Беглая

Я влезла на камни, не сводя глаз с мутного неба. Пылающее судно прочертило яркий след и исчезло. Далекий хлопок, и из-за скалы теперь поднимался столб черного дыма.

Я только сейчас осознала, что вторая спасательная капсула была неисправна.

3

Шесть лет спустя

Я невольно поежилась от какого-то затаенного скребущего ужаса и едва не уткнулась в мягкое плечо Гихальи, укрытое вытертым плащом:

— Одного не понимаю: как коллегия Эйдена им это позволяет? Это же уму непостижимо! Это дикость!

Гихалья тут же поднесла мясистый палец к ядрено-малиновым губам:

— Ш-ш-ш… Помолчи, Мия, — шипела сквозь редкие зубы, словно ветер гулял в камнях. Она тут же подняла голову, глядя туда, куда сейчас были обращены все взгляды. В ее огромных татуированных мочках скорбно, колокольно звякнули грозди серег.

Эйден никогда не видел подобного. На площади Старателей соорудили настоящий эшафот, на котором в свете прожекторов белели три обнаженные женские фигуры. Осужденные были молоды, очень красивы. Я буквально чувствовала, как мужчины в толпе жрали глазами их беззащитную завораживающую наготу. Такие женщины могли им только сниться. Холодный пыльный ветер трепал, как рванину, их длинные густые волосы, и я невольно поежилась и покрылась мурашками, на мгновение представив, что они чувствуют. Впрочем, нет, я не могла это представить. И не хотела. Ни за что! Но сердце сжималось, будто приговор сейчас незримо висел над всеми нами, над каждым. Надо мной, над Гихальей. Мы невольно чувствовали себя причастными, и от этого выворачивало, словно в желудке плескались скользкие холодные рыбы…

Я знаю, что Гихалья скажет после... Как и все ганоры, она безоговорочно верила в судьбу. Слепо, с каким-то исконным варварским фанатизмом. Она считала, что от судьбы не уйти, как не увиливай, и будет так, как предначертано мирозданием и Великим Знателем. И никак иначе. Верила ли я в судьбу? Не знаю… суждения Гихальи, конечно, иногда запускали свои щупальца и вселяли сомнения, особенно когда я вспоминала об отце, но… Нет. Предначертанной судьбы не бывает — бывают лишь поступки, которые ее формируют. Поступки, которыми мы управляем. Мы сами.

Верили ли в судьбу те несчастные, которые стояли на эшафоте? Я этого не знала. Но безропотная обреченность, которая исходила от этих женщин, говорила как минимум о том, что они отчаялись или смирились. Им больше ничего не оставалось.

Толпа охнула, и я невольно сглотнула. Асторец, исполняющий роль палача, подошел к крайней осужденной, развернул ее спиной и собрал роскошные волосы в кулак. Дернул, заставив несчастную запрокинуть голову, и занес правую руку с отчетливо различимым ножом. Я хотела отвернуться, но взгляд словно пристыл. Я даже не моргала и уже чувствовала, как сохла на ветру роговица. Я до одури боялась увидеть, как палач перережет бедняжке горло, но этого не произошло. Он резал волосы. И даже отсюда, издалека, было видно, что он прилагал значительные усилия. Я почти чувствовала, как они трещали, лопаясь под острием ножа. Наконец, роскошный темный водопад остался в руке асторца, он поднял ее, демонстрируя отрезанные волосы толпе, и с размаху швырнул себе под ноги. И было в этом жесте что-то леденящее, дикое. И несоизмеримо ужасное. Что-то, что заставляло холодеть. Но волосы, конечно, не финал…

Эта жестокость не укладывалась в голове. Женщины явно были суминками, может, даже асторками — я отсюда не видела, отливали ли их волосы и глаза синевой. Но это не имело никакого значения. Эти три женщины были Тенями жены. Или жен… Бывает ли для женщины доля хуже, чем стать одной из Теней? Разве что, стать законной женой асторца. Говорят, положения их жен еще незавиднее…

Мы не знали, принадлежали ли эти Тени одному человеку или нескольким. Впрочем, для нас это не имело никакого значения. Мы с Гихальей вообще опоздали на оглашение приговора, потому толком и не понимали, в чем эти несчастные были виновны. Хотелось знать, чтобы попытаться хотя бы осмыслить. Впрочем, что здесь осмысливать? С вторжением асторцев жизнь изменилась — они устанавливали свои порядки везде, куда дотянутся. Оставалось только благодарить мироздание, что Эйден все еще был независимой планетой, подконтрольной лишь Галактическому совету. Правда, говорят, что Галактический совет уже прогнулся. В преддверии скорой свадьбы Тарвина Саркара и принцессы Нагурната Амирелеи Амтуны. Когда все свершится, многие, кто пока все еще держит шаткий нейтралитет, займут сторону асторцев. Но что такое Эйден? Кусок болтающейся в космосе скалы, который привлекал лишь искателей удачи. Или мечтателей.

Асторцы совершили вынужденную посадку из-за неполадок в энергетическом отсеке одного из кораблей — это уже все знали. Со дня на день они уберутся. На Эйдене им просто нечего делать.

Ценный ресурс на Эйдене один — халцон. Минерал, необходимый для работы пространственных врат. Но встречался он здесь в таком ничтожном количестве, что это делало бессмысленными любые промышленные разработки. Зато счастье мог попытать любой. Без регистрации и документов. Но в распределители сдавали в основном разные металлы и самоцветы. За бесценок. Этой платы обычно хватало, чтобы покутить в местных кабаках и борделях и снова залезть в шахты. Здесь все крутилось вокруг халцона. Сама планета, кроме камней и металлов, не производила ничего, лишь вода не была привозной. Зато здесь не было и духу асторцев… до вчерашнего утра. А теперь даже дышалось тяжелее…

Асторский палач уже обрезал волосы всем троим. Несчастные женщины стояли спиной к толпе, и теперь были прекрасно видны вдоль позвоночника черные ритуальные знаки, обличающие их положение. Знаки Тени. Я слышала о них, но никогда не видела. Да никто здесь не видел. Тени всегда неотлучно следуют за своим хозяином, а если получают отставку, их отправляют в какую-то глушь, где они оканчивают свои дни, если кто-то другой не захочет избрать их Тенью своей жены. Бывших Теней не бывает. Если стереть с тела эти знаки — Тень умрет. Но, только лишившись знаков, она перестанет быть Тенью. Да… я поняла, что произойдет дальше. Разница была лишь в том, как это произойдет.

Хорошо, что мы стояли далеко. Я видела лишь общую картину. Впрочем, и этого было довольно, чтобы снились кошмары. Палач снова подошел к одной из жертв, подцепил что-то на ее спине в районе талии и резко дернул. Раздался душераздирающий визг, и несчастная женщина рухнула на помост.

Палач повернулся к толпе:

— Сердце!

Висела звенящая тишина.

Асторец подошел к другой и проделал все то же самое:

— Душа!

К третьей:

— Тело!

Здесь не хватало лишь четвертой Тени — Разума. Сердце, Душа, Тело и Разум — неизменные спутницы привилегированного асторца. Чертовы ублюдки считали, что ни одна женщина не может в себе все это совместить. В силу своего несовершенства.

Вот и все… Отголоски криков все еще растворялись в вечернем небе, звенели в ушах. Толпа безмолвствовала. Мы не привыкли к таким зрелищам — это противоестественно. Ненормально. Жестоко. Но из коллегии приказали явиться всем. И смотреть.

Я подняла голову и увидела, как Гихалья утерла потное от напряжения лицо ладонью:

— Незавидная судьба… Великий порой не жалеет… Пойдем отсюда.

Мы развернулись в толпе, но в спину ударил мощный динамик:

«Всем незамужним бездетным суминкам от восемнадцати до тридцати метрических лет приказано явиться завтра в коллегию Эйдена в восемь тридцать утра по местному времени. Явка обязательна. Распоряжение коллегии будет адресно передано фактуратам для подтверждения и учета. От исполнения распоряжения коллегии освобождаются работницы публичных домов».

Я нахмурилась, заглянула в лицо Гихальи:

— А это еще зачем?

Она какое-то время молчала, лишь алые губы кривились скорбной дугой. Она схватила меня за руку, стиснула мясистыми пальцами:

— Я хочу ошибиться, Мия, но, похоже, что асторцы ищут… новые Тени.