Беглая

— Я бы с радостью отдал тебе ради такого дела любую из моих Теней. — Он сосредоточенно поджал губы, изображая вселенскую скорбь, но тут же не удержался и заржал, тряхнув волосами. — Жаль это невозможно! Прости, брат…

Хотелось врезать ему по роже, но я сдержался. Крес всегда был, есть и будет ниже меня. Это ничто не изменит. Порой я прощал ему подобные попытки. Кто знает, каким был бы я, занимая его место. У меня не было родного брата, и потому Крес был вечно вторым. Формально — третьим наследником на престол. После собственного отца. Но как только у меня родится сын — шансы дяди и кузена заметно уменьшатся. Но я никогда не знал, каково это — быть вторым. Или третьим…

Звуковой сигнал возвестил о визитере, и я увидел на пороге Селаса — начальника моей охраны. Кряжистый и крепкий. Его грубое лицо шириной превосходило высоту, и мне все время казалось, что на него когда-то сбросили огромный камень. Селас поклонился:

— Мой принц, добрые вести из коллегии.

Я даже вздрогнул. Внутри похолодело и замерло:

— Говори.

— Женщина доставлена, ваше высочество.

Я порывисто подошел к нему и ухватил за ворот куртки:

— Где она? Приведи немедленно.

Селас замялся:

— Ее состояние…

Я тряхнул его:

— … что с ее состоянием? Мне наплевать на ее состояние! Я хочу, чтобы сейчас же эта сука была здесь! В любом состоянии!

Селас лишь поклонился:

— Слушаюсь, ваше высочество.

Я бросил быстрый взгляд на Креса — если тот сейчас что-то съязвит, я его убью. Но хватило мозгов смолчать. За все эти годы кузен тоже неплохо меня изучил, надо отдать должное.

Я в нетерпение стоял в дверях, и, наконец, увидел, как Селас вернулся в сопровождении гвардейца, который нес на руках недвижимое безвольное тело. Голова запрокинута, свешенная рука болталась в такт шагам. За спиной гвардейца семенил мой придворный медик Кайи.

От недоумения я потерял дар речи. Наконец спросил:

— Что это значит?

Женщина казалась мертвой. Глаза закрывали запотевшие пылевые очки.

Селас выступил вперед:

— Она, к счастью, жива, ваше высочество. Стража Эйдена сработала на удивление толково, не позволив ей разбиться. Она спрыгнула с крыши, полагаю, намереваясь покончить жизнь самоубийством.

У меня зазвенело в ушах, на шее натянулись жилы. Самоубийством? Женщина? Это было сложно даже вообразить. Женщина не вправе распоряжаться своей жизнью.

— Почему она без сознания?

Вперед шагнул Кайи:

— Действие вещества, мой принц. Какого именно — я еще не успел определить. Полагаю, в ближайшее время она очнется, и я смогу вам доложить о ее состоянии более подробно.

Я слышал, как скрипели мои зубы:

— Я сам справлюсь о ее состоянии. — Я кивнул гвардейцу: — Положи ее на пол.

Тот беспрекословно подчинился. Я видел, как недвижимое тело распласталось на полу. Сука! Какая же сука! По венам разливался кипяток. Еще немного — и кровь свернется.

— Все вон!

Я посмотрел на брата. Крес изумленно поднял бровь, будто спрашивал, относятся ли мои слова и к нему тоже. Я повторил, едва сдерживаясь:

— Все вон!

Если кузен помедлит, я вытолкаю его пинками. Сверну ему шею, если нужно… Он понял. Я различил это по колючим искрам в глазах. Он проглотил, хоть и подавился. Но его мнение сейчас интересовало меня меньше всего. Не было ничего важнее, чем эта неуловимая тварь!

Все, наконец, вышли, дверь закрылась, и в каюте повисла плотная тишина, нарушаемая лишь глухим гудением вентиляции. Я смотрел на эту мерзавку сверху вниз, чуть издалека, будто что-то удерживало от того, чтобы приблизиться. Словно между нами гудело и искрило энергетическое поле. И внутри что-то замирало, запуская по телу незнакомое онемение, которое спускалось по животу и мучительной негой отдавалось в паху. Я даже не рассмотрел ее толком, но… нет, я не мог описать это чувство.

В своей жизни я не ждал ни одну женщину. Ни единой секунды. А эта тварь заставила меня, Тарвина Саркара, гореть от злости и нетерпения почти две недели! Она заставляла думать о себе. И она осмелилась попытаться прервать собственную жизнь! Ни одна женщина не имеет на это право! Тем более, моя женщина! Моя!

Я не спеша приблизился. Шаги давались тяжело, словно я проталкивался сквозь плотную осязаемую субстанцию, прокладывал путь через желейный десерт. Сучка беспомощно лежала на полу, безвольно раскинув руки. Но даже уродливая накидка местного рванья не могла скрыть от моего взгляда длинные стройные ноги в безобразных грубых башмаках и крутой изгиб, выдающий тонкую талию.

Я нагнулся лишь на короткий миг. Брезгливо, будто боясь испачкаться, распахнул накидку. Но мною двигало иное чувство. Злость, возмущение и, одновременно, какое-то раскаленное пульсирующее неверие, что я, наконец, вижу ее. И чем больше я смотрел, тем больше глох от ярости. Мерзавка была прекрасно сложена. Соблазнительная высокая аккуратная грудь, изящные формы. Из ворота рубашки выглядывала белая шея, на которой просматривалась трогательная голубая венка. Ее кожа была снежно-чистой, будто подсвеченной изнутри нежным розоватым отблеском. Аккуратный подбородок, чуть приоткрытые розовые губы, сатиновые щеки, лишенные румянца.

Ее глаза скрывали уродливые запотевшие пылевые очки. Я вновь нагнулся и сорвал их с головы. Снова брезгливо отстранился. Очки оставили на коже красные вмятины, но даже они не могли испортить впечатление. Закрытые большие глаза с длинными черными ресницами, аккуратные брови вразлет. И внутри поднималась кипучая нестерпимая волна. Сводка коллегии не показала и половину волнительной правды.

Я хотел видеть ее волосы. Стащил с шишки пыльный чехол, размотал и швырнул пряди на пол. Смотрел на глянцевый, почти белый водопад, как завороженный. Я никогда не видел подобных волос, подобной кожи. Даже тени Чертогов не были так совершенны. Эта сука была породистой, по крайней мере, наполовину.

Я отвернулся и отошел в кресло. Опустился, запрокинул голову, глядя в глянцевый потолок. Я видел свое искаженное отражение. Внутри скрутило узлом, в паху сладко тянуло. Я чувствовал себя странно, немного нереально, будто в болезненном бреду. Это состояние разрывало, но одновременно доставляло странное необъяснимое наслаждение. Мне было не по себе, но мучительно блаженно от того, что она, наконец, моя. Здесь. И остальное меркло… даже не самое радужное будущее.

Я, наконец, понял, что меня так ярило. Глядя на эту мерзавку, я неосознанно думал о своей невесте. Снова и снова, воображая самые неприятные, самые уродливые облики. Я слишком отчетливо понимал, что Амирелея Амтуна не может оказаться даже вполовину такой же красивой, как эта сука. Даже в четверть… Даже на одну десятую часть… Эта гадина казалась насмешкой мироздания, которое послало мне почти совершенную женщину прямо перед тем, как я должен связать себя нерасторжимыми узами с отвратительной химерой. И я еще острее возненавидел ее. Нет, не невесту, а эту мерзавку, которая лежала на полу. Спокойная и недвижимая. Она компенсирует мне все. Все! Даже сейчас она пребывала в блаженном забытьи, в то время, как я сходил с ума от переполняющей злости. И это тоже было несправедливым. Чем ее напичкали? Впрочем, какая разница!

Я поднялся, подошел к распростертому телу и присел. Тронул шелковую щеку, чувствуя, как едва ощутимо загудело в пальцах. Снова та немеющая болезненная сладость. Коснулся теплой шеи, упругой груди. Я хотел, чтобы она, наконец, открыла глаза, посмотрела и, раз и навсегда поняла, кому теперь принадлежит.

Я тронул ее подбородок, стиснул пальцы, надеясь, что эта боль приведет ее в чувства:

— Открой глаза.

Она не шелохнулась, но я заметил нервный вздох. Чуть дрогнули губы.

— Открой глаза!

Сучка медленно открыла глаза… и я утонул.

13

Я парила в невесомости. Пространстве без света, температуры, плотности. Наверное, это небытие. По крайней мере, насколько можно вообразить эту пугающую и, одновременно, притягательную пустоту. Спокойно... Так спокойно, как не бывало давно. И я не была уверена, что хотела вынырнуть из нее. Я мысленно улыбнулась, осознавая, что все это наверняка дело рук Гихальи. Ее травок, ее амулетов, ее дорогой заботы. Должно быть, уже утро…

Конец ознакомительного фрагмента.