Страница 67 из 107
— И вот случилось так, что великий маг воздуха Людвиг перебил всех северных выродков, да так, что и камня на камне у них на родном острове не оставил. И что? Потом что, Людвиг? Других тварей искать будешь? В наемники подашься? Так и будешь скитаться на службе у Государя или в наемниках?
— Я не думал, — спокойно произнес юный воздушник и упер взгляд в пол.
— Не думал! — хмыкнул Пест. — А за тобой род стоит без наследника, за тобой земли без хозяина. Ты вообще знаешь, сколько стоит нанять мага для поиска места для колодца? Пять серебром, и хорошо, если это будет не халтурщик! А хочешь, я тебе скажу, сколько берут земляные маги, которые штольни в шахтах глядят, чтобы указать, где руда?
— Ну что ты заладил? — вздыхает Людвиг.
— Да то, что вместо того, чтобы думать о людях, которые о тебе пекутся — ты нос воротишь! Гооордость! — начал передразнивать Пест друга. — Это дом твой, земли твои!
— А ты мне что предлагаешь? У тебя другие варианты есть? — взбеленился воздушник. — Может, ты хочешь, чтобы я рученьки сложил? Хочешь, чтобы я позабыл, как на глазах моих друзей резали, кожу с них спускали? Вроде и не было ничего? Вроде как сон, приснилось мне?
— Нет. Я тебе говорю, что надо думать не только о том, как боевым магом станешь. Тебе думать надо, что ты делать будешь, когда бой твой закончится, когда северных колдунов перебьешь, — Пест уставился прямо в глаза Людвига. — Ты меня зело хорошо слухай! Не «ежели», а «когда»! Бой твой кончится, я в том даже не усомнюсь, а род твой и земли твои как были без хозяина, так и останутся.
Пест поднялся, взял плащ и направился к выходу.
— Ты мне что предлагаешь? Учиться, как поля с урожаем поднимать? Или, может, телекинезом лепехи коровьи убирать? — со злостью бросил Людвиг, уже остывая, злясь по инерции и больше на себя.
— Я тебе предлагаю учиться тому, что роду твоему пригодится, — со вздохом произносит Пест. — Чтобы ты мог артефакты мастерить, хоть первого круга. Чтобы ты врачевать умел, не сильно, а так, чтобы до целителя мажьего добраться можно было. Чтобы отец твой и мать твоя на руках у тебя не умерли.
Больше Пест ничего не стал говорить или слушать. Он просто вышел, оставив Людвига в своих раздумьях.
Юный ведун шел по улице, хмурясь, укутавшись в плащ с капюшоном. Ветки и грязь сами собой расползались по канавам, а кучи мусора вспыхивали словно без участия Песта. Шаг был быстрым, словно куда-то торопился.
У памятного места в портовом районе его встречал только один человек. Бородатый мужчина, с платком на голове и абордажным палашом. Коротким, но массивным и тяжелым. Даже не приглядываясь, было заметно, как он оттягивает вниз пояс мужчины. Пест, завидев оружие на поясе мужчины, поначалу замешкался, но в итоге все равно пошел к нему.
— Ты Серебрушкой будешь? — спросил мужчина, пристально разглядывая Песта.
— Я.
— А не молод ты для целителя?
— Можешь другого Серебрушку поискать в этом городе, — пожал плечами Пест. — Что случилось?
Мужчина пожевал губами и неуверенно произнес:
— Я три года тому назад оставлял старика, боцмана нашего, слепого, на поруки у местного Мастера портовых. Думал, денег соберу — вылечим, а местное мажьё за глаза его такую монету загнули, что мне хоть «Изабеллу» продавай.
— Веди, — коротко бросил Пест и пристроился рядом с бородачом. — Когда слепнуть начал?
— Давно, давно уж слепнуть стал. Глаза гноились долго, а гноиться начали опосля лихоманки. А как белесым затянуло глаз — так совсем не видит. Ты, если что, не серчай, он на слово крутоват. Может с незнания и к дьяволу морскому послать…
Через час Пест уже входил в полутемную комнату. На небольшом столике стоял подсвечник с двумя толстыми свечками. Два стула и кровать. На кровати сидел седой старик. Его белесые буркала без зрачков уставились в стену. В руках старый боцман держал длинную палку.
— Агран! Сучий выродок! Я слышу твои шаги, медузу тебе в кашу! — к слову, Агран, приведя Песта к старику, стоял в проеме и ехидно улыбался.
— Я привел лекаря, Дарий, говорят, он лучше мажеских!
— Если он взял деньги вперед, то ты полный олух!
— Нет, Дарий, денег он не брал, — после такого ответа старик принялся шевелить челюстью, словно что-то жевал.
— Посмотри на мой голос, — попросил Пест.
Старик повернул голову, а юный ведун всмотрелся в его глаза. Наружная сторона глаз была затянута белой пеленой, да такой плотной, что ни зрачка, ни радужки не было видно. — Худо дело, старче… Новый глаз тебе надо, старый мертв.
— Если щас он денег попросит — мни ему бока! Шарлатан! — тут же прошамкал Дарий. Зубов во рту было всего два, поэтому слова его сливались, а речь была больше похожа на какое-то шмяканье.
— Плата всегда одна — серебрушка.
— Агран, сучий потрох! Ты чего молчал, что Серебрушку привел?
— Ночь коротка… — спокойно начал Пест, не обращая внимания на шамканье старика, —…а мне тебе еще новый глаз растить надо. Давай руку, будешь на стуле ровно сидеть. А ты за едой иди. Мяса неси, и рыбий глаз, сколько найдешь. Так оно лучше выйти должно. А теперь не дернись, я старый глаз выну… Сиди! Кому говорят? Старый тебе ни к чему, мертвый он…
Спустя пару секунд на пол капнуло пару капель крови и упало белое глазное яблоко, а спустя несколько часов Пест закончил. Он подмел всю еду, что принес Агран, и дожевывал последнюю краюху хлеба. Глаза слипались, и он вот-вот должен был уснуть. Только губы еще бормотали:
— Ты глаз пока не открывай, погодь чутка… А второй сегодня не успею, зело тяжко — глаз новый растить…
Седой старик тем временем сидел на стуле. Один глаз у старика все еще затянут белой пленкой, а второй — с виду целый и здоровый.
Здоровый карий глаз вращался и бегал по обстановке. При этом он приговаривал:
— Аки в молодости, фок-мачтой мне по хребту да по заду якорем! С таким глазом мне впередсмотрящим будет не зазорно встать, — бурчал старичок, не веря своему счастью. Он сначала потрогал стул, на котором сидел, и внимательно его рассмотрел, а потом поднял руку и принялся рассматривать рисунок вен на тыльной стороне кисти. — Жаль, старый стал, вона и кожа аки рыбная шкурка, только чешуи и не хватает…
Чтобы лучше рассмотреть Песта, который сидел перед ним, он довернул голову здоровым глазом. К его удивлению, голова Песта висела на груди, а руки расслабленно лежали на коленях. В правой так и остался кусок чёрного хлеба. От юноши доносилось едва слышное сопение.