Мистик Томас Свит

– Простите еще раз, но он уехал учиться, адрес я вам не смогу сказать, так как он еще толком не решил в какой именно университет будет поступать. Боюсь, больше вы его не увидите. – заключил старик Натаэль.

Генриетта не ответила, во взгляде ее явственно читалось – “Я всё равно буду приходить сюда, и ожидать”. И с таким меланхолично задумчивым взором она покинула мастерскую, не попрощавшись. Люди привыкшие проигрывать, не слишком яро сетуют, они лишь замыкаются в себе и прокручивают сотни вариантов, как могло бы быть иначе.

В то короткое время Натаэль сдерживался, его переполняли чувства, то было негодование, смешанное с отчаянием, он хотел кричать – почему вы так поступаете, оглянитесь, вы придумали себе свод невозможных правил, и тем самым лишаете себя нормальной жизни. Но то была ее жизнь, в которой Натаэль Редклиф предстал лишь мигом. Старость взяла свое, не позволила ему высказаться, а углубила наплывы эмоций в притоке Леты и в устьях Эвнои.

Время для Натаэля Редклифа оказалось запретным плодом, вкусил который, ради познания, затем вознамерился использовать полученные знания во вред себе и во вред другим, ведь они могли также мило беседовать, но отныне их дороги разошлись. Он тогда впервые в полной мере осознал, как странны и таинственны женщины, побывав в трех ипостасях возраста, все три не угодили ей: юноша слишком молод, мужчина слишком опытен и взросл, а старик вовсе неинтересен ей. Так кем ему быть, дабы снискать снисхождение и привязанность леди? Никем. Просто он не создан для того, не создан для семьи, создан быть одиноким, но как титанически трудно с этим утверждением рока смириться.

На этой грустной ноте повесть оканчивается. Натаэль собирает вещи в небольшой мешочек, переодевшись заранее в скромном гардеробе дедушки, натянул свитер, брюки с заплатами. В таком виде ему предстоит странствовать, постоянно идти, дабы чувствовать жизнь тела, и непрестанно мыслить, молить о прощении столь тяжкого греха, молить за благополучие Генриетты, дабы ощущать жизнь души. Таков его предначертанный путь.

Посидев немного, напоследок он произнес всего одну фразу, заключающую в себе правдивость, подобную фразу может воскликнуть только умирающий человек на последнем издыхании, смотрящий на всю свою жизнь.

– Вот я уже старик, жизнь моя позади, я видел, слышал и осязал этот мир, чувствовал, любил, испытывал боль и страдания, я жил некогда в этом мире. Прожил, но так ничего и не понял о жизни.

2011г.

Вслед за воронами

“Даром получили, даром давайте”.

От Матфея 10:8.

Эпилог

“Зажиточный, обремененный нескончаемыми долгами, замыслами и воплощениями больше сорока лет давно немолодой человек, однажды, сильно дивясь и негодуя внезапно заболел, тяжко с удручающими прогнозами. Однако вместо того, чтобы готовиться к переходу в вечную жизнь, отрекаться от мирского, дарить, прощаться и прощать, славно заканчивая земную жизнь, вместо этого, не обращая внимания ни на чьи увещевания, простирая взгляд вдаль с улыбкой на устах, ожидал он счастливого конца своим невзгодам. Ему было дано достаточно времени, которым необходимо было воспользоваться разумно, каждую оставшуюся минуту наполняя смыслом, однако им оно оказалось полностью бесповоротно упущено, надеясь на лучшее, пеняя на людей в белых халатах, на свою удачливость, уверенность… Он умер. Удивление его не вмешало тех чувств, кои теперь стали не столь важны, когда ангел, сойдя, протянул руку и, зовя за собой, от былой решительности человека не осталось и следа. В полном возмущении, он закрывал и открывал глаза, и не верил, как такое могло произойти? Бестелесной душой воспарил он к свету, вслед за посланником, иного выбора не представилось. Он видел всю свою жизнь, от начала и до конца, все подробности, все злодейства и добродетели, теперь он лицезрел как бы со стороны, но ничего не мог изменить. Порой ему хотелось крикнуть – “Нет, не делай этого!”, “Обернись!”, “Помоги же, не проходи мимо!”, одни события сменяли другие, и так продолжалось недолго. Самодовольно улыбаясь, смирившись со своей участью, прибег к разуму и анализу – “А что, ведь жизнь моя, не столь была плоха. Сколько я всего сделал. Меня будут помнить многие и многие поколения, имя мое будет звучать долгие годы, пока не впишется в летописи лучших из лучших”. – немного поразмыслив, дополнил – “Мне ли печалиться, мне ли проливать слезы почем зря, совершивший великое должен радоваться и веселиться”. Некоторое время томился тот человек в неведении, но вскоре подошел к нему красивый, сердитый ангел, источавший мудрость, в руке его посох, а за спиной два крыла, он указал и они пошли. Шли недолго. Явились. Возвышалась гора, низкая по земным меркам, к ней они спешили. Достигнув цели, ангел произнес – “Смотри, гора, она твоя, и ты создатель, так пойди, взберись на вершину ее, словно царь и познаешь, коль жизнь твоя ослепительной была”. Человек лишь усмехнувшись, повиновался, карабкаться стал он на гору ту, состоявшую из разных вещей. Здесь были картины, книги, сувениры, кирпичные кладки домов, сундуки, одежды, инструменты игральные и прочее, чего только не лежало внизу, сколько в вышине, не счесть. Как ни пытался осилить гору, не мог он, никак не ухватиться, ни на метр не поднялся и, отчаявшись, молвила неспокойная душа – “Никак, нельзя, я не могу, уж слишком высока, трудна”. И ангел на то ответил – “Посмотри, всё это твое, творения твои земные, тщеславился и дорожил ты ими, иным же поклонялся, оных боготворил, ты говорил – всё это жизнь моя и смысл, так погляди, нужны ль они тебе теперь. Помогают ли взобраться на вершину, лишь тянут во мглу и ослепляют. Кто первым был, последним станет”. Схватившись за голову человек тот огласил – “О ангел, пощади. В жизни своей я жил лишь ими, те книги я писал, надеявшись себя ими прославить, картины те, что писаны рукой моей, в рамах золотых в галереях, для славы и богатств, творил и день и ночь, забывая всё на свете, жизнь отдал я праху. Глупец, какой же я глупец”. ”Из земли и в землю” – ответил ангел – “Богатства, сокровища должны быть на небесах копиться, не посрамленные грехом; не нарушая заповедей, любя Бога и ближнего, на каждый день сей завет, помня, бодрствуя и созерцая жизнь свою без оправданий”. “Вернуться бы мне назад, раздал бы я всё что имел, добро творил, не искал той похвалы, забудут там меня должно быть скоро, забвением закроются тома, осыплются холсты, но, увы, поздно, уж слишком поздно” – молвил жалобно напоследок человек.

Глава первая

Астерий Мун, поэт, философ, драматург. Он стар, потому что мудрствует, мудростью не обладая, и молод он, ведь как дитя, постоянно задает себе вопросы, почему, зачем и что если. Познания его невелики, но глубоки, как раб пера, сочинительство было всегда его трудом, движением и воплощением задуманного. Как известно люди делятся на три различных по поведению, мировоззрению и миропознанию категории, они таковы: практики, теоретики и созерцатели. Как и три вида сотворения греха: делом, словом и помышлением. Каждая отдельная группа более подвержена однозначному злодейству, например, практик – целеустремлен, предприимчив, много двигается, контактирует с людьми, коммуникабелен, легко управляем, физически силен, душевно расшатан, непостоянен, сломить его достаточно просто, чаще воплощаются грехи физического типа, насилие, подавление меньшинства, блуд, пьянство. Теоретик – много говорит, раздражителен, рационален, не редко циничен, тверд, упрям, приветлив, располагает к себе людей, также легко отвергает несимпатичное ему, зачастую в нем мало осознанности, много суетлив, сломить можно действиями, направленными против личности, репутации, самооценки, самоуверенности, тогда сильно уязвим, главные грехи клевета, споры, заблуждение и, безусловно, осуждение. Созерцатель – почти не говорит, малоподвижен, меланхоличен, временами наивен, любит преуменьшать и преувеличивать, изгой, духовность для него превыше всего, видит красоту и обладает даром запечатлевать ее, грехи в частности мысленные, мало эмоционален, в обществе не приемлем, потому и тяжело управляем, практически не сломить, тяжело повлиять или переубедить, навязать мнение большинства невозможно. Каким из них является поэт, решать вам, но запомните, рамки не в состоянии, не могут вместить индивидуальность, поэтому деление людей на определенные характеры, темпераменты, классы и расы низменно во всех отношениях, бессмысленно по своей природе, и просто не заслуживает нашего внимания.