Страница 3 из 27
После этих слов Николай Петрович встал с дивана и зашёл в другую комнату, откуда тотчас послышались ворчливые звуки его голоса.
Слушая тестя, Егор не знал, что и думать, а уж говорить – и подавно. Уж больно всё разное было у него на уме. «Во всяком случае, – подумал он, – что бы там кто ни говорил, я должен быть твёрже; во всяком случае моя мужская независимость не должна пострадать. И не потому, что я такой принципиальный, просто не хочу приучать себя к послаблениям».
А вот тёщу ему пришлось всё же успокаивать, сказав то немногое, что он должен был сказать: «Не нужно никаких извинений, – сказал он, обращаясь к Антонине Николаевне. – Николаю Петровичу не за что извиняться. Всё, что он говорит, это от души, от чистого сердца. Возможно, я бы тоже так говорил, если бы моя дочка…» – «Ага, слышишь, что зять говорит? – послышался радостный голос Николая Петровича из другой комнаты, обращённый явно к жене.
Видя мужскую солидарность, Антонина Николаевна ничего на это не сказала, лишь хитро ухмыльнулась, не только показывая таким образом сострадание, но и подумав, видимо, о том, что в этом вопросе мужчины разберутся сами, поскольку принятые ими решения и прочие правила имеют над ними большую власть. И всё же как женщине ей страстно хотелось пестовать и одного, и второго, как детей, объясняя им простые вещи и всё то, что в них заключается, а не поддаваться страстям (как это любят делать мужчины), преувеличивая существующее и прибавляя воображаемое.
Конечно, что бы там ни говорил Николай Петрович, сомнения у Егора были, причём сомнения немалые, но какая-то неудержимая сила всё же манила его в те далёкие края, что-то было такое, от чего он никак не мог отказаться, а вот истинного смысла этого понуждения он понять не мог. Возможно, то, что он сам был из Сибири, а сибирский характер – это не только закалка тела и духа, способность жить в любых погодных условиях, порядочность, честность и работоспособность, но и многое другое. Не случайно ведь существует легенда о Рае на земле – Беловодье, или, как её ещё называли старообрядцы-бегуны, Страна Белых Вод, находившаяся на сибирской земле, жили в которой только справедливые и добродетельные люди, оплот веры православной. Так или иначе всё это побуждало в нём неизгладимую силу и чувство уверенности, что именно там он сможет принести большую пользу не только себе, своей семье, но и обществу. Видимо, все эти размышления и повлияли на его окончательное решение ехать в далёкую Сибирь. Всё остальное отдавалось на откуп времени и человеческому разуму, его разуму. Наталья по этому вопросу своих эмоций не скрывала, говоря, что лучше бы, конечно, остаться на родине, а не ехать в чужие края, где, как ей казалось, всё не так хорошо, как он думает.
По этому поводу Егор спокойно и рассудительно ей говорил: «Наташа, почему ты считаешь, что мы обязаны жить только там, где родились, выросли? Может быть, иногда полезнее пожить в другом месте – за пределами родного края, области, республики. Пойми, родина – это не конкретное место, родина – это мы, наша семья. Если нам будет там хорошо – это и будет нашей родиной. К тому же мы молоды, почему бы не попробовать? Может, тебе понравятся те места, кто знает?»
Что бы там Егор ни говорил, но, судя по её острому взгляду, отказываться от своего мнения Наталье не хотелось. Глядя на мужа, она иронично и коротко отвечала: «Поживём – увидим. Главное, чтобы нам не пришлось ни о чём жалеть».
Уловив острый взгляд жены, Егор уже не хотел говорить на эту тему и что-то ещё доказывать. Слишком много всего было уже сказано. Тем более он прекрасно знал, что женщины склонны к крайностям, поэтому, как он определил для себя, надо быть снисходительным к маленьким слабостям супруги.
Времени для размышления и принятия решения было у них немного, так что сборы были недолгими.
Уже в середине августа 1986 года вся семья Сомовых приехала в Красноярск-26. Правда, по пути они заехали в Томск к родителям Егора, где пробыли три дня, помня поговорку: «Гость до трёх дней».
Глава II
Встреча с родителями (а не были они у них уже больше года) приободрила Егора. Во всяком случае он избавился от того душевного дискомфорта, что испытывал последнее время.
Мама Егора, Елизавета Петровна, работала учительницей по математике в общеобразовательной школе. Ростом ниже среднего, с длинными каштановыми волосами, она казалась строгой и довольно уверенной женщиной. Но вся эта строгость смягчалась блеском и добротой её глаз. Александр Николаевич, отец Егора, работал в конструкторском бюро одного из закрытых «почтовых» предприятий города Томска. По натуре он был спокойным, рассудительным и скрытным. Говорить старался коротко и без эмоций. К Егору он всегда был строг и требователен, но не в этот раз. У Елизаветы Петровны тоже строгость не получалась: глядя на сына, сноху и внучку, она не могла сдержать слёз, все три дня так и проплакала – где в открытую, а где и тайком, по-бабьи. Особенно она жалела внучку, приговаривая: «Дети, дети-то за что так страдают?»
Александр Николаевич, конечно, на нервы был покрепче, старался всё больше молчать. В этом молчании чувствовалось нечто большее, то, чего сказать он не мог, но не по причине слабого душевного расстройства, а по другой – как он сам выразился: «За державу обидно». Егор это чувствовал и не заводил разговоры, пока не следовали вопросы:
– Как же так получилось, Егор? Как такое вообще могло произойти? – с осторожностью подбирая слова, спрашивал Александр Николаевич. – Это же немыслимо!
Будучи выдержанным человеком, он старался быть предельно собранным в этот момент, но было видно, как его недоумение переходило в растерянность. Нет, она не была крайней степени, но временами казалось, что он выражает недоверие ко всему, что его окружает. Он не был лишён физической силы, ума и самостоятельности, и казалось, что его ум извлекал в этот момент всю положительную субстанцию мира, чтобы только укрепить себя, в первую очередь психологически, и не сорваться, по крайней мере в выражениях.
– Подумать только, – в недоумении продолжал говорить он, – я считал, что здесь всё настолько надёжно…
И после недолгих раздумий добавил:
– А оказалось, что не всё так просто – вот тебе и атом… Конечно, за тридцать пять лет развития атомной энергетики всякое бывало, но чтобы вот так – нет, это не могло произойти случайно, здесь что-то другое… там ведь такая защита…
В своих рассуждениях Александр Николаевич не хотел сдаваться, он не хотел верить тому, что случилось, просто потому, что этого не могло быть…
– Папа, – Наталья обращалась к тестю именно так, – мы тоже все так думали, а оно видишь, как вышло. Все восторги учёных, касающиеся мирного атома, развеяны в один миг.
– Тут мне сказать нечего, – тихо, с какой-то особой осторожностью проговорил Александр Николаевич. – Безопасность АЭС, по правде говоря, мало кого интересовала, особенно последние годы. Из года в год столько аварий – и никаких выводов. – После этих слов он сделал удивлённые глаза, развёл руками и спросил сам себя:
– Но почему?
– А что же тогда всех интересовало? – с некоторым удивлением спросил Егор, бросив острый взгляд на отца, видимо, не ожидая от него такого заключения.
– Хороший вопрос ты задал, сынок. Только ответа на него сразу-то и не найдёшь.
– Почему?
Прошла минута, а может, чуть больше, прежде чем Александр Николаевич продолжил:
– Видишь ли, в чём дело, – тихо и не спеша, словно разговаривая с собой, начал он, – тут двумя словами не ответишь. Политическая ангажированность науки, в том числе и атомной, привела к фальсификации и искусственной подгонке исследований. Одним словом, статистика – вот что их подвело, – и, помолчав несколько секунд, добавил:
– Статистика с использованием ядерного горючего.
– Не понимаю?
– Ну как тебе объяснить… видишь ли, использование ядерного горючего было удобной позицией многих руководителей, в том числе и учёных-атомщиков. Атомной энергетике готовили блестящее будущее: планов было громадьё, а тут такая катастрофа, причём не локального характера, а… да что тут говорить… карьеристы, приспособленцы, конъюнктурщики разных мастей, они ведь были всегда, причём на самых разных уровнях.