Страница 11 из 107
В вечернем полумраке, который наполнял дом рода Подова, суетилась Лита. Она вертелась у печи, готовя нехитрый ужин. Ее мать тем временем сидела на лавке за столом и, не моргая, смотрела в небольшое оконце. За ним смеркалось, и света от лучины было больше, чем от окна.
— Мама, поешь! — обратилась к ней Лита, ставя перед ней тарелку с парящей ароматной кашей. Мать не прореагировала. Даже не моргнула. Лита принялась трясти ее за плечо, и та встрепенулась.
— А? Что?
— Мам, тебе поесть надо! Ты сегодня не ела совсем…
— Не хочу… — одними губами произнесла в ответ мать, бездумно глядя в тарелку с парящей кашей.
В это время из-за печи вышел Пест. Его лицо было бледным и осунувшимся, как и лицо матери, но его глаза… Они были полны решимости.
Он прошел за стол и сел, взглянув на уже подросшую Литу.
— Ставь ужин. Мне идти надо, — коротко бросил он ей. Лита метнулась к котлу и принялась накладывать в отцовскую миску кашу. Навалив с горкой, принесла ее Песту и поставила на стол. Сама же отошла к стене и спросила оттуда:
— А куда ты пойдешь?
— Ворожить…
— А что ворожить собрался? Дело к ночи же! Не видать ничего!
Пест не ответил и замер, перестав жевать. Он взглянул на миску и, проглотив, произнес:
— Смерть ворожить буду.
Мать подняла на него глаза и тихим шепотом произнесла:
— Не быть миру, пока мести кострище горит. Не быть прощенью, пока мести пожар не истлеет… — она оторвала взгляд от столешницы из обычных тесаных досок и уставилась в глаза Песта. — Не бери греха на душу, не пачкайся в смерти. Не такой ты… не таким тебя растили… Огниво — да, тот может, а ты нет…
Пест молча продолжил есть. Периодически он останавливался и начинал рассказывать:
— От Лесного хозяина весть была. Конные, что у нас люд резали, в Ультак вернулись, а уже следующим утром из Ультака вышли двадцать три десятка воев пеших, — Пест закинул в рот несколько ложек каши и, прожевав ее, продолжил: — Все вои в доспехах. У всех одинаковые, словно из Гвардии государевой. Только у каждого на щите знак Ультака-града.
Пест надолго замолчал, доедая кашу. После того, как полностью доел и вымазал тарелку хлебом, он поднял взгляд на мать. Та следила за тем, как он ест. От ее внимания не укрылось, что Пест заглатывает кашу, не особо разбирая ее вкус.
— Двадцать три десятка воев, — Пест вздохнул и поднялся из-за стола. — Когда живых для боя не хватает — я мертвых звать буду. Для того смерть ворожить надо.
Пест поклонился матери в пояс и вышел из дома. Его проводили глазами мать и сестра.
— Нас убьют? — тихо спросила Лита после того, как ушел Пест.
— Единый не выдаст — вурдалак не съест, — задумчиво ответила мать, глядя на закрытую дверь. Не отрывая взгляд от двери, она обратилась к Лите: — Беги к старосте, расскажи разговор наш ему. Про двадцать три десятка воев не забудь.
Она оторвала взгляд от двери и, пододвинув к себе тарелку с уже остывшей кашей, начала есть.
— Ну? Чего встала? Беги! Кому сказано? — Лита тут же сорвалась с места и скрылась за дверью.
Пест стоял на вершине пологого холма. Кое-где на холме были видны свежая земля, которую недавно перекапывали. На этой же вершине находился огромный камень размером с самого Песта. Камень был серый и местами покрытый мхом.
На голове Песта была повязка с перечеркнутыми кругами на месте глаз. Он одной рукой упирался в камень, словно держался за него для чего-то.
Обернувшись, он взглянул вниз по склону. Туда, где он начертил пентаграмму с защитными знаками. По ее углам лежали черные камешки-накопители.
Помимо пентаграммы он увидел неясные полупрозрачные фигуры людей. Глубоко вздохнув, он обратился к ним:
— Не ученный я некромантии, а коль учили бы — не посмел бы такое сотворить. — Одна из фигур подошла к пентаграмме, начерченной на земле, и уставилась на нее. После пары секунд молчания фигура подняла голову, и Пест увидел лицо. Лицо довольно старого человека. Оно, хмурясь, смотрело на него.
— Я это начертил для того, чтоб те из вас, кто решится помочь в битве за село Ведичей, могли в этот мир вернуться, — Пест вглядывался в лицо старика, который переводил взгляд с пентаграммы на Песта и обратно.
Пест простоял так еще минут двадцать. К пентаграмме и Песту подходили полуразмытые тени, разглядывающие его и его творение. Ни один дух не проронил ни слова. Все происходило в полнейшей тишине. Это было уже третье кладбище, на котором Пест чертил упрощенную «Звезду некроманта». И везде происходило одно и то же. К нему подходили духи, разглядывали его, слушали и уходили. Никто в пентаграмму не вошел.
Потеряв всякое терпение, Пест начал говорить, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Как же так-то? Как такое быть может, чтобы предок не откликнулся? — Пест не глядел в лица духов, он глядел в землю, словно обиделся на что-то или кого-то. — Меня с малых лет учили, что над главою предок, что предок не предаст, предок поможет, предок подскажет… Предок в трудный час не бросит…
Пест утер нос кулаком, словно откуда-то появился насморк. Глаза были влажные, но слез он не обронил.
— Аль не ведаете вы, что идет сила вражья к селам, да такая, что села сметет и не заметит! Нет у нас воев, чтобы хоть по числу вровень встать! — Пест начал повышать голос, словно он обвинял предков села Дорожичей в чем-то. — Я вас рабами быть не заставляю! Я вас прошу на бой прийти, только на бой! Чтоб мужики не полегли, чтоб ни один род, не приведи Единый, не оборвался! Я с вас клятвы верности не прошу… я сам ее дать готов…
Пест поднял взгляд, обведя безжизненные лица духов, и громко спросил:
— Вы пойдете за мной на битву с вражиной из Ультака?
Но ответом ему была полнейшая тишина. Лица, которые все так же ничего не выражали, начали растворяться. Сначала контуры духов стали безликими, а потом и вовсе истаяли в ночном воздухе.
— Что же я не так сделал? Где мы провинились? — спросил ночную тишину Пест.
— Мне нужен артефакт. Я хочу его сделать из этой иглы, — Пест протянул Дакриту крупную белоснежную иголку. — Я хочу, чтобы артефакт раны со всех воинов, на которых я нанес знак, переносил на меня.