Страница 137 из 182
7 октября 1973 года премьер-министр К. Танака в сопровождении министра иностранных дел Масаеси Охиры и других членов кабинета и большой группы бизнесменов прибыл с официальным визитом в Москву. Здесь у него прошли два раунда переговоров с советской делегацией, в состав которой входили Л. И. Брежнев, А. Н. Косыгин, А. А. Громыко, Н. К. Байбаков, министры внешней торговли и рыбного хозяйства Н. С. Патоличев и А. А. Ишков, а также два помощника генсека и премьера по международным делам А. М. Александров-Агентов и Б. Т. Бацанов[927]. Судя по брежневскому дневнику, в Кремле обсуждались две главные проблемы: торгово-экономическое сотрудничество, в частности поставки в Японию леса, нефти и газа, участие японских компаний в разработке сахалинского шельфа, вопросы рыбного промысла, кредиты, в том числе на строительство БАМа; и вопросы заключения «мирного договора» и «северных территорий». Понятно, что при всей важности экономических проблем основная задача японской делегации состояла все же в том, чтобы вернуть советских вождей к условиям Совместной декларации 1956 года, предусматривавшей заключение мирного договора и передачу японцам двух из четырех островов Южно-Курильской гряды. Пытаясь заинтересовать советское руководство перспективой улучшения межгосударственных отношений, К. Танака предложил помощь в виде льготных кредитов для освоения сырьевых ресурсов Дальнего Востока и Сибири, в частности большой проект совместной эксплуатации Тюменских нефтяных месторождений с последующей поставкой сырой нефти по нефтепроводу, который планировалось построить за счет японских кредитов.
Однако, как вспоминал тот же О. А. Трояновский, который присутствовал на этих переговорах, предложения японского премьера советские вожди прослушали «вполуха», так как из-за начавшейся войны Судного дня вынуждены были постоянно отвлекаться на эту острую тему. Такое поведение Л. И. Брежнева, А. Н. Косыгина и А. А. Громыко вызвало очень сильное раздражение К. Танаки, который, повысив голос, заявил, что просит внимательно его выслушать и записать все, что он скажет. После этого, чеканя каждое слово, он повторил традиционное японское требование о передаче его стране четырех островов Южно-Курильской гряды. В свою очередь столь развязная манера разговора японского премьера возмутила уже лично Л. И. Брежнева, который предложил сделать перерыв в переговорах и, вставая из-за стола, нарочито громко сказал: «Ничего мы им не дадим»[928].
С самого начала было очевидно, что никакой подвижки в территориальном вопросе не будет. Однако обе стороны, конечно, не желали полного провала этих переговоров, поэтому тут же начались поиски хоть какой-то «душеспасительной формулы», приемлемой для всех. Взяв за основу текст совместного коммюнике, которое советское посольство и японский МИД составили еще в Токио, такая формула вскоре была найдена и, несмотря на возражения А. Н. Косыгина, принята двумя сторонами. В результате в совместном коммюнике, подписанном по итогам переговоров 10 октября 1973 года, появился следующий абзац: «Сознавая, что урегулирование нерешенных вопросов, оставшихся со времен Второй мировой войны, и заключение мирного договора внесут вклад в установление подлинно добрососедских и дружественных отношений между обеими странами, стороны провели переговоры по вопросам, касающимся содержания мирного договора. Обе стороны договорились продолжить переговоры о заключении мирного договора между обеими странами в соответствующий период 1974 года». При этом, как верно подметили ряд историков, в частности профессор А. Д. Богатуров, японская сторона стала везде заявлять, что под «нерешенными проблемами» на переговорах имелась в виду передача ей островов Южно-Курильской гряды, тогда как советская сторона утверждала, что речь шла лишь о заключении мирного договора, поскольку территориальной проблемы между Советским Союзом и Японией в принципе не существует[929].
Кстати, значительно позже, когда К. Танака уже давно пребывал в отставке, на вопрос известного историка-япониста профессора И. А. Латышева, почему же ему все-таки не удалось тогда решить территориальный вопрос, он ответил: «Я настаивал на возвращении Японии четырех островов, а надо было бы мне ограничиться лишь двумя островами. Тогда мы, пожалуй, поладили бы с Брежневым и подписали бы мирный договор. Но я на эту уступку не пошел…, потому что опасался, как бы меня по возвращении в Японию не съели мои политические противники, и в том числе ваши давние друзья — коммунисты. Но зато я доволен тем, что мой визит в Москву способствовал дальнейшему развитию экономических отношений между нашими странами»[930].
Между тем в условиях «нефтяного шока», больно затронувшего японскую экономику в 1973–1974 годах, финансовая верхушка Японии стала проявлять все больший интерес к Советскому Союзу как альтернативному поставщику основных топливных ресурсов: газа, нефти и каменного угля. Поэтому уже в марте 1974 года главы Федерации экономических организаций и Торгово-промышленной палаты Когоро Уэмура и Сигэо Нагано совершили поездку в Москву, где провели удачные переговоры с Л. И. Брежневым, А. Н. Косыгиным, Н. С. Патоличевым и целым рядом других официальных лиц. По возвращении домой они специально провели пресс-конференцию, где прямо «выразили глубокое удовлетворение исходом переговоров», подчеркнув свое намерение «всемерно содействовать реализации крупномасштабных программ советско-японского экономического сотрудничества», в том числе очень перспективного проекта транспортировки тюменской нефти комбинированным путем (по железной дороге и нефтепроводу), и высказали полную готовность вложиться в строительство Байкало-Амурской магистрали, что «облегчит транспортировку к берегам Японии нефти», а также угля, леса и ряда других необходимых для японской экономики товаров и ресурсов. В результате в июне 1974, а затем в марте 1975 года были подписаны два советско-японских Генеральных соглашения на общую сумму в 1 млрд. долларов, в соответствии с которыми японские компании импортировали на советский Дальний Восток свое оборудование для разработки Южно-Якутского угольного бассейна и проведения геологоразведочных работ по нефти и газу на шельфе Сахалина, а советская сторона экспортировала почти 18,4 млн. м3 деловой древесины и пиломатериалов. В итоге за одно десятилетие, к началу 1981 года, объем торгово-экономических связей двух держав вырос более чем в шесть раз, с 822 млн. до 5280 млн. долларов[931].
Тем временем в Москве созрела идея в качестве промежуточного шага на пути подписания мирного договора заключить «Договор о дружбе и доброй воле». С этой идеей А. А. Громыко вновь посетил Токио в январе 1976 года, но японская сторона категорически отвергла советский проект, рассчитывая на то, что сближение Токио с Пекином рано или поздно заставит Москву пойти на все условия японской стороны. Однако А. А. Громыко, будучи в курсе китайско-японских «шашней», предостерег нового премьера Такэо Мики от союза с теми силами, «которые выступают против ослабления напряженности и пытаются осложнить отношения между государствами, в том числе нашими странами». В данном случае речь шла о возможном подписании китайско-японского «Договора о мире и дружбе», на котором особо настаивал Пекин, новый лидер которого Хуа Гофэн выступил с этой идеей сразу после смерти Мао в октябре 1976 года[932]. Как уверяет тот же О. А. Трояновский, «это уже начало брать Москву за живое», особенно когда китайская сторона стала особо настаивать на включение в данный договор особой статьи «о противодействии гегемонизму какой-либо страны или группы стран в Азиатско-Тихоокеанском или любом другом регионе мира»[933].
927
Брежнев Л.И. Рабочие и дневниковые записи. 1964–1982 гг. Т. 1. М., 2016.
928
Трояновский О.А. Через годы и расстояния. М., 1997.
929
Богатуров А.Д. Великие державы на Тихом океане. М., 1997.
930
Латышев И.А. Япония, японцы и японоведы. М., 2001.
931
Алиев Р.Ш.-А. Внешняя политика Японии в начале 1970-х — начале 1980-х годов. М., 1986.
932
Жуков А.Е. История Японии. 1868–1998. Т. 2. М., 1998.
933
Трояновский О.А. Через годы и расстояния. М., 1997.