Страница 31 из 107
— Помню! — четко ответил Дакрит и решительно шагнул навстречу. — Что делать нужно?
На пригорке, который был щедро усыпан мелкой ягодой, сидели двое. Небольшой паренек и огромный демон. Этот пригорок назывался Медвежьим горбом из-за своей странной формы и частыми столкновениями тут с медведем. Лохматые тоже любили полакомиться ягодой.
В данный момент на пригорке сидел Пест, он жевал краюху хлеба и рассматривал горизонт одним глазом. Второй отсутствовал, и щека под ним была измазана кровью. Рядом сидел на задних лапах Черт. Тот вообще красовался одним глазом. Правда, глаз был человеческий. Без вертикального зрачка, без пентаграммы вместо радужки, обычный человеческий карий глаз.
— Холодно, Черт, — произнес Пест, глядя на занимающийся пожар зорьки на горизонте одним глазом. — Не телом холодно, а душою…
— От чего же так? — послышался голос Черта из-за левого плеча Песта. Сам Черт был занят тем, что рассматривал свои настоящие глаза, которые лежали около его ног.
— Не знаю… — выдохнул Пест. — Отца не уберег… теперь и Дакрит ушел, а что дальше? Я в родном селе, в землях родных, всех знаю, меня все знают… А всё одно, что один… Нет никого в роду моем Среднем. Степнячка одна, да и та не говорит по-нашему…
— У тебя есть я! — послышался голос Черта.
Пест повернул голову и увидел лицо демона, которое не улыбалось. Пест нахмурился. Он первый раз обратил внимание на то, что Черт перестал улыбаться.
— Ты давно скалиться-то перестал? — начал допытываться он. — Вот теперь ты так глядишь, что в груди холодит…
— Страшный?
— Не, не страшный, — помотал головой Пест. — Ум из глаз твоих смотрит. А нечисть с умом всегда бедой была. Оттого и холодит в груди, и дума лютая в голову идет.
— Знаешь ведь, что зла от меня не будет…
— Знаю, а то прямо сейчас печатью света жал бы, пока сил не лишился, — Пест продолжал хмуриться и разглядывать Черта. Тот в ответ перевел взгляд на краешек солнца, показавшийся из-за горизонта. — С Дакритом что? Дошел он до города?
— Дошел, но сам тому не рад, — Черт повернул голову так, словно она провернулась вокруг своей оси.
— Опять твоих лап дело? — спросил Пест со вздохом.
— Моих, и о том наш договор. Это его плата, — Черт то ли хрюкнул, то ли чихнул и продолжил: — Он себе оба уха моих прирастил, и потому теперь каждую мысль будет слышать того, на кого смотрит, или того, кто о нем говорит.
Пест нахмурился и повернул голову к Черту.
— А не велика ли плата? Он же среди благородных в городе живет, — успел вставить Пест, но Черт даже и не заметил его слов, продолжив рассказывать судьбу его ученика.
— В городе его никто слушать не станет, на смех поднимут, в силу духов и ведунов не уверуют, — Черт начал говорить каким-то странным, утробным голосом. — Последний, кого другом считал — отвернется. Каждый, кто головой кивал — через уши мои правду ему скажет. Дакриту теперь не место в городище среди люда гнилого. Он до конца дней своих будет в пути жить, скитаться будет. Дорога домом его станет. По праву ведовское дело нести будет и брать за то только еду да слово доброе…
— Цена слишком велика, — напрягшись, произнес Пест.
— Не цена это, — лицо Черта исказила странная гримаса. — Это рок его. Без друга в человеках, без семьи и наследников, без цветка в сердце, но с силою огромной. А цена…
Черт сделал пару глотательных движений, а затем срыгнул комок слизи. Облизнув его, он протянул Песту два человеческих уха.
— Ему ни к чему, он мои нынче носит. А я лес слушаю, — произнес Черт, чем вызвал сильное удивление у Песта.
— И все? Больше платы не было?
— Нет, но за рок его я предупредил. Выбор сделал он сам…
Черт облизнул уши и аккуратно прислонил к отверстиям на голове. Они закрепились, словно там всегда там и были. Он продолжил рассматривать рассвет и слушать шелест листьев. Край солнца постепенно увеличивался, а Черт, глядящий на это, стал странно себя вести. Хвост задрожал и начал метаться из стороны в сторону, а задние лапы подрагивали, словно хотели куда-то убежать без хозяина.
Спустя несколько минут молчания Черт начал рассказ.
— Среди отродья чертовского ходит сказ. Я тот сказ услыхал, когда только-только меня мать из серного варева достала. Тогда я еще род и племя имел, — Черт не моргал и продолжал пялиться на солнце, поднимающееся над лесом. Он слегка наклонил голову набок, словно разглядывал что-то интересное. — Суть того сказа была в том, что задолго до последней войны неба с преисподней жил в долинах серных старый как сам мир черт. Черт тот до того силен был, что ни один демон против него слова не сказал. Силы море у него было, а в демона он не обращался и от демонов частей не брал. Вот такой вот черт был. Имени его никто не знал, а звали его Белый черт оттого, что не такой как все был. Сказ гласит, что он иногда ходил в людской мир и менял свою силу и дело своё на человечий нос, ухо или глаз.
— А ты, как носом моим… — начал было Пест, но его оборвал Черт:
— А я, как носом твоим почуял, как твой дом пахнет, так и понял, откуда сила у него та была, — ответил Черт и пожал плечами. — А ведь не понимал я того старого черта, который мне попался с голодухи. Тот старик сказал однажды, что с тем Белым чертом случилось. Как помер он…
Воцарилась минута молчания. Пест ждал ответа, а Черт пытался подобрать слова, чтоб описать открытие, сделанное только что из того, что он всегда знал.
— Сказ говорит, что Князь наш темный сожрал Белого черта перед битвой. Силы с того черта он получил столько, что хватило отбить и удержать Сумеречный предел, — Черт наклонил голову в другую сторону и добавил: — А тот старый черт, который мне попался… слабый уже, кривой, битый… Он сказал мне, что Белый черт сам к князю в пасть попросился.
— А что со старым чертом? — задумчиво спросил Пест.
— Посмеялся я над ним и сожрал, — Черт перевел взгляд на Песта. — Я только сейчас понял, зачем Белый черт силу и дело менял на пару вдохов, чтобы ваш мир понюхать аль поглядеть вашими глазами…
— Что? Поди, любо тебе нашими глазами глядеть? — с усмешкой спросил Пест.
Черт не ответил. Он залез в свою глазницу лапой и достал оттуда человеческий глаз. Положив его перед собой, он сгреб три своих и закинул в рот. Он проглотил их, не жуя, и буквально через секунду они выскочили в глазницах, встав на свои привычные места. Так, словно их изнутри что-то выдавило на место.