Страница 130 из 148
То и дело вспыхивала молния, озаряя желтоваторозовым светом их побледневшие лица.
— Дождь, кажется, никогда не перестанет! — вздохнула Мзия.
— Ну и пусть!
Они сидели, прижавшись друг к другу. Крупные капли дождя падали на промокший пиджак, разбивались и крохотными брызгами сыпались вниз. Платье Мзии намокло, поднялось выше колен. Чтобы капли не падали на ее колени, Элгуджа прикрыл их ладонью. Мзия сидела, не замечая завываний ветра и шума дождя, и, притихнув, слушала стук сердец.
— Мзия, ты правда хочешь в институт поступить?
— Ну да! Меня ведь без экзаменов примут, — ответила она и счастливо рассмеялась.
— А как же тогда мы… — начал было Элгуджа и запнулся.
— Что мы?
— Мы уже не будем тогда… друзьями?
— Почему? — удивилась Мзия, но, встретив взгляд Элгуджи, вспыхнула, поправила мокрые, упавшие на лоб волосы.
Вновь наступило молчание. Лишь дождь шумел в листве старой липы.
— Я говорю "друзьями", но в другом смысле. Разве ты меня не понимаешь?
Мзия опустила голову и только теперь заметила, что Элгуджа ладонью прикрыл ее колени. Мзия осторожно отодвинула его руку. Почему-то ей стало и радостно и тревожно.
Элгуджа был для нее дороже всех на свете. Равного ему, казалось ей, не было во всей школе. Самый близкий друг, готовый ради нее броситься в огонь и воду. Но Элгуджа был для нее просто другом, а не тем, чем он хотел быть.
— Ты же не собиралась идти в институт, Мзия?
— Да, пока думала, что придется держать экзамены.
— Не уезжай! — тихо попросил Элгуджа.
— Не уезжать? Почему? — рассмеялась девушка, но тут же спохватилась и оборвала смех.
— Как тебе сказать… — с трудом произнес Элгуджа.
Мзия смотрела на повисшую почти над их головами радугу. Элгуджа долго не мог оторваться от ее насмешливых, искрящихся лукавой улыбкой глаз. И, осмелев от того, что она на него не смотрела, Элгуджа еще тише сказал:
— Потому, Мзия, что я не хочу отдавать тебя никому. Я не пущу тебя!
— Не хочешь отдавать? — проворно обернулась она. — Не пустишь даже в институт?
— Нет, — с мольбой сказал Элгуджа.
Он видел, что Мзия прекрасно его понимает, и выжидающе смотрел в ее блестящие глаза, на упрямо поджатые пухлые губы.
— А почему ты раньше не сказал мне ни слова? — в сердцах воскликнула Мзия. — Почему ничего не говорил до сих пор?
— Не знаю, Мзия. — Элгуджа отвернулся. — Но без тебя мне будет трудно.
— Если так, то поедем в Тбилиси вместе! — И Мзия, вся сияя от счастья, прильнула к его плечу.
— А как быть с семьей? Не могу же я оставить больную мать? Я должен работать.
Наступило молчание.
— Должен работать? — задумчиво повторила Мзия. — А что ты будешь делать?
— Стану трактористом. Я ведь ходил на вечерние курсы.
— И ты хочешь, чтобы я тоже села за трактор? — надула губы девушка.
— Нет, Мзия.
"Трактор… Тбилиси… институт… — замелькали отрывочные мысли в голове Мзии, — институт…" Она уже не слушала его, в задумчивости поднялась, сбросила с головы пиджак.
— Дождь прошел, Элгуджа… Ой, мое платье!
— Ничего, высохнет твое платье.
— Ничего! — передразнила девушка и, сбросив туфли, поставила ногу на край скамьи.
Встал и Элгуджа.
— Мзия, не уезжай в Тбилиси, — снова повторил он с мольбой. — Останься! Ведь ты собиралась работать здесь.
— Нет, я не могу остаться… У меня медаль, меня примут без экзаменов. Исполнится мамина мечта — я стану врачом. Как ты думаешь, к лицу мне будет белый халат?
— К лицу, тебе все к лицу, — грустно ответил Элгуджа и снова опустился на скамью.
Из-за туч выглянуло солнце, и множество мутных луж заблестело под его лучами, как осколки зеркала. Но вдали, над высокими, тесно прижавшимися друг к другу горами, продолжал лить дождь. Беспрестанно вспыхивала молния, при каждой вспышке вершины гор становились багряными и словно вздрагивали.
Элгуджа молча смотрел на горы. "Неужели она мне ничего не ответит? Неужели ничего не скажет? Она так счастлива, что до меня ей нет дела…"
— Ну, я пошла, — кинула Мзия Элгудже и, не оглядываясь, побежала по лужам к мосту. Она шлепала босыми ногами по воде, и тысячи брызг переливались в лучах солнца, словно мельчайшие осколки хрусталя. Среди этих сверкающих брызг быстро мелькали загорелые стройные ноги.
— Ушла… — вздохнул Элгуджа.
Капли дождя скатывались с листа на лист и падали, разбиваясь и звеня на разные голоса. Капли падали и на мокрый отяжелевший пиджак, который только что прикрывал голову Мзии, а сейчас повис на плече Элгуджи; падали на его руку, которая только что прикрывала колени Мзии; падали на камни скамейки, на которых она недавно сидела.
Элгудже было трудно представить, что Мзия ушла и не вернется больше, не сядет рядом. Не хотелось верить, что они не будут больше встречаться, не придут сюда, на эту длинную скамью, и, закричав: "А ну, кто быстрее", не побегут наперегонки к реке, на ходу раздеваясь, не бросятся в воду с плеском и шумом. Не верилось Элгудже, что Мзия никогда больше не станет поджидать его у своих ворот и не упрекнет его за то, что они опаздывают, что учительница снова сделает им замечание: "Опять вместе опоздали"… Не поделится больше с ним Мзия своим завтраком на большой перемене… Не попросит книгу, не спишет из его тетради домашнее задание…
Как внезапно она ушла! Даже не оглянулась. Так она всегда поступает; бросит на полпути; надоест заниматься вместе — возьмет да уйдет; наскучит играть — и тут не посчитается с товарищем.
Ее с детства баловали. Не знала она ни забот, ни огорчений. Мать тряслась над ней: "Доченька, что купить тебе, чего ты хочешь?", "Не утомляй глаз, не читай столько, все равно получишь пятерку!", "Разве эти ребята ровня тебе? Не дружи со всеми!", "Делай только то, что тебе доставляет удовольствие, никогда не пляши под чужую дудку!" — днем и ночью твердила Мзии ее мать Верико.
Верико была недовольна своей судьбой и хотела, чтобы ее дочь ни в чем не знала отказа. Занятый служебными делами, отец Мзии сутками не бывал дома, и воспитанием девочки руководила мать.
Верико пришлось уехать из Тбилиси еще совсем молодой. Она любила говорить, что ее лучшие годы, годы цветущей молодости, прошли "в провинции".
В доме известного адвоката, отца Верико Соломона Таралашвили, собирался цвет тбилисской интеллигенции, и Верико всегда была в центре внимания общества. Немало завидных женихов было у Верико, но практичная девушка искала себе выгодную партию. И вот в один прекрасный день, совершенно неожиданно для родителей, Верико вышла замуж за партийного работника.
Спустя несколько месяцев после свадьбы мужа Верико послали работать в отстающий район. Там он вскоре завоевал всеобщую любовь, увлекся своим делом, не захотел покидать "провинцию". Несколько раз ему предлагали вернуться в Тбилиси, но он отказывался (жена, конечно, об этом не знала). Сейчас он работал директором крупного совхоза, был видным специалистом, хорошо знающим свое дело.
Все эти годы Верико мечтала вернуться в Тбилиси, но единственным поводом для этого было поступление Мзии в институт. И чего только магь не делала для того, чтобы Мзия закончила школу с медалью! Ведь медаль давала право поступить в институт без экзаменов.
Верико знала, что обаяние и красота дочери немало способствовали тому, что кое-кто из преподавателей ставил Мзии отметки, которые она не всегда заслуживала. Верико понимала, что они сделают все возможное для того, чтобы Мзия окончила школу с отличием, и это радовало ее. Сама же Мзия не очень надеялась получить медаль. Она давно мечтала работать в клубе. Должность завклубом казалась ей легкой и приятной, тем более, что Мзия любила театр и в школьных спектаклях всегда исполняла главные роли.
Правда, под влиянием матери и ей иногда грезился Тбилиси, институт, белый халат врача, белая шапочка, а в кармане блестящий стетоскоп. Как ей подошел бы этот наряд! Белизна халата и шапочки оттенили бы блеск ее черных, как ежевика, глаз, свежесть пунцовых губ и матовую смуглость лица.