Партизаны в Бихаче

— Вот ведь, черт возьми! Кто только не добрался до оружия в этой суматохе! Лучше поостеречься. Видели этого длинного?

— Да и тот, другой, рыжий, недалеко от него ушел. Сразу видно — мошенник!

— Где они только этого почтенного старичка подцепили? Бедняга, в какое общество попал!»

22

Повар Лиян встал на заре и по своей старой привычке решил прогуляться по Бихачу в первое утро после его освобождения. Захотелось ему посмотреть на освобожденный Бихач, да и Бихач пускай поглядит на него, освободителя.

— Оно, конечно, я не штурмовал город, идя во главе бригады, однако каждый день из своих рук кормлю пулеметчиков, гранатометчиков и остальных молодцов… Э-хе-хе, дорогой мой, города не каждый день штурмуют, зато есть каждый день надо, да к тому же еще по два-три раза, если, конечно, есть чего, ну а уж если нет, ничего не поделаешь — терпи, дружок. «Партизан, ты тем гордишься…» — Лиян вздохнул, словно жалуясь своему невидимому собеседнику. — А что ж, ты думаешь, легко кормить моих омладинцев? Они, того и гляди, тебя самого сожрут, если зазеваешься. — Тут повар Лиян вдруг задумался и озабоченно пробормотал: — А что же они ели в эти два дня, когда город брали? Я и забыл совсем про это. Ничего, пусть узнают, каково без Лияна и без его котла.

Он шел просто так, куда глаза глядят, но ноги сами принесли его к «Вышке». В изумлении он остановился перед воротами, оглядел двухэтажную крепость-тюрьму и крякнул:

— Туда-сюда — и опять к этому «клоповнику»! То ли меня мои ноги глупые сами сюда принесли, то ли голова дурная привела по старой привычке? — Тут Лиян хлопнул себя по лбу и серьезно сказал: — Эх ты, дура, ведь я же больше не тот прежний сторож Лиян, что дрался на деревенских сходах. Мне теперь тюрьма ни к чему… Ну-ка, голова, пошевели-ка мозгами да отведи меня в какое-нибудь более культурное место. Я ведь теперь товарищ Лиян, партизанский повар.

Старик встал навытяжку, как когда-то стоял перед «Вышкой», и стал размышлять, в какое бы такое культурное место ему отправиться:

— Может, ты меня, к примеру, отведешь в трактир старого Сучевича, что скажешь? Однако это вроде бы не слишком культурное место. Конечно же нет, дурная башка. Разве не помнишь, как славно мы там когда-то тузили и валяли друг друга с возчиками из Лики и далматинскими торговцами, которые скупали телят. Оно, конечно, сам-то я не дрался, а культурненько сидел себе под столом, а надо мной летали бутылки и стаканы, будто палила батарея минометов. — Тут повар Лиян тяжело вздохнул и продолжил: — А однажды я пробрался между ног старого Сучевича и чесанул из-под того стола сначала через мост, потом мимо «Вышки»… Э-эх, тогда бы меня не догнали и Первая и Вторая краинские, вместе взятые! Несся как угорелый и остановился лишь во дворе гимназии. — Лиян вдруг хлопнул себя по шляпе, отчего она съехала ему на лоб, закрыв даже глаза. — Что, что? Что я сказал, гимназия? Ну так ведь это самое что ни на есть культурное место! Я же о нем и думал все время, только из-за старого Сучевича все из головы вылетело, словно он меня съездил по физиономии своей мокрой тряпкой, которой посуду моет.

Повар стремительно повернулся на пятках и помчался по улице к гимназии, так что из-под его башмаков полетели в разные стороны гильзы, оставшиеся после боя.

— Ну конечно же к гимназии! Сколько раз я там во дворе вместе с другими арестантами колол дрова, чтобы гимназистам зимой было тепло, — вспоминал Лиян по дороге. — Это была самая настоящая культурно-просветительная работа, как сказал бы комиссар нашей бригады… Теперь-то этим делом просто заниматься: взял карандаш и бумагу и — трк, трк, трк! — учишь бойцов, как пишутся эти маленькие буковки, которые скорее на блох походят. Если надо написать большую букву, вспомни большую собачью блоху — и готово! Верно я говорю? — Лиян почесал в затылке прямо через шляпу и вздохнул, точно бог знает как устал. — А я в те времена, когда был арестантом, культурно-просветительную работу выполнял с помощью топора, пилы и козел, на которых мы, заключенные, пилили дрова. Черта с два бы наши Бранко со Скендером могли учиться и стишки пописывать, если бы в классе холодина стояла. А почему было тепло? А потому, что я, обливаясь потом, колол и пилил буковые дрова. Эге, все-таки они должны будут поднести мне за это рюмочку, когда возьмем Берлин. Какой там Берлин! — вдруг крякнул Лиян. — Мы же только что освободили Бихач, но справедливости им надо было и за это меня ракийкой угостить!

Лиян влетел прямо во двор гимназии и там наскочил, на кого бы вы думали? На Бранко со Скендером. Бранко заливал про свою учебу в Бихаче, а Скендер слушал, развесив уши, и одобрительно кивал.

— Вот ведь врет, а как хорошо! Если бы все это было правдой, наверное, так складно не выходило бы.

— Конечно нет, это ты хорошо подметил! — подхватил Лиян, радуясь, что отыскал своих старых друзей-приятелей. — Когда вы со Станивуком сочиняете письмо этой Цуе из Крней Елы и он врет, а ты подвираешь так, что брехня на вранье сидит и ложью погоняет, я просто заслушиваюсь, будто вы мне письмо пишете. Оно, конечно, есть там и золотое зернышко правды, как же без этого, однако вы все-таки здорово завираетесь… Подожди-ка, дай вспомнить…

Повар склонил голову набок и, устремив один глаз в небо, как это делает петух, когда заметит коршуна, продекламировал:

— А от твоего обеда что-то в животе бурчит! — добавил Скендер. — Ты немножко переврал, но и так хорошо.

— Конечно хорошо. Вы столько лет в гимназии просидели, а я едва до ее двора добрался, да и то под конвоем. Эх, вот если бы я в разных школах учился, я бы только и делал, что стихами говорил, как один мой приятель, полевой сторож Миле Паджен. Он, например, когда приходил в чей-нибудь дом, пел такую песню:

закричал Скендер, видя, что Лиян разошелся не на шутку.

— Вам же сказали, чтобы стихов больше не читали! — подхватил я, на что Лиян лукаво прищурился и сказал:

— А ну-ка, Бранко, отведи-ка ты нас в эту твою гимназию и покажи тот класс, в котором ты учился стишки сочинять.

— Я бы тоже хотел на него посмотреть, — добродушно загудел у меня за спиной Николетина Бурсач, мой неразлучный друг и защитник еще со времен начальной школы. — И признайся нам, где тебе было лучше: в этом роскошном здании или в нашей маленькой школе в Хашанах, где я учился вместе с тобой и защищал тебя от драчливых мальчишек, от которых тебе порой доставалось за длинный язык.

— С тех пор он у него что-то не стал короче, — заметил Лиян как бы про себя.

А я, вспомнив, как сильно тосковал в первые дни в гимназии по своей дорогой хашанской школе и по своему длинному приятелю Николетине, улыбнулся славному пулеметчику и вместо ответа сказал:

— За мной, друзья, я всех вас записываю в первый класс гимназии. Вам, как защитникам и кормильцам родины, устанавливается сокращенный учебный год.

— Эх, если бы и я смог однажды войти в двери гимназии, — с грустью вздохнул Джураица Ораяр, а Николетина обернулся и сказал:

— Ты сначала мою школу пройди, а потом уже дальше двигай. Кому я вчера в соломе говорил: «Джура, бога нет, партизан не должен верить в разные глупости». Гм, да ты меня, кажется, и не слушал совсем?..