Страница 101 из 148
— Она уничтожила католикосат, — вставил Иродион Чхетиа. — Она поставила у нас своих священников, подчинила синодальной конторе нашу издревле независимую, святую православную церковь.
— Ленин не подчинял ее, — пожал плечами учитель.
— Вы правы, — сказал Чхетиа. Он поднялся и, чуть расслабив галстук, оперся обеими руками о спинку стула. — Но у нас есть и другие претензии к Ленину. Седьмого мая тысяча девятьсот двадцатого года глава Красной России Ленин признал независимость Грузии…
— И только после этого нас признали страны Европы, — напомнил учитель.
— Возможно. Но Ленин признал независимость Грузии только на десять месяцев, только на десять месяцев, — сказал Чхетиа.
Евгению Жваниа казалось, что Ленин с портрета не сводит с него глаз. И, не выдержав взгляда этих прищуренных и чуть лукавых глаз, Жваниа улучил момент и, когда учитель увлекся спором с Чхетиа, быстро повернул портрет лицом к стене.
— Вот так, господин Кордзахиа, — продолжал Чхетиа, — Ленин хотел лишь выиграть время и подготовить Красную Армию для вторжения в Грузию.
От взгляда учителя выходка Жваниа не ускользнула, и он, спокойно протянув руку, поставил ленинский портрет поближе к себе.
— И после этого вы все же верите, что Ленин желает добра нашему народу? — спросил Чхетиа.
— И на вашем столе стоит его портрет! — не выдержал Жваниа. — И я вижу, вы изучаете ленинские "Ответы на вопросы крестьян" и ленинский Декрет о земле.
— Ленин дал крестьянам землю, — учитель взял в руки Декрет. — Вы, конечно, читали это, господин Жваниа?
— Да.
— Ну и что вы скажете?
— Мы, как я уже говорил вам, еще не решили до конца земельную проблему.
— Вы сокрушаетесь о том, что нашу святую, православную церковь подчинили синодальной конторе, — сказал учитель с нескрываемой иронией, — и никак не удосужились обратиться к земельному вопросу.
— Чхетиа религиозен, — сказал Жваниа, — его беспокоит положение грузинской церкви. С его точки зрения это важный вопрос.
— Сегодня у нас нет ничего более важного, чем вопрос о земле.
— Согласен с вами. Сегодня мы еще в большом долгу перед крестьянами, но завтра…
— Боюсь, что у вас уже не будет этого завтра, господин Жваниа, — сказал учитель.
— Господи, неужели вы все-таки верите Ленину? — обиженным тоном спросил Иродион Чхетиа. Он был оскорблен словами учителя. — Неужели вы верите, что Ленин сегодня же даст грузинскому крестьянству землю?
— Ленин говорит — земля народу… Я верю Ленину и поддерживаю Ленина в этом вопросе… Но я, как и прежде, против насилия…
Евгений Жваниа удовлетворенно улыбнулся. "Все-таки с этим человеком можно договориться", — подумал он. — Вы, господин Кордзахиа, должны сказать об этом завтра народу. Это ваш прямой долг, если хотите знать, Жваниа взял со стола газету "Эртоба". — Вот с какими проникновенными словами обращается к вам, учителям, председатель правительства и совета обороны Ной Жорданиа: "Товарищи учителя! Объясняйте народу, что враг ничего не сможет сделать с нами, если мы будем соблюдать внутренний порядок… Пусть все, кто может, возьмется за оружие, а кому это не под силу, пусть по-другому, кто чем может, окажет содействие армии и гвардии". Слышите? Кто чем может?! Вы, как учитель, как влиятельный человек, можете многое. Вы должны поднять крестьян на защиту отчизны. Это будет всенародная война…
Учитель молчал, обдумывая, что сказать своим непрошеным гостям. На этот раз Шалва не волновался и сам удивлялся тому, что держится так спокойно: он прекрасно понимал, зачем пришли к нему эти господа, почему они просят его выступить перед народом.
— И что получится, если я все это скажу крестьянам? — спросил Шалва и повернулся к начальнику военного ведомства. — Допустим, вы собрали армию. Во что же вы ее оденете, чем вооружите, чем будете кормить? Полковник Анджапариа рыщет по всему уезду, собирает бурки, пальто, рубахи, сапоги, ботинки, даже исподнее, и все это он сдирает с крестьян, и без того голых, и без того босых. Он силой отнимает у крестьян лошадей и скот. Ну, на что она будет годна, ваша голая и босая, голодная и безоружная армия?!
— Господин Кордзахиа, — сказал начальник военного ведомства, — вы забываете наше славное прошлое, когда в битвах за родину сто грузин одолевали тысячу турок и персов.
— То были другие войны, господин Хурциа. То было другое время, — сказал учитель и повернулся к члену учредительного собрания. — Где вы были до сих пор? Почему вы опомнились так поздно?
"В самом деле, где мы были до сих пор?" — с горечью подумал Евгений Жваниа и, поглядев на Чхетиа и Хурциа, прочел на их лицах эту же горькую мысль.
— Почему мы так поздно опомнились, спрашиваете вы? — Жваниа вздохнул. — Вы, наверное, слышали, что в Батуми стоят военные корабли Великобритании. В Тбилиси находятся британский посол Уордроп, французский посол Шевалье, послы Германии, Италии, Аргентины…
— Ну и что же?!
— Мы надеялись на них, но… — Жваниа развел руками. — Но обманулись. В то самое время, когда большевистская Россия готовила к вторжению Красную Армию, торгпред Москвы Леонид Красин обещал Англии бакинскую нефть. И не за красивые глаза, конечно, а в обмен за отказ от военной помощи Грузии, за то, что английские корабли и английские солдаты уйдут и откроют путь красным. И похоже, что англичане клюнули на эту приманку.
— Обычное коварство британской дипломатии, — сказал Варлам Хурциа.
— Садитесь, господа, что же вы стоите, — предложил учитель Жваниа и Чхетиа. — Недавно я сказал одному человеку — если большевистская партия Грузии станет непосредственно секцией Коминтерна, я сегодня же вступлю в ее ряды.
Гости, недоумевая, переглянулись — уж не спятил ли этот чудаковатый старик?
— Господин Кордзахиа! — у члена учредительного собрания даже голос изменился. — И это говорите вы, социал-федералист? Может, меня обманывает слух? Такое не могло прийти в голову даже мне, левому социал-демократу.
— Моему удивлению нет предела! — воскликнул Чхетиа.
— Ну, просто не верю… не верю… — сказал Варлам Хурциа.
Евгений Жваниа заложил руки за спину, отступил на шаг и, надев очки, стал разглядывать Шалву с таким вниманием, словно видел его впервые.
— Неужели вы не знаете, что большевики и нас и вас называют изменниками социализма, лакеями буржуазии, оппортунистами, экспроприаторами, — горячась и возмущаясь, сказал член учредительного собрания. — Но не мы, нет, не мы, а российские большевики самые настоящие экспроприаторы. Я первый, слышите, я первый с оружием в руках выступлю против Красной Армии.
— Прекрасно сказано, господин Жваниа! — воскликнул председатель правления уездной общины и даже захлопал в ладоши. — Браво, господин Жваниа, браво!
— Вы всегда были примером для нашей партии, — похвалил Жваниа и начальник военного ведомства, — и не только для партии, но и для армии, гвардии, для всего народа.
Член учредительного собрания даже не улыбнулся. Он принял эту похвалу серьезно, как должное.
— Так вот, господин Кордзахиа, — сказал он учителю, — я считаю, что мы с вами о главном договорились. Завтра же на митинге призовете здешних жителей выступить на защиту отечества. Это ваш гражданский, патриотический долг.
Народ уже собирался на площади перед зданием волостной общины. На митинг пришли люди и из других деревень волости, но больше было местных. Народ, как всегда на таких собраниях, разбился на группы: отдельно стояли крестьяне, отдельно — ремесленники, отдельно — дворяне и чиновники. Кое-где группы смешивались, и тогда возникал жаркий спор.
— Нужно защищать нашу землю, — говорил Джаба Кобахиа, дворянин в черной чохе.
— Какую землю? — спросил кто-то из крестьян.
— Грузинскую землю.
— Грузинская земля, увы, не принадлежит нам.
— Нужно защищать свободу и демократию, — не унимался Джаба.
— Где она, наша демократия, господин Кобахиа? Разве у тебя и у меня одинаковые права? У тебя сорок десятин земли, а у меня и одной нет. И это, по-твоему, демократия?