Страница 43 из 148
— Кто этот чертенок? — спросил он у Нати.
— Это мой брат.
— Несчастный, — почему-то сказал Кваци, и что-то вроде несвойственной ему печали послышалось в его голосе. Но Кваци тут же повернулся и сердито приказал: — Идите за мной! — и, пританцовывая, направился к пацхе.
Утро уже кончилось, и наступил день — знойный и влажный. Над крышами плетеных хижин поплыли сизые дымки. И в проулках между хижинами тоже задымили костры. К дыму примешивался и пар, поднимавшийся от еще не остывших конских тел и от мокрой шерсти собак. Эти огромные псы-волкодавы улеглись сейчас на самом солнцепеке, лениво и равнодушно взирая на людскую суету. Волкодавы умели отдыхать, а людям Хурциа еще было не до отдыха. Им еще надо было исполнить множество дел — и обычных, входящих в их повседневные обязанности, и необычных, возникающих каждый раз после удачных налетов на янычар. Одни сейчас были заняты тем, что расседлывали и разгружали привязанных к частоколу коней и сносили хурджины на берег Ингури, где была выделена площадка для отрядных сборов и дележа добычи. Другие месили тесто и разогревали на очагах кеци — каменные сковороды для выпечки хлеба — и раскладывали на лотках мясо, сыр, рыбу. Ну, а те, кого освободили минувшей ночью люди Джонди Хурциа, все еще никак не могли прийти в себя. Они так озябли в пути, что, несмотря на жару, жались к огню, сушили жалкую, изорванную одежду и с бесконечной благодарностью глядели на людей Джонди.
Кто в Одиши не знал Джонди Хурциа и его отряд? Княжество уже многие месяцы было под пятой турецких захватчиков. Князь Дадиани отправился в Сванетию просить помощи у тамошнего владетеля Дадешкелиани, но переговоры владетельных князей затянулись, им конца не было видно, а народ Одиши тем временем истекал кровью. Янычары Абу Бекир-паши разоряли страну, выполняя его приказ "не оставить в Одиши камня на камне". И по его же приказу угоняли в Турцию всех красивых молодых женщин, девушек и юношей. У народа Одиши работорговцы-захватчики отбирали его лучших детей.
Янычары ежедневно пригоняли в порты Кулеви, Кобулети, Поти, Анаклия сотни пленных и караваны с награбленным добром. Отряд Джонди Хурциа нападал на них из засад то на кулевской дороге, то возле Анаклии или Кобулети. Отряд не брал турок в плен, ни один янычар не ушел живым из рук Джонди Хурциа. А те, которых Джонди вызволил из неволи, денно и нощно молились за своего спасителя. В Одиши было много людей, которые клялись солнцем Джонди Хурциа, в народе о нем ходили легенды. Люди, которых Джонди отбил нынче ночью у турок, по дороге в лагерь узнали, что это Джонди Хурциа они обязаны вновь обретенной свободой. И теперь все они с нетерпением смотрели в сторону его пацхи, все ждали, когда же наконец появится он сам.
— же тебе говорил, Нати, что люди Джонди отобьют нас у турок, — захлебываясь от восторга, сказал маленький Гудза сестре. — Вот видишь, я правду говорил. И наверное, это сам Джонди вез нас на своем коне. Такой силач, и конь у него красавец…
— Да, наверное, это он, — тихо сказала Нати. "Ну, конечно, это он. Кто же еще!" Это уже были не слова, а мысли, обжигающие мысли. Все, что было связано с Джонди, — было огнем. Его рука оставила на теле Нати неостывающий след. Она до сих пор чувствовала на талии и животе эту сильную, сжимающую ее, словно клещи, руку, грубую руку… Грубый человек. Как он ее бросил с лошади. Если бы не Кваци, она бы разбилась. В ее ушах до сих пор звучал его холодный, жестокий голос: "Кваци". Но в то же время ей чудился и другой голос Джонди, тоже холодный и властный, но вместе с тем и добрый, что ли… заботливый… "Дайте этим людям обсушиться и накормите их", — велел он Кваци. Это о нас, несчастных, он позаботился.
— Если бы все были такими, как Джонди Хурциа, разве турки одолели бы нас, — сказал Гудза, и Нати повторила про себя: "Если бы все были такими, как Джонди Хурциа". А какой он в самом деле, Джонди Хурциа? Какой? Когда же он выйдет, из своей пацхи?
Нати стояла у огня и сушила все еще распущенные волосы.
Под жаркими лучами солнца и от жара, которым дышал костер, стала быстро подсыхать кровь на царапинах и ссадинах, но девушка не чувствовала боли и словно не замечала этих многочисленных следов, оставленных недавней скачкой через непроходимый лес, как, впрочем, до сих пор не замечала и того, что от платья ее осталось лишь несколько лоскутов, не способных прикрыть ее тело. Она была почти обнаженной и не ведала об этом. И не думала об этом. И ни о чем она сейчас не думала. Только о Джонди. "Он похож на сильного зверя, на хищного зверя", — подумала она и испуганно вздрогнула от этой неотвязной мысли.
— Сколько людей ему благодарны, — сказал Гудва, — сколько жизней он спас.
"Сколько жизней он спас… мою… жизнь Гудзы".
— Сколько нехристей он, наверное, убил, — продолжал Гудза.
"Почему он не выходит из пацхи?" Она уже помимо воли своей неотрывно смотрела на хижину вожака и ждала. И вновь она почувствовала, как обнимает ее стан крепкая рука Джонди и как горячая ладонь его легла на ее живот. И только тут она вдруг заметила, что живот ее обнажен, и что ворот платья оторван и грудь обнажена, и что… Она в ужасе огляделась вокруг. "Господи, неужели люди видят меня такой!" Она не знала, куда ей деться, и, прикрыв грудь руками, пыталась спрятаться за спиной брата.
— Хат! — Как он всегда внезапно появляется, этот Кваци. И всегда когда нужно.
Кваци ловко накинул на плечи девушки бурку и улыбнулся ей из-под изогнутых бровей черными, как угольки, глазами.
— Ткаши-мапа, — сказал он с несвойственной ему теплотой, — у меня бурка добрая, она тебя согреет.
…Когда Кваци открыл дверь в пацху вожака, тот умывался.
— Где эта девушка? — не поднимая головы, спросил Джонди.
— Не девушка это, Джонди, а лесная царица. Она — ткаши-мапа.
— Кто, ты говоришь, она?
— Она прекрасна, как ткаши-мапа, Джонди, обнаженная, с золотистыми волосами.
— Пленников устроили? — прервал его Джонди.
— Дали обсушиться, обогрели, а сейчас они едят и…
— Пусть мне приготовят завтрак, — снова прервал его Хурциа. Он натянул на себя узкие штаны, опоясался и сунул за пояс два пистолета. Рубаху Джонди не надел — дома он всегда ходил обнаженный по пояс.
— Иди! — велел он Кваци.
И тот рванулся к двери.
— Наверное, твоя лесная царица голодна, — бросил ему вслед Джонди.
— Наверное, голодна, — тихо ответил Кваци и побледнел. Ему надо было распорядиться, чтобы приготовили завтрак, но он не мог об этом думать, он думал о Нати. Он на мгновение прикрыл глаза и увидел ее такой, какой представлял себе ткаши-мапу, лесную царицу — обнаженную красавицу с распущенными золотистыми волосами, с длинными ресницами, с телом цвета янтаря. Как испугалась Нати, когда увидела его, словно он, Кваци, был тем самым лешим, ужасным лесным богатырем, все тело которого поросло звериной шерстью, тем самым лешим, который неустанно преследует лесную царицу, чтобы насильно овладеть ею. Своим уродством он повергает в ужас ткаши-мапу, она ненавидит его, убегает, прячется… Но я же не леший. И неужели я так уродлив, что пугаю ее? "Наверно, твоя лесная царица голодна" — звучал в ушах Кваци голос Джонди, и сердце парня сжималось от тоски. Когда Кваци вернулся в пацху вожака вместе с закутанной в бурку девушкой, Джонди сидел возле очага и небольшим острым ножом подрезал себе на руках ногти. Он еще не начинал завтракать. На лотке лежали нетронутыми жареная форель, вареное мясо, сыр и мчади. Возле кувшина с вином стояли две чаши.
Джонди не поднял головы, будто не слышал, что они вошли. Его мускулистый торс отливал стальным блеском. Пряди еще мокрых, непричесанных волос падали на лоб. Кваци неотрывно смотрел на его плечи. А Джонди все подрезал острым ножом ногти. Подрезал старательно, неторопливо, будто не было у него сейчас дела важнее этого.
Кваци неотрывно смотрел на его плечи.
И вот едва заметно дрогнуло левое плечо. И Кваци, не сам Кваци, а будто кто-то более сильный толкнул его в спину, и он шагнул, и будто кто-то другой, более сильный, водил его рукой, и он сорвал бурку с Нати.