Война Иллеарта

Он наблюдал, как Высокий Лорд прощалась с ранихинами. Они радостно кивали ей, били копытами и ржали, предвкушая грядущую активности после трех дней терпеливого ожидания. Она обняла каждую из великих лошадей, затем отошла от них, взяла Посох обеими руками и поприветствовала их по обычаю ранихийцев. Ранихины ответили вскидыванием грив, смотрели на нее гордыми, смеющимися глазами, пока она обращалась к ним.

— Гордые ранихины, первая любовь моей жизни, я благодарю вас за вашу службу. Мы чтим вас. Но теперь нам надо будет некоторое время идти пешком. Если мы вернемся живыми из нашего путешествия, мы призовем вас снова, чтобы вы доставили нас в Ревлстон — с победой или поражением, нам будут нужны ваши широкие сильные спины. Но теперь же будьте свободными. Бродите там, где хочется вашим сердцам и копытам. А если случится так, что мы не призовем вас — если вы одинокими вернетесь в Долины Ра — тогда, отважные ранихины, расскажите всем своим родственникам о Мирхе. Она спасла мне жизнь на оползне и отдала свою собственную за простую лошадь. Расскажите всем ранихинам, что Елена, дочь Лены, Высокий Лорд по решению Совета и владелец Посоха Закона, гордится дружбой с вами. Вы — хвост Неба, грива Мира.

Поднимая Посох над головой, она воскликнула:

— Ранихины! Хей!

Великие лошади ответили ржанием, отразившимся от громады Меленкуриона. Затем галопом описали круг и понеслись прочь, прихватив с собой мустанга Кавинанта. Их копыта стучали по камням как раскаты от стрельбы, когда они мчались к северу, скрываясь из глаз за изгибом горы.

Когда Елена обернулась к своим спутникам, на ее лице было ясно различимо чувство потери. С печалью в голосе она произнесла:

— Пойдемте. Раз уж мы должны идти дальше без ранихинов, давайте хотя бы идти быстро.

Она ожидающе повернулась к Амоку. Древний юноша ответил изысканным поклоном и беспечно пошел к тому месту, где трещина в плато заканчивалась у круто устремляющейся вверх горы. Кавинант дернул себя за бороду и безнадежно наблюдал, как Елена и Морин последовали за Амоком. Затем резко и задыхаясь воскликнул: «Подождите!» Пальцы его правой руки впились в бороду. «Постойте». Высокий Лорд вопросительно взглянула на него. Он сказал:

— Мне нужен нож. И немного воды. И зеркало, если есть — я не хочу перерезать себе горло.

Елена спокойно сказала:

— Юр-Лорд, нам надо идти. Мы и так потеряли слишком много времени, а Страна в беде.

— Это важно, — огрызнулся он. — У тебя есть нож? Лезвие моего перочинного ножа недостаточно острое.

Секунду она изучала его, будто такое поведение было загадкой. Затем медленно кивнула Морину. Первый Знак снял свой тюк, раскрыл его и вынул каменный нож, кожаный мешочек с водой и пустую чашу. Он протянул все это Неверящему. Кавинант прямо тут же уселся на камень, наполнил чашу и стал мочить свою бороду.

Он почти физически ощутил присутствие Высокого Лорда, когда она остановилась перед ним — он почти мог ощутить напряжение, с каким она держала Посох — но сосредоточил все внимание на полоскании в воде своих бакенбард. Его сердце стучало так, словно он занимался чем-то опасным. Он остро ощущал, от чего он отрекается. Но его принуждала к этому внезапная уверенность, что его новая сделка была ложной, потому что не многого стоила ему. Подняв нож, он скреплял этим свой компромисс с судьбой.

Елена остановила его за руку. Низким голосом она грубо сказала:

— Томас Кавинант.

Она так произнесла имя, что заставила его поднять голову.

— Разве есть безотлагательность в том, что ты делаешь? — Она сдерживала грубость, говоря спокойно, но негодование ощущалось в голосе. — Мы провели три дня в пустой трате времени из-за неведения. А теперь ты смеешься над несчастьями Страны? Ты сознательно прилагаешь усилия, чтобы наш поиск не увенчался успехом?

Грубый ответ прямо-таки и напрашивался. Но условия сделки требовали воздержаться от этого. Он снова опустил голову, еще раз брызнул водой на бороду.

— Сядь. Я попробую объяснить.

Высокий Лорд уселась перед ним, скрестив ноги. Он не мог спокойно выдерживать ее взгляд. И он не хотел смотреть на Меленкурион: тот так сурово и холодно вздымался сзади нее. Вместо этого он принялся рассматривать свои руки, игравшиеся с каменным ножом.

— Понимаешь, — с трудом сказал он, — я не из тех, кто носит бороды.

Они чешутся. И из-за них я выгляжу как изувер. Я позволил вырасти ей лишь по одной причине. Это способ доказательства — способ продемонстрировать так, чтобы даже самый тупоголовый и вообще бестолковый мог понять это — когда я проснусь в реальном мире и обнаружу, что у меня нет этой бороды, которую я растил, тогда я буду точно знать, что все это обман. Это будет очевидным. Сорока— или пятидесятидневная борода просто так не исчезнет. Только в том случае, если всего этого не было в действительности.

Она продолжала пристально смотреть на него. Но тон ее изменился.

Она признала значительность его откровения.

— Тогда почему теперь ты хочешь сбрить ее?

Он боялся подумать о том риске, которому подвергался. Но ему была нужна свобода, и сделка эта обещала дать ее. Стараясь не выдать голосом опасения быть раскрытым, он рассказал ей ту часть правды, которую мог позволить.

— Я заключил другую сделку — подобную той, что я заключил с ранихинами. И я не пытаюсь доказать, что Страна нереальна.

А мысленно он умолял: «Пожалуйста, не спрашивай меня больше ни о чем. Я не хочу врать тебе»

Она изучала его взглядом.

— Тогда… ты веришь… ты принимаешь Страну?

Он чуть не вздохнул от облегчения. Но он не мог смотреть ей в глаза, когда отвечал на этот вопрос.

— Нет. Но мне хотелось бы прекратить разговор об этом. Ты очень много для меня сделала.

— О, любимый! — вздохнула она с неожиданной силой. — Я ничего не делала — я лишь следовала своему сердцу. Но я с радостью сделала бы хоть что-нибудь для тебя.

Он, казалось, видел страсть даже в оттенке ее кожи. Ему захотелось наклониться вперед, прикоснуться к ней, поцеловать ее, но присутствие Стражей Крови сдерживало его. Вместо этого он протяну

Ей нож.

Во имя нее он отрекался от самого себя, и она поняла это. Румянец удовольствия залил ее лицо, когда она взялась нож.

— Не бойся, любимый, — прошептала она. — Я буду оберегать тебя.

Осторожно, словно выполняя ритуал, она склонилась к нему и начала сбривать его бороду.

Он инстинктивно вздрогнул, когда лезвие первый раз коснулось его, скрипнул зубами, чтобы успокоиться, стиснул челюсти, сказал себе, что в ее руках ему безопаснее, чем в собственных. Он ощущал острие лезвия, когда оно проходило по коже — это вызывало у него образы гноящихся ран и гангрены — но закрыл глаза и оставался неподвижным.

Нож застревал в его бороде, но острота лезвия не давала его трудному продвижению стать болезненным. Вскоре ее пальцы коснулись чистой кожи его скул. Она погладила стиснутые челюсти, чтобы успокоить его. С усилием он открыл глаза. Она встретила его взгляд, улыбаясь словно через пелену любви. Затем осторожно запрокинула назад его голову и сняла остатки бороды с шеи плавными, уверенными движениями.

Она закончила. Его обнаженная кожа остро ощущала воздух, и он потер лицо руками, наслаждаясь новой поверхностью щек и шеи. Ему снова захотелось поцеловать Елену. Отвечая на ее улыбку, он поднялся и сказал:

— Теперь я готов. Пойдем.

Она схватила Посох Закона, легко вскочила на ноги. Веселым тоном она обратилась Амоку:

— Ну, так ты поведешь нас к Седьмому Завету?

Амок оживленно поманил ее, словно приглашая вступить в игру, и снова двинулся к месту, где трещина Расколотой Скалы упиралась в Меленкурион. Морин быстро снова упаковал все в свой тюк и пристроился за Амоком. Елена и Кавинант последовали за Первым Знаком, а Баннор замыкал шествие.

Так начался последний этап поисков Силы Повелевания.

Они быстро пересекли плато. Амок вскоре достиг места соединения горы и трещины. Здесь он помахал рукой своим спутникам, счастливо ухмыльнулся и прыгнул в расщелину.