Страница 3 из 8
К периоду жизни в Комсомольском относятся события, которые сохранились в моей памяти. Мне шёл уже пятый год. Перед Новым годом мы с отцом ходили в лес за ёлкой. На меня одевали тёплое пальто, валенки, шапку, повязывали шарф, надевали тёплые рукавицы. Отец брал топор, сажал меня на санки, и мы ехали в лес, который был совсем рядом и кругом. Мы выбирали ёлку, обтаптывали её (таким образом помечали) и ехали дальше выбирать лучшую. Помеченную ёлку уже никто не трогал. Наконец, выбрав ёлку, которая нам больше всего понравилась, рубили её и клали на санки, а я ехал домой у отца на плечах.
Помню свою няню, молодую девушку из деревни. Она жила у нас постоянно, так как мать и отец работали, а брат ходил в школу. Возникает вопрос: почему понадобилась няня? Мама рассказывала, что ещё в Тейкове меня определили в садик (а до этого я всё время был со своей бабушкой). Мне было около четырёх лет. Нашу группу повели на прогулку. Рядом была железная дорога, за дорогой – поляна, которая тянулась вдоль железной дороги. Было тепло, было много полевых цветов, над которыми летали бабочки. На поляне, где мы проходили, на верёвке пасся бычок. Так получилось, что воспитатели провели всю группу мимо бычка, а я где-то в это время присел в траве, и меня не заметили. Когда же попытался пройти мимо бычка, он замычал, нагнул голову и пошёл на меня. Я испугался и прибежал назад в садик. Меня никто не заметил. В фойе забрался под круглый стол, с которого свисала скатерть до пола, и уснул. Мама потом рассказывала, как меня долго искали, плакали, кричали друг на друга до тех пор, пока я не вылез из-под стола. С этого момента при слове «садик» у меня начиналась истерика, и родители были вынуждены нанимать мне няньку.
В холодные зимние ночи в городок ночью забегали волки. Слышал, как мать с отцом говорили, что собирают охотников на облавы. Я раза два ходил смотреть на убитых волков, которые лежали около подъездов. Они казались очень большими, оскаленные морды с прикушенными языками.
Напротив окон нашей квартиры каждую зиму заливали каток, строили деревянную горку и заливали её водой. На ней вся окрестная ребятня целыми днями веселилась. Я уже катался на коньках, прикрученных на валенки сыромятными ремешками с применением специальной палочки (шпульки, то есть катушки для намотки ниток, с ткацкого станка). Один раз докатался до того, что получил растяжение паховых сухожилий и несколько дней не мог ходить. Сидел на столе напротив окна и смотрел, как катаются другие. У моего брата были очень хорошие коньки, норвежские, беговые. Он часто ходил со своими сверстниками на большой каток. Однажды вечером пришёл домой без них: их у него срезали. Повалили на снег, бритвой по ремешкам, и убежали. Такие коньки на рынке стоили дорого. Фактически это ограбление.
Однажды зимой я заболел скарлатиной. Из дома меня увезли в больницу на телеге скорой помощи (машин скорой помощи не было). Мама говорила, что я долго и тяжело болел. Обошлось без осложнений. Домой попал, когда снега уже не было. Привезли на машине-фургоне с крестом.
Мама в это время работала директором Миловской семилетней школы. Село Миловское примыкало к посёлку Комсомольский. В 1950 году у меня появилась младшая сестра. Её назвали Катериной в честь моей бабушки.
Вскоре после рождения дочери отца вызвали в прокуратуру города Иваново и по распоряжению прокуратуры РСФСР рекомендовали направить на усиление органов прокуратуры в Краснодарский край. В прокуратуре Краснодара он получил назначение прокурором в Темиргоевский район. По приказу от 5 января 1951 года принял дела у предыдущего прокурора этого района Кукушкина, не имевшего никакого образования. Прокуратура располагалась в обычном жилом доме. В штате была пара лошадей с ездовым и набором положенных средств передвижения.
В станицу Темиргоевскую мы приехали в августе 1951 года. Дорога не запомнилась. Отцу выделили жильё – дом, крытый соломой, в котором было несколько комнат, большая веранда, большая русская печь и малая плита на две конфорки с духовкой. Во дворе большой погреб, огромный участок земли и на нём очень большое дерево тутовник (шелковица). Участок и дом были на углу пересечения двух улиц. Одна улица переходила в спуск с высокого берега на паромную переправу через реку Лаба. Паром передвигался по тросу за счёт течения реки при помощи широкого руля и специальных деревянных захватов. Часто пассажиры своими руками с помощью этих захватов сами двигали паром. Переправа была платная. Около парома была переправа на лодках. На противоположном берегу находился адыгейский аул Хакуринохабль. Переправа работала постоянно, круглосуточно.
Мама часто брала меня на рынок. Он находился в центре станицы и представлял собой обширную площадь, на которой было несколько деревянных столов. Рано утром на телегах к нему съезжались продавцы и собирались покупатели. Торговали частники и колхозы. Многие были с тачками и велосипедами. Рынок расходился и разъезжался к девяти часам утра. Мама покупала на рынке в основном масло, рыбу, молочные продукты. Лепёшки сливочного масла подавали завёрнутыми в лопухи. Не было никаких газет или бумаги. Широко использовалась дерюга – плетёный материал из болотной осоки. На рынке было очень много уток, кур, гусей, была свинина и т. д.
Родители сами всегда держали кур и уток по нескольку десятков. Утки, например, сами ходили по спуску к реке, а к вечеру сами возвращались домой, и никогда ничего не пропадало. Участок при доме был очень обширный, сажали много овощей, в том числе и на корм. Наши куры всегда имели метки, потому что соседи тоже держали кур, а поскольку это бестолковая птица, на ночь они часто забегали в соседний сарай. У меня была обязанность к концу дня ходить по зарослям огорода и собирать яйца, снесённые курами за день. Их было немало, несмотря на то что мама каждое утро кур щупала и возвращала тех, у которых яйца были на подходе (кур выпускали через специальный лаз).
Напротив нашего дома, через дорогу, находилось кирпичное здание с госучреждениями. На этой же улице стоял длинный сарай, расположенный вдоль улицы, крытый дранкой, за которым находился тир – глубокая длинная яма. Каждый выходной день на площадке перед тиром собирались местные ополченцы. В этом сарае хранилось оружие, а на чердаке – боеприпасы. Но об этом мы узнали потом. Собиралось человек двадцать мужчин. Они брали винтовки, автоматы и пулемёты и, постояв на площади в строю, приступали к стрельбам из всех видов оружия. Потом собирали гильзы, чистили оружие, всё убирали и через два-три часа расходились по домам. Пацаны, в том числе и я, всегда наблюдали с интересом.
Наша компания мальчишек из окрестных домов, человек 10-12 в возрасте от восьми до пятнадцати лет, вместе играли, ходили на Лабу и Чамлык (приток Лабы) купаться и ловить рыбу. Играли в мяч, чехарду, чижика. И вот однажды решили забраться в сарай. Вдоль дороги густо росли высокие деревья, толстые ветки нависали над его крышей. Разобрать крышу из гнилой дранки – не проблема. Когда попали на чердак, увидели много ящиков из оцинкованного железа, коробок. Были разные диски, ленты, и всё с патронами. Внизу оружие оказалось в железных ящиках под замком.
Нас было человек пять. Набрали разных патронов в карманы и за пазуху. Некоторые взяли диски от ППШ и Дегтярёва, винтовочные обоймы. Мальчишки, имея патроны, могли выменять их на многие нужные вещи. Я, например, на кучу патронов выменял хорошую берданку (малокалиберную винтовку старого образца). Правда, патронов к ней не было. Прятал её на огороде в картошке. Между собой мы играли на патроны в чёт-нечёт.
Так продолжалось довольно долго, пока у одного пацана бабушка не нашла в кармане патроны и не высыпала их в печь. В результате чуть не загорелся дом, повредило печь, бабушка долго заикалась. Началось разбирательство, допросы родителей и детей, всё вышло наружу. Отец заставил меня отдать все патроны, а мне приказал ни в чём не сознаваться. Многих родителей оштрафовали, ополченцы больше не собирались, оружие и боеприпасы убрали. Берданку я не отдал (она мне очень нравилась), но её у меня украли из тайника.