Страница 61 из 148
— И счастливее меня нет, Кирцэй, — тихо сказала Махария и вдруг разрыдалась.
— Что ты, что с тобой, Махария?! — испугался Кирцэй.
— Слыханное ли дело — счастье двух крепостных… — сквозь слезы прошептала Махария.
Кация Дадиани и Таби Дадешкелиани переглянулись.
— И все же любовь — это счастье, Махария.
— Правда, Кирцэй, — Махария отерла слезы, — любовь все же счастье.
— Если любишь, то и трудиться легко, и страдать легко. Разве не так, Махария?
— Ты снял камень с моего сердца, Кирцэй.
— В тоске по тебе я потерял сон, ты, словно свеча, стояла перед моими глазами, Махария.
— Правда, Кирцэй? Я тебе сон расстроила? — улыбнулась девушка. — А сердце я тебе не разбила?
— Сначала разбила, а потом исцелила, Махария.
— Как хорошо ты умеешь говорить, Кирцэй! По правде, и я не спала, Кирцэй, и ты стоял, как свеча, перед моими глазами…
— Махария!
— Что, Кирцэй?
— Тебе очень идет твое новое платье, Махария!
— Правда идет, Кирцэй?
— Очень, очень идет…
— Очень, Кирцэй?
— Все тебе идет, Махария, — и Кирцэй обвил рукой талию девушки.
— Ты с ума сошел, Кирцэй! — рассердилась Махария, но не противилась, открывая свое прекрасное лицо.
Кирцэй и второй рукой охватил талию девушки.
Таби Дадешкелиани провел пальцами по усам.
Кация Дадиани улыбнулся, глядя на друга.
— Ты совсем с ума сошел, Кирцэй! — тихо прошептала Махария. — Не трогай меня, Кирцэй!..
Кация Дадиани отпустил ветку. Друзья повернулись и ушли.
Некоторое время они шли молча.
— Да, для счастья, и верно, достаточно любви, — нарушил молчание Кация Дадиани.
— Это так, дорогой Кация, — отозвался Таби Дадешкелиани, и весь остальной путь до дворца они прошли в молчании: каждый думал о своем.
Таби Дадешкелиани и его супруга Мариани провели в гостях около недели. Накануне отъезда гостей Кация устроил большое пиршество. Множество князей и дворян были званы из разных уголков Одиши. Прибыли Чи-ковани, Липартиани, Джаиани, Пагава, Чхетиа, Бедна, а за ними следовали со своими дворовыми пешие азнауры Начкебиа и Кобахиа, Дгебиа и Габуниа. Из Имеретии — Абашидзе и Агиашвили, из Абхазети — Чачба и Эмхвари, из Гурии — Накашидзе и Тавдгиридзе, из Рачи и Лечхуми — Эристави и Цулукидзе. Прибыли священники и епископы, прославленные певцы, чонгуристы, танцоры, джигиты и борцы, сокольничие с ястребами и соколами, с гончими и ищейками.
Кация этим пиршеством хотел показать мтавару и его единомышленникам пример дружбы к сванетскому мтавару и к сванам.
Когда мтавар узнал о предстоящем пиршестве, его охватила ярость. Это значило, что с ним порывает не только брат, но и все те князья и дворяне, которые сядут за стол, накрытый в честь Таби Дадешкелиани. Мтавар срочно созвал на совет вазиров и других чиновников княжества и своих придворных. Он решил во время пира напасть на брата, захватить Таби Дадешкелиани и его супругу, разорить землю брата и его усадьбу, навсегда смирить и открыть себе дорогу к Сванетии.
Ни один разумный вазир и придворный не поддержал мтавара. За исключением некоторых коварных людей, желавших зла мтавару, почти все они восстали против его безумного замысла, осуществление которого еще более обострило бы отношения между двумя княжествами, подорвали бы и без того пошатнувшийся трон мтавара.
Мтавар хорошо понимал намерения своих тайных врагов и действовал обычно вопреки их советам. Он и на этот раз не прислушался к ним. Он сумел обуздать себя, смирить свой гнев, умерить свою злобу на брата и его сторонников.
Гости с утра начали прибывать во дворец Дадиани. В больших котлах уже варилось говяжье мясо и козлятина, мамалыга с сыром и без сыра, жарились каплуны и куры, индейки и цесарки, шашлыки из мяса мелкого и крупного скота, на длинных, крупных шампурах зажаривались целые олени, лани и серны, телята и овцы, на маленьких шампурах — поросята и фазаны. Готовились всевозможные приправы, выпекались кукурузные лепешки и хлеб.
В чистом утреннем воздухе стоял острый запах множества самых различных блюд, приправ, хлебов, кукурузных лепешек, хачапури и мамалыги. Завтрак был накрыт в нескольких комнатах. Прибывшим предлагали сначала помыть руки, а затем вели их к столу.
Главный пиршественный стол был накрыт перед дворцом в обширном шатре. Гости все прибывали и прибывали. Вот прибыли имеретины, абхазцы, гурийцы, рачинцы, лечхумцы — князья и дворяне на конях, дворовые — пешими. Эти несчастные несли на своих спинах все то, что могло понадобиться их господам в дороге и на предстоящей охоте. Конюшие, домашняя прислуга, оброчные и крепостные крестьяне в беспорядке теснились на обширном дворе.
Кация успевал каждого встретить, каждому пожать руку, сказать доброе слово. Ни один гость не остался без внимания, без привета, без завтрака.
Покончив с завтраком, гости разошлись по саду и заповеднику. Иные направились в лес. Перед ними шли егери и сокольничие с ястребами и соколами, гончими и ищейками. Слышался лай, тявканье, свист, оклики, трепыхание, пыхтение и мычание зверей, писк и пронзительные крики птиц.
Во время таких пиршеств Кация никому не возбранял охотиться в заповедном лесу на зверей и птиц, ловить морскую и речную рыбу в бассейнах и каналах: осетров, лососей, кефаль, карпов, форелей.
Но больше всего поражали гостей невиданные чужестранные деревья и кусты, цветы и плодовые деревья различных пород. Тут зрели лимоны, апельсины, бананы, оливки и даже ананасы.
После обеда, длившегося несколько часов, играли в конскую лапту, затем начались конные состязания. Ни один конь, принадлежавший гостям, не вызвал такого восхищения, как Арабия. Жеребец будто почувствовал всеобщий восторг и так красовался, так был послушен, что даже "оконфуженный" им Атанас Аланиа не мог скрыть своей радости.
Показали свое искусство славившиеся по всей Грузии обученные абхазцами ястребы и соколы. И действительно, в этом абхазцы не имели себе равных. Они пускали в небо перепелов, горлиц, голубей, затем, вслед им, ястребов и соколов. Слышался предсмертный писк настигнутых птиц, восторженные одобрительные возгласы зрителей.
Потом вышли несравненные борцы Эсебуа и их противники Гардава, с давних пор соперничающие между собой, но, как и всегда, победителями вышли Эсебуа. За борьбой последовала стрельба по мишеням, после стрельбы зазвучали пандури, песни и пляски не прекращались до рассвета…
Стемнело, дворец озарился светом факелов, в комнатах и в шатре зажгли огромные лучины. Перед началом пира Кация спросил Таби Дадешкелиани: какое вино пожелает он на сегодня для гостей? Сван не очень-то разбирался в винах и назвал первое, какое пришло ему в голову. Хорошо бы "качичи"! Кация не любил качи-чи, считал его недостойным своего стола, да в его винном погребе, и не было достаточного количества качичи. И он тут же приказал мегвинетухуцеси[29] послать за ним человека в Галускари.
Подошло время звать гостей к столу, и Кация подумал: беда, если не успеют привезти "качичи". Мегвинетухуцеси предупредил Кирцэя и Салуки, чтобы они, пока не привезут "качичи", наполняли роги только Дадешкелиани, Абашидзе, Агиашвили, Чачба, Эмхвари, Накашидзе, Тавдгиридзе, Эристави, Цулукидзе и их свите.
Гости поздравили хозяина с избранием его тамадой.
Кирцэй и Салуки наполняли чаши вином "качичи" только сванам, имеретинам, абхазцам, гурийцам, рачинцам и лечхумцам, а одишцам подавали неполные чаши, но делали это так ловко, с такой быстротой поднимали чаши кверху, поднося их гостям, что даже опытный глаз местумретухуцеси[30] не мог бы ничего приметить.
Кирцэй и Салуки вертелись юлой. На них были надеты специально сшитые архалуки и чувяки, кожаные чулки, украшенные серебром пояса, волосы были красиво зачесаны набок, щеки чисто выбриты. Братья сразу же обращали на себя внимание своим изяществом, проворством и вежливостью.
29
Местумретухуцеси — распорядитель лира.
30
Местумретухуцеси — распорядитель пира.