Страница 123 из 148
С того дня Мариам не снимала черного платья. У нее на руках осталось трое малюток, один меньше другого. Сама выросшая в нужде, Мариам сделала все возможное, чтобы ее дети не чувствовали горечи сиротства. Всю свою молодость Мариам, не задумываясь, принесла в жертву детям.
Хороших детей вырастила Мариам. Всем троим дала она образование, всех троих поставила на ноги: старший сын служил командиром подводной лодки на Дальнем Востоке, второй — инженер, осушал колхидские болота, дочь работала врачом в одном из соседних сел.
"И все это благодаря Советской власти, за которую отдал жизнь ваш отец", — часто говорила Мариам своим детям.
Первая колхозная весна принесла Мариам новую жизнь. В колхозе во всей полноте проявились ее незаурядные способности и ее неиссякаемая энергия. Порой она сама себе удивлялась: "Откуда это у меня?" Но вскоре она поняла, что тут нет ничего удивительного: она была полновластным хозяином того дела, в которое вкладывала всю свою душу.
С каждым годом множились силы и знания Мариам.
Ей одной из первых в Грузии было присвоено почетное звание Героя Социалистического Труда.
Разве могла мечтать когда-нибудь девочка-батрачка, что станет гордостью всей страны, самым уважаемым человеком во всей округе? "Я только о куске хлеба тогда мечтала, — вспоминает иногда Мариам. — А теперь… Эх, вернуть бы мне мою молодость!"
Мариам и Платон встретили секретаря райкома у небольшого горбатого мостика, Мариам всегда радовалась приезду Левана. Он вырос у нее на глазах, вместе с ее детьми учился в школе.
Школа часто помогала колхозу во время сбора чайного листа. Но мальчики всегда привередничали: "Не мужское, мол, это дело — возиться с чайным листом, дайте нам другую работу".
Только один Леван любил собирать чай.
— Я стану агрономом и научу других растить чай так, как растишь ты на своих плантациях, — говорил он Мариам.
"Да, он будет замечательным агрономом", — думала Мариам, приглядываясь к способному юноше. Но вышло так, что агрономом Леван не стал. То было предгрозовое время. Темные тучи войны приближались к границам нашей родины, и ученик девятого класса комсомолец Леван принял решение стать воином. Леван поступил в артиллерийское училище. В дни войны Леван Саджая самоотверженно сражался за честь, свободу и независимость отчизны.
Почти в самом конце войны на подступах к Берлину Леван был тяжело ранен. Его привезли в Тбилиси. Поправившись, Леван был вынужден по состоянию здоровья уйти в отставку. Он решил было поступить в институт, но его направили сначала на партийную работу в большой совхоз, а совсем недавно коммунисты родного района избрали его первым секретарем.
Одним весенним вечером в дом Мариам неожиданно постучал Леван. Мариам помнила Левана бледным, слабым юношей, а теперь перед ней стоял рослый, статный мужчина. Но улыбался он все той же застенчивой улыбкой и смотрел на Мариам все такими же добрыми глазами.
— Прости, тетя Мариам, что не сдержал я своего слова, — уже без улыбки сказал Леван.
— Это ты о чем?
— О том, что пока не стал агрономом… Но я буду, обязательно буду агрономом!
— Но ты же секретарь, — напомнила Мариам.
— Ну и что же? Начну учиться заочно. А практику буду проходить в бригадах. Вот с завтрашнего утра и начну! Приду к вам в бригаду денька на два. Разрешите?
Мариам удивленно посмотрела на Левана. "С того ли начинает секретарь?" — с тревогой подумала она. Ведь прежний секретарь ни разу не посетил бригаду Мариам, не поинтересовался ее работой. Он и по колхозам редко ездил. Все больше по телефону спрашивал о ходе работы или же вызывал в райком председателей колхозов. Если случалось, что он подъезжал к конторе правления колхоза, то обыкновенно, не сходя с машины, пробирал председателя и, не задерживаясь долго, направлялся в следующий колхоз.
Утром Леван, как обещал, явился на плантацию. Он пробыл в бригаде два дня, вникая во все тонкости дела.
"Я прохожу ускоренные агрономические курсы", — полушутя объявил он колхозницам. Леван зачастил в бригаду, и люди уже привыкли к тому, что новый секретарь либо спрашивает у них совета, либо сам советует что-нибудь дельное.
Вот почему Мариам не очень удивилась, увидев на свой плантации Левана. Значит, у секретаря есть дело и, должно быть, серьезное, раз он приехал в такую рань.
— Как дела, Мариам? — спросил Леван, присаживаясь на скамейку. — Ух, какая сильная роса, словно дождь прошел. Для кукурузы это просто замечательно. Урожай будет отличный.
— Хороший будет урожай, — подтвердил Платон, — и у нас, значит, у чаеводов, дела тоже не плохие. Только поспевай! Лист, значит, как прибой в море, идет волна за волной. На прошлой неделе план…
— Знаю! А как вчерашний, Мариам?
— Выполнили на сто четыре процента, товарищ Леван, — как обычно, ответил за бригадира Платон. Это была всем известная слабость старика — он любил сам докладывать начальству и никому не давал слова сказать. Мариам уже давно привыкла к этому. Платон запоминал для своих рапортов наизусть все показатели работы бригады.
— Сто четыре процента… — задумчиво повторил секретарь, но Платон перебил его:
— На двадцать пятое мая наша бригада, значит, выполнила годовой план на тридцать пять и две десятых процента.
— Маловато, маловато, Платон…
Платон смутился и растерянно посмотрел на Мариам. На ее лице тоже отразилось удивление. Что это с Леваном? Бригада имеет самые лучшие показатели во всем районе. Чем же недоволен секретарь? Странно! Очень странно!
— У нас никогда не было такого высокого процента, Леван! Сбор листа по сравнению с прошлым годом идет гораздо быстрее.
— Правильно, Мариам, — спокойно ответил ей Леван, — но ведь в прошлом году наш район был на последнем месте. Не так ли, Платон, а?
Но Платон, видно, не намерен был отвечать секретарю. Он любил поговорить тогда, когда хвалили его бригаду, его колхоз, когда ему было чем похвастаться. В иных же случаях, если его не припрут к стене, он предпочитает молчать. И на этот раз Платон решил отмолчаться. Он смотрел куда-то в сторону и делал вид, будто этот разговор не имеет к нему никакого отношения.
— Вы, наверное, уже слышали о славных делах бригадира колхоза "Имеди" — Майи Кочакидзе? Или вы не интересуетесь делами других колхозов? Похоже, что не интересуетесь. Тем более, что колхоз "Имеди" в другом районе.
— Интересуемся, еще как интересуемся, — пробормотал окончательно расстроенный Платон. — "Что это Леван налетел сегодня на нас? Чего он хочет?" — огорченно думал старик.
— Нет, скажу вам прямо, не интересуетесь, — продолжал секретарь. — Более того, не хотите видеть то новое, что есть у соседей. Я именно по этому делу и приехал к тебе, Мариам. Ты должна побывать в "Имеди" и познакомиться с работой Майи Кочакидзе. Они там прямо чудеса творят: за два месяца выполнили сорок семь процентов годового плана! Я уже говорил с тамошним секретарем райкома, тебя ждут…
Предложение Левана словно громом поразило Мариам и Платона. Они растерянно смотрели друг на друга и молчали, не зная, что ответить.
— Ты поедешь вместе с Мариам, Платон, — сказал, поднимаясь, секретарь райкома.
— Я?!
— Да, ты. А теперь, извините, должен ехать. Меня ждут в МТС.
Уже стоя возле машины, Леван оглянулся:
— Будет хорошо, если вы отправитесь завтра же, Мариам. Долго не задерживайтесь! Вам достаточно будет двух-трех дней.
— Хорошо, Леван, — тихо ответила Мариам.
Секретарь райкома не заметил, как у Мариам при этом дрогнул голос. Он сел в машину. "Победа" рванулась с места, сделала крутой поворот. Сноп солнечных лучей, сверкнув на смотровом стекле, преломился и ударил в глаза Мариам. Она зажмурилась. "Что это сказал Леван? "Поезжай к Майе Кочакидзе' познакомься с ее работой, поучись у нее?" Но это же обида, нестерпимо тяжелая обида!"