Страница 43 из 52
Далее идёт описание возвращения Фомина на хутор Рубежный.
«…не заезжая к себе во двор, он спешился около ворот, кинул поводья одному из красноармейцев, пошёл в дом.
Он холодно кивнул жене, низко поклонился старухе матери и за руку почтительно поздоровался с ней, обнял детишек.
– А где же батя? – спросил он, присев на табурет, ставя между колен шашку.
– Уехал на мельницу, – ответила старуха и, глянув на сына, строго приказала: – Шапку-то сыми, нехристь! Кто же под образа садится в шапке? Ох, Яков, не сносить тебе головы…
Фомин неохотно улыбнулся, снял кубанку, но раздеваться не стал.
– Чего же не раздеваешься?
– Я заскочил на минутку проведать вас, всё некогда за службой.
– Знаем мы твою службу… – сурово сказала старуха, намекая на беспутное поведение сына, на связи его с женщинами в Вёшенской.
Слух об этом уже давно прошёл по Рубежному.
Преждевременно постаревшая, бледная, забитая с виду жена Фомина испуганно взглянула на свекровь, отошла к печи. Чтобы хоть чем-нибудь угодить мужу, чтобы снискать его расположение и удостоиться хотя бы одного ласкового взгляда, – она взяла из-под загнетки тряпку, стала на колени и, согнувшись, начала счищать густую грязь, прилипшую к сапогам Фомина.
– Сапоги-то какие на тебе добрые, Яша… Замазал ты их дюже… Я зараз вытру их, чисточко вытру! – почти беззвучно шептала она, не поднимая головы, ползая на коленях у ног мужа.
Он давно не жил с ней и давно не испытывал к этой женщине, которую когда-то в молодости любил, ничего кроме лёгкой презрительной жалости. Но она всегда любила его и втайне надеялась, что когда-нибудь он снова вернётся к ней, – прощала всё. Долгие годы она вела хозяйство, воспитывала детей, во всём старалась угодить своенравной свекрови. Вся тяжесть полевых работ ложилась на её худые плечи. Непосильный труд и болезнь, начавшаяся после вторых родов, из года в год подтачивали её здоровье. Она исхудала. Лицо её поблекло».
Шолохов и тут дал детальные портреты членов семьи, с которой несколько месяцев прожил в соседях.
14 марта 1921 года командир кавалерийского эскадрона, базировавшегося в Вёшенской, Яков Ефимович Фомин поднял антисоветский бунт. Организовать его толком не смог, часть красноармейцев сразу выступила против. Местное большевистское руководство успело сбежать. Пулемётную команду Фомин не разоружил и захватить пулемёты не сумел.
Ближайшим соратником Фомина был бывший штабс-капитан царской армии и эсер Капарин, фигурирующий у Шолохова под собственным именем. Жена заместителя военкома Ольга Фельдман вспоминала, как проскакавший мимо их дома Капарин крикнул выбежавшему во двор Фельдману:
– Если ты не с нами – уходи!
Все знали друг друга – и так сразу были не готовы убивать вчерашних сослуживцев.
Поняв, что выбить из Вёшенской отколовшихся красноармейцев не может, Фомин увёл своих людей на юго-восток, надеясь поднять казаков по хуторам. Лозунги его были: «Долой развёрстку», «Советы без коммунистов» и «Смерть коммунистам и жидам». Фомина поддержали северные станицы округа: Шумилинская, Мешковская, Мигулинская, Казанская, но воевать всё равно мало кто хотел – отряд пополнился считаным количеством добровольцев. Боковская и Усть-Хопёрская под знамёна Фомина не встали.
К началу апреля в банде Фомина осталось 86 человек. Они вышли к границам Воронежской области, но казаки отказались продолжать путь дальше. За ними по следу шёл отряд в 150 человек при шести ручных пулемётах под командованием Егора Журавлёва. В окрестностях хутора Ожогина банда была разбита. Сам Фомин ещё и несколько повстанцев едва спаслись.
В мае Фомин исхитрился сбить новый отряд в 150 сабель. События завертелись по кругу: он шёл по хуторам, пытаясь поднять казаков, за ним гнались несколько переброшенных на Дон эскадронов кавалерийского полка. В фоминский отряд вливались осколки других шаек: брали всех подряд. Вскоре отряд Фомина получил более серьёзное пополнение в несколько десятков сабель. «Тихий Дон»: «…основная масса их состояла из отколовшейся от банды Маслака группы».
Атаман Маслак – Григорий Савельевич Маслаков – ещё одно историческое лицо. Родился он в слободе Маныч-Балабинское станицы Багаевской Черкасского округа в 1877 году. Служил в царской армии артиллеристом, дослужился до вахмистра. В 1918 году организовал партизанский казачий отряд, который в районе реки Маныч трепал ещё молодую Добровольческую армию, а затем войска атамана Краснова. В марте 1918-го влился со своими бойцами в корпус Бориса Думенко – комкора Красной армии, на тот момент организатора частей красной конницы и начальника Будённого. У Думенко Маслаков командовал полком, получил за геройство два ордена Красного Знамени.
В начале 1920 года Маслаков принимает командование 14-й Майкопской кавалерийской дивизией и в том же году становится членом РКП(б). Он мелькнёт в «Конармии» Исаака Бабеля: «Впереди полка, на степной раскоряченной лошадёнке ехал комбриг Маслак, налитый пьяной кровью и гнилью жирных своих соков. Живот его, как большой кот, лежал на луке, окованной серебром…»
В феврале 1921-го, рассорившись с Будённым, Маслаков переходит на сторону Махно, уведя 1500 сабель и 500 штыков, в том числе пулемётную команду 19-го полка, почётным конармейцем которого был, между прочим, Иосиф Сталин. Махно отправил Маслакова поднимать восстание на Дону. Но на этот раз Маслак был разбит и в первых числах июля 1921 года погиб. В июле – августе, схоронив командира, маслаковцы перешли к Фомину.
Такие колоритные персонажи – но могил их не сыскать. Только имена перекликаются эхом в русской литературе.
Фомин, а с ним Григорий Мелехов крутятся на всё том же географическом пятачке, где, страдая, ликуя, погибая, жил весь мир «Тихого Дона».
В очередной раз столкнувшись с красноармейцами, фоминцы уходили «вёшенским отводом»: ровно по тем шолоховским местам, где всякая дорожка была ему знакома.
«Тихий Дон»: «Часа через два они снова сели на лошадей, стремясь достигнуть к ночи знакомых хуторов Еланской станицы.
Красноармейский разъезд, вероятно, по телефону сообщил об их продвижении. При въезде в слободу Каменку откуда-то из-за речки навстречу им защёлкали выстрелы. Певучий свист пуль заставил Фомина свернуть в сторону. Под обстрелом проскакали краем слободы и вскоре выбрались на табунные земли Вёшенской станицы. За посёлком Тонкая Балка их попробовал перехватить небольшой отряд милиции».
«На хуторе Вислогузовском вброд переехали речку Чир, шагом поднялись на пологий бугор. Лошади предельно устали. Под гору на них кое-как съезжали рысцой, а на гору вели в поводу, ладонями сгребая с мокрых лошадиных боков и крупов дрожащие комья пены».
Выпустив на первых страницах «Тихого Дона» Мелехова в жизнь с переименованного в Татарский Каргинского, к финалу книги Шолохов загоняет его обратно – к речке Чир, к тому куреню, где рос сам Михаил и где все шолоховские соседи – это мелеховские соседи.
В тот раз фоминцы выкружили себе жизнь.
Мелехов оставляет банду – случилось это в первых числах июня. Он отправляется за Аксиньей, чтоб забрать её и бежать вместе на Кубань. И начать там наконец ту самую жизнь вдвоём, что многие годы никак не могла у них сложиться.
Красноармейский конвой застал их возле Чира. Во тьме, наугад, на топот копыт, вслед Григорию и Аксинье несколько раз выстрелили.
Аксинья получила смертельную рану. Она умерла возле Чира. Тут же похоронил её Григорий – у той самой реки, в которой Миша Шолохов разглядывал в том июле ломкое отражение солнца.
Александр Михайлович Шолохов пошёл на повышение, став 12 июня 1921 года заведующим райприёмпунктом станицы Каргинской. Сохранилась его внутриведомственная переписка: видно, что ответственный человек. Сначала он запрашивает в окружном продовольственном комитете т. Бабичева как специалиста по вальцовым мельницам. Следом сообщает о нарушении трудовой дисциплины одним из своих подчинённых. Затем предлагает конторщику управления садами станицы Мешковской т. Загвоскому перейти в Каргинскую заготконтору на освободившуюся должность старшего бухгалтера.