Страница 142 из 172
Между тем в начале апреля 1981 года в Бресте состоялась тайная встреча В. Ярузельского и С. Кани с Ю. В. Андроповым и Д. Ф. Устиновым, об итогах которой они докладывали на Политбюро 9 числа[1127]. По их утверждению, оба польских лидера были в подавленном состоянии, поскольку, по словам С. Кани, «контрреволюция сильнее правительства», которое в самом лучшем случае может опираться на 400 тыс. армейцев, 100 тыс. сотрудников милиции и спецслужб и около 300 тыс. резервистов. Однако даже несмотря на это, они «решительно высказались против ввода союзных войск и с оговорками против введения военного положения». Однако в Политбюро ЦК уже преобладало мнение, что единственно возможным способом разрешения польского кризиса является введение военного положения.
23 апреля 1981 года на заседании Политбюро была представлена очередная записка «Комиссии Суслова» «О развитии обстановки в Польше и некоторых шагах с нашей стороны», в которой было указано, что «внутриполитический кризис в Польше принял затяжной хронический характер», что сама «ПОРП в значительной мере утратила контроль над всеми процессами, происходящими в обществе. В то же время «Солидарность» превратилась в организованную политическую силу, которая способна парализовать деятельность партийных и государственных органов и фактически взять в свои руки власть. Если оппозиция пока не идет на это, то прежде всего из опасения ввода советских войск и надежды добиться своих целей без кровопролития, путем ползучей контрреволюции». При этом в записке было подчеркнуто, что в самом руководстве ПОРП существуют три группировки: «ревизионисты» — Тадеуш Фишбах, Анджей Верблян, Мечислав Раковский и Генрик Яблоньский, попавшие под влияние «Солидарности»; «левые» — Анджей Жабиньский, Тадеуш Грабский, Стефан Ольшовский и Станислав Кочелек, — «наиболее близкие к нашим позициям»; и «центристы» — Станислав Каня и Войцех Ярузельский, — которые пользуются авторитетом в стране и в настоящий момент, по сути, являются немногими деятелями, способными «осуществлять партийно-государственное руководство»[1128].
Между тем 6 июня 1981 года ЦК КПСС направил в адрес ЦК ПОРП, чей Пленум был запланирован на 9 июня, письмо с настоятельной рекомендацией принять решительные меры против оппозиции. Однако С. Каня, выступавший с докладом, опять, вопреки мнению консерваторов, так и не решился на этот шаг. Тогда «партия бетона», вождями которой были три члена Политбюро и секретари ЦК Стефан Ольшовский, Тадеуш Грабский и Мирослав Милевской, бывшие кураторами всей идеологии и силовых структур, перешли в атаку. На IX съезде ПОРП, который состоялся в конце июля 1981 года, они добились отставки ряда самых ненавистных «либералов», в частности вице-премьера М. Ягельского. Однако и сами консерваторы понесли потери: вместе с ним в отставку был отправлен секретарь ЦК Т. Грабовский, которого Москва тоже рассматривала в качестве возможного «военного диктатора». Но к тому времени члены высшего советского руководства, прежде всего Л. И. Брежнев, Ю. В. Андропов и Д. Ф. Устинов, остановили свой выбор на В. Ярузельском, к которому у них возникла личная симпатия. Вероятно, окончательно вопрос о том, что именно он сменит С. Каню на посту лидера партии, обсуждался с Л. И. Брежневым на его даче в Крыму, куда они приезжали 14–15 августа 1981 года[1129]. Затем 27 сентября, вскоре после встречи А. А. Громыко со своим польским коллегой С. Ольшовским, Политбюро ЦК утвердило проект письма Л. И. Брежнева на имя В. Ярузельского.
18 октября 1981 года состоялся очередной Пленум ЦК ПОРП, на котором С. Каня, который к тому времени стал сильно злоупотреблять, был отправлен в отставку, и новым Первым секретарем ЦК ПОРП был избран действующий председатель Совета Министров и министр национальной обороны генерал армии Войцех Ярузельский, сконцентрировавший в своих руках всю высшую партийно-государственную и военную власть в стране[1130]. Через пару дней после этих событий в Москве состоялось совещание руководящего состава Министерства обороны СССР во главе с маршалом Д. Ф. Устиновым. Главком войск Варшавского договора маршал В. Г. Куликов вновь заявил, что без ввода союзных армий «ситуацию в Польше не поправить». Однако все остальные участники этого совещания — маршалы Н. В. Огарков и С. Л. Соколов и генералы армии А. А. Епишев и А. И. Грибков — высказались против подобного шага, что и решило его исход. После его окончания Д. Ф. Устинов уехал в Кремль на заседание Политбюро, где большинство его членов, включая М. А. Суслова и Ю. В. Андропова, тоже посчитали невозможным проведение «силовой акции в отношении Польши», даже «если к власти придет новое руководство, пусть даже социал-демократы, с которым будем пытаться сотрудничать». В итоге маршал Д. Ф. Устинов дал указание В. Г. Куликову и А. И. Грибкову сообщить В. Ярузельскому, что в настоящее время полякам «следует больше полагаться на собственные силы в восстановлении порядка в стране и не надеяться на то, что некий старший брат придет и обо всем позаботится»[1131]. Хотя еще 23 февраля 1981 года, выступая на XXVI съезде КПСС, Л. И. Брежнев заявил с трибуны: «Социалистическую Польшу, братскую Польшу мы в беде не оставим и в обиду не дадим». Об этом же говорил и М. А. Суслов 16 ноября 1981 года на очередном Пленуме ЦК в своем докладе «О Польском кризисе и линии КПСС», по которому было принято отдельное Постановление ЦК[1132].
Между тем 2–4 декабря 1981 года в Москве состоялось плановое заседание Комитета министров обороны Варшавского Договора, в центре которого был «польский вопрос». Начальник польского Генерального штаба генерал брони Флориан Сивицкий предложил своим коллегам принять заявление от имени КМО «О положении в Польше» и осудить в нем «действия контрреволюции и вмешательство во внутренние дела Польши со стороны НАТО». Его активно поддержали министры обороны ГДР, ЧССР и БНР генералы армии Хайнц Гофман, Мартин Дзур и Добри Джуров. Однако главы военных ведомств ВНР и СРР генерал армии Лайош Цинеге и генерал-лейтенант Константин Олтяну, сославшись на отсутствие необходимых полномочий, не поддержали это предложение. Как позднее утверждал генерал армии А. И. Грибков, данное обстоятельство вызвало у В. Ярузельского полное недоумение и, заявив о том, что «союзники загоняют нас в безвыходное положение и оставляют одних», сам поставил вопрос о возможности ввода советских войск в том случае, «если ситуация в Польше станет критической»[1133].
Однако, как позднее уверял сам В. Ярузельский, его тревога на сей счет не осталась без внимания советской стороны, и 3 декабря маршал В. Г. Куликов, связавшись с ним по телефону, якобы оговорил возможность осуществления подобной акции 8 декабря. О существовании такого плана ввода войск, правда намеченного на 14 декабря, в своем интервью одному из российских журналов говорил и генерал армии В. П. Дубынин, который в то время командовал 8-й танковой дивизией в Белорусском военном округе[1134], хотя никаких других достоверных свидетельств на сей счет нет. Между тем уже 7 декабря 1981 года по личному указанию Л. И. Брежнева в Варшаву вновь прилетел В. Г. Куликов, который в разговоре с В. Ярузельским и Ф. Сивицким передал им «пожелание» Москвы о том, что «стабилизировать обстановку в стране можно только через введение военного положения».
К тому моменту и сам В. Ярузельский уже окончательно пришел к выводу, что без введения военного положения не обойтись. Хотя, как утверждают ряд авторов (С. Я. Лавренов, И. М. Попов[1135]), решение о необходимости введения такого положения без обозначения конкретной даты было принято еще в середине сентября 1981 года на заседании Совета обороны ПНР. Правда, тогда С. Каня, остававшийся еще Первым секретарем ЦК, всячески уходил от начала его реализации. Но уже 17 сентября из Москвы было получено, по сути дела, директивное письмо ЦК КПСС «Тенденции развития обстановки в Польше и направления наших возможных действий», где говорилось о необходимости решительных шагов «для предотвращения утраты завоеваний социализма в Польше». И с этого момента в Министерстве национальной обороны началась конкретная работа по разработке такого плана, которую возглавил генерал Ф. Сивицкий. Хотя секретарь ЦК К. В. Русаков, который в начале декабря 1981 года вернулся из Польши, ссылаясь на сведения, полученные нашим послом Б. И. Аристовым, заявил, что якобы В. Ярузельский, выступая перед первыми секретарями воеводских комитетов партии, «не дал ясной и четкой линии, что все-таки будет в ближайшие дни», хотя в кулуарах совещания назывались три возможные даты введения военного положения в стране — 12, 13 и 20 декабря. Более того, 9 декабря Ю. В. Андропов и Д. Ф. Устинов по этому же поводу сами звонили своим польским коллегам М. Милевскому и Ф. Сивицкому, которые на их вопрос о том, «какие и когда намечаются меры», ответили: «Мы даже не знаем, что думает генерал». В итоге, как заключил сам Ю. В. Андропов, «получается, что или Ярузельский скрывает от товарищей план конкретных действий, или он просто уходит от проведения этого мероприятия»[1136].
1127
Грибков А.И. Судьбы Варшавского Договора. М., 1998; Пихоя Р.Г. Советский Союз: история власти, 1945–1991. М., 1998.
1128
Пихоя Р.Г. Советский Союз: история власти, 1945–1991. М., 1998.
1129
Брежнев Л.И. Рабочие и дневниковые записи. 1964–1982 гг. Т. 1. М., 2016.
1130
Бухарин Н.И. Социализм эпохи Владислава Гомулки и Эдварда Герека (1960-1970-е годы) // Польша в XX веке: очерки политической истории. М., 2012.
1131
Грибков А.И. Судьбы Варшавского Договора. М., 1998; Лавренов С.Я., Попов И.М. Советский союз в локальных войнах и конфликтах. М., 2003.
1132
РГАНИ. Ф. 2. Оп. 3. Д. 577–582.
1133
Грибков А.И. Судьбы Варшавского Договора. М., 1998.
1134
Jaruzelski W. Mein Leben für Polen. Eri
1135
Пихоя Р.Г. Советский Союз: история власти, 1945–1991. М., 1998.
1136
Пихоя Р.Г. Советский Союз: история власти, 1945–1991. М., 1998.