Страница 1 из 48
Партизаны в Бихаче
Памяти Милоша Балача
Проходят годы, уже более сорока лет отделяют нас от тех славных, незабываемых дней, когда мы штурмовали Бихач. Немало нас было: пять краинских и три хорватские бригады. Восемь бригад разудалых, веселых молодцов ворвались с четырех сторон в древний Бихач, раскинувшийся на зеленых берегах реки Уне, оглушив его улицы стрельбой и грохотом, гиканьем и громкими победными криками.
В ту пору я, как и большинство наших партизан, был молодым, неженатым парнем; а сейчас голова уже почти вся седая, и, с грустной отрадой вспоминая те бурные дни, я хотел бы о них рассказать. Знаю, рассказ этот получится несколько беспорядочным и бессвязным, как вообще многие рассказы краинцев, но зато искренним, от чистого сердца. Пусть все знают, каким был тот военный сорок второй год, когда партизанские бригады освобождали. Бихач. Пусть долго помнится, как с веселым криком и гамом, песнями и свистом ухватили они победу за уши, историю за хвост, а славу за потертый солдатский полушубок.
Но кому же посвятить этот мой рассказ о Бихаче, в память о ком написать?
Немало живых и погибших героев заслужили, чтобы эта книга была посвящена им. Многие из них прославились, вошли в нашу историю.
А мне вот вспомнился тот, кого сейчас уже почти совсем забыли и о ком впервые я услышал в дни подготовки нашего наступления на Бихач. Это тот самый храбрый партизан, чьи подвиги увековечены в народной песне:
В то время у Милоша Балача было всего-навсего около двадцати плохо вооруженных бойцов, но проницательный народный поэт уже тогда предвидел, что эта горсточка партизан скоро вырастет в сокрушительную силу, которая освободит Бихач, превращенный врагом в настоящую крепость.
Милош Балач храбро сражался и геройски погиб в своей родной Краине, и эту книгу я посвящаю его светлой памяти. Не должен быть забыт герой, которого народная песня первым послала на штурм Бихача.
Бранко Чопич
1
Днем и ночью Боснийская Краина напряженно прислушивается к далекой орудийной канонаде. Война. Лето 1942 года. Из Черногории и Герцеговины стекаются сюда все новые и новые отряды — сербские и черногорские рабочие. С ними продвигается и Верховный штаб во главе с Верховным главнокомандующим всей партизанской армией товарищем Броз Тито.
— Наши дают жару! — довольно гудит огромный детина Гаврило Черный, партизанский пулеметчик, стоя на каменистом склоне холма.
Рядом с ним присел на корточки старый плут Лиян, бывший полевой сторож, а теперь повар партизанской роты. Он недоверчиво косится на Гаврилу и озабоченно спрашивает:
— Э-хе-хе, вот только чьи это пушки бьют, хотел бы я знать?
— Чьи же еще, как не наши, партизанские, дурья твоя голова! — громко возмущается Гаврило.
— А может, это неприятель бьет из пушек по партизанам? — тяжело вздыхает повар. — Что ты на это скажешь?
— Это тоже не так уж плохо, — спокойно отвечает пулеметчик. — Если они так чешут из орудий, значит, наши им здорово всыпали. Артиллеристы по воробьям не стреляют, они выбирают что-нибудь покрупнее. Запомни это, старая поварешка.
— Ты гляди, какой умник выискался, трещит, понимаешь, ровно пулемет, — удивленно посмотрев на Гаврилу, говорит Лиян. — Не мешало бы тебя тоже разок из пушки долбануть, да вот только боюсь, как бы снаряд не испугался твоей косматой башки и не свернул бы…
— …И не свернул бы к тебе в торбу глотнуть ракии, так что потом бы у него весь день в голове шумело, — огрызнулся Гаврило.
— Вот те на, «шумело»!.. Откуда это у снаряда голова? — вытаращив глаза, удивленно спрашивает Лиян.
— Думаешь, если ты всю жизнь без головы разгуливаешь, так и снаряд такой же? — насмешливо щурясь, вопросом на вопрос отвечает косматый детина. — Есть у него голова, да еще какая, со взрывателем, к тому же замедленного действия, вот так-то…
— Ну да, знал бы ты, милый, как у меня в голове этот самый взрыватель работает! — воскликнул Лиян. — Если мою башку пульнуть сейчас из пушки в сторону Бихача, она бы полетела прямо к мосту, в трактир старого Сучевича и угодила бы в самую большую бочку с ракией. Я, брат ты мой, к ракии тянусь еще с тех самых пор, как меня поп Лазарь покропил при крещении сливовицей.
— Детей водой крестят, — глубокомысленно изрек Черный Гаврило.
— Так-то оно так, да только поп Лазарь возненавидел воду с того самого дня, когда спьяну чуть не утонул в Уне, — ответил Лиян. — С тех пор он даже свою лошадь ракией мыл.
— А тебя, видать, как раз той лошадиной водой и покропили. — Гаврило захохотал.
Повар Лиян вскочил на ноги, готовый броситься на защиту всех лошадей, какие только есть на свете. За любовь и уважение к лошадиному племени его часто называли лошадиным адвокатом.
— Да знаешь ли ты, бестолочь, что такое конь?! — завопил он, но, прежде чем Гаврило успел что-нибудь ответить, из-за ближайшей горной гряды, густо поросшей лесом, вынырнул вражеский самолет-разведчик и стал пикировать прямо на них.
— Гляди, гляди, он у тебя за спиной! — закричал Гаврило.
Однако Лиян, не видя самолета, решил, что приятель все еще говорит о лошадях, и, презрительно усмехнувшись, сказал:
— Во дает — конь за спиной! Очень смешно, почеши мне теперь пятки, чтобы я засмеялся.
— Вот сейчас он тебе почешет! — еще громче завопил Гаврило и распластался на земле. В ту же секунду над их головами прожужжала первая пулеметная очередь. Лиян подпрыгнул, словно заяц, и заверещал:
— Беж… беж… бежим!
По крутому откосу покатилась соломенная шляпа бывшего полевого сторожа, за ней полетели кожух, штаны и, наконец, опанки. Мелькнула и кожаная сумка — неотъемлемая принадлежность его экипировки. Вероятно, где-то среди летящей одежды находился и сам ее хозяин — славный партизанский повар Лиян, но летчик не успел его разглядеть, так как все это боевое снаряжение мгновенно скрылось в зеленом море невысокого кустарника, что рос у подножия холма.
Летчик дал еще одну очередь, но в тот же момент, словно в ответ на это его приветствие, с холма застрочил пулемет, который Черный Гаврило еще весной захватил у гитлеровцев.
— Ага, получил, разбойник!
Видимо не ожидавший такого оборота, а может быть, и действительно получивший несколько пробоин, немецкий самолет сделал круг над голым откосом и со злобным гудением скрылся за ближайшими холмами. Гаврило шумно вздохнул, вытер со лба пот и, оглянувшись, закричал:
— Видал, как драпанул?
— Прилетел, покружил да в штаны и наложил! — подхватил Лиян, опасливо, словно заяц, выглядывая из-за куста можжевельника. — Здорово ты его шуганул, Гаврилушка, золотой ты мой детинушка. Вишь ты, сразу тягу дал, как тебя увидал!..
Сильно струхнув, Лиян обычно сначала начинал заикаться, а потом и вовсе терял дар речи, но уже через пять минут разражался целым фонтаном слов, причем часто в рифму. Только после этого он снова переходил на свой обычный пастушеско-поварско-обозный лексикон. Так было и на этот раз.