Шалва. — Человек начинает выбирать свой путь в жизни, свое призвание, свою жизненную цель, едва лишь становится на ноги.
— Но некоторые люди в пути меняют свои взгляды и избирают другую цель, — сказал Варден.
— Меняют. Но меняют в зависимости от того, в каких условиях им приходится жить. Меняют и в зависимости от своего характера.
— Правильно, Шалва, характер имеет немалое значение. И еще бывает так, что человек меняет цель под влиянием родителей, друзей, товарищей, даже врагов… под влиянием чужих бед и удач, под влиянием любви и ненависти, личных успехов и неудач. Выбирать тот или иной путь, примкнуть к той или иной…