Страница 1219 из 1220
«Дольче вита» обогнула плавучие защитные сооружения и мол. Выйдя из акватории порта, она двинулась вдоль мыса со сложной береговой линией, многочисленными заливчиками, скалами и каменистыми пляжиками.
Судя по причудливому рельефу, мыс, выступавший далеко в море и напоминавший окаменевшего осьминога с короткими обрубками вместо щупалец, имел вулканическое происхождение. То тут, то там виднелись башенки и небольшие, хорошо укрепленные береговые заставы, охранявшие подступы к порту.
Ни морских тварей, ни пиратов пока не наблюдалось. Зато возле одной из сторожевых башен наметилось странное движение. Группа рыцарей, выстроившихся пешим клином словно для боя, спускалась к воде. Все при оружии, все в тяжелых доспехах и черных крестах.
Когг проплывал близко от берега, так что происходящее там было видно очень хорошо.
И слышно тоже.
Ветер донес звуки пения. Что-то торжественное и мрачное. Религиозный гимн или похоронная песнь.
– Чего это они? – встревожился Виктор.
– Кто? Ах, эти, – Кошкодер махнул рукой. – Не бери в голову. Это утопленники.
– В каком смысле? – удивился Виктор.
Инквизиторы действительно шли к воде, но ведь…
– По-моему, никакие они еще не утопленники.
– Нет, они уже утопленники, – твердо и невесело сказал Кошкодер. – Самые настоящие.
Одноглазый ландскнехт печально улыбнулся:
– Идут толпой в последний бой.
Толпой. В бой… Дурацкая и неуместная рифма.
– С кем? – спросил Виктор.
– Что с кем?
– В бой – с кем?
– Со смертью, наверное, – пожал плечами Кошкодер. – Хотя кто их там разберет.
– А зачем?
– Потому что жизнь им не мила.
Ну да. Жизнь фанатиков без бога – это не жизнь. Поэтому, небось, они и бьются со смертью, изначально обрекая себя на поражение.
– Один из способов группового самоубийства, – продолжал Кошкодер. – Ничем не лучше и не хуже других.
С тех пор как вся Инквизиция разом тронулась рассудком, некоторые крестоносцы сводят счеты с жизнью и так тоже. Я уже видел это и не раз. Наверное, строем, под песню и при оружии умирать легче. А может быть, в такую смерть вкладывается какой-то особый смысл.
Может быть. Но Виктору все это казалось полнейшей бессмыслицей.
Строй рыцарей-утопленников («Они уже утопленники. Самые настоящие») пересек небольшой, зажатый между скалами пляжик и вступил в воду. Острие клина замедлило движение. Идти в воде в тяжелых, предназначенных явно не для морских боев доспехах было затруднительно, однако Инквизиторы упорно шагали дальше. Песня, глухо звучавшая из-под опущенных забрал и цельных горшкообразных шлемов, вроде бы даже стала громче. Наверное, так орденские братья придавали себе решимости.
И, наверное, по своей глубинной сути, это все же была похоронная песнь. Похоронная песнь по самим себе.
Крестоносцы сейчас хоронили себя в морских водах. За каждым рыцарем, будто расправленные крылья, пластался покачивающийся на волнах плащ с черным крестом.
Завораживающее и жутковатое зрелище…
Команда «Дольче виты» не обращала внимания на происходящее. Наверное, итальянцы привыкли уже. Но Виктор зачарованно смотрел, как рыцари отходят от берега все дальше и дальше и погружаются в воду все глубже и глубже.
Значит, и так тоже бывает, когда теряешь своего бога и не находишь ничего взамен.
Дно опускалось довольно быстро, море поглощало рыцарей из авангарда. Вот уже вода плещется у нагрудных пластин. Вот – поднялась до горловой защиты. А вот заливает дыхательные отверстия и смотровые щели шлемов, бурлит, пузырится…
Инквизиторы шли. Все равно.
Это ж какую силу воли нужно иметь, чтобы заставлять себя идти дальше и не отступать! А может, орденские братья идут как раз потому, что утратили волю? Волю к жизни. Черный Крест – вот в чем… в ком крылась их похищенная воля. А сейчас Креста нет.
И Инквизиторы шли.
Шлемы один за другим скрывались под водой. Правда, над волнами еще торчали наконечники копий и колыхались по воде всплывающие полы плащей. Теперь лишь по ним и можно было определить движение рыцарей из первых, практически утонувших («Они уже утопленники. Самые настоящие») рядов.
Орденские братья словно специально спешили поскорее зайти поглубже, чтобы не иметь возможности отступить назад, когда в легких закончится воздух. Шансов выплыть у них не было: на каждом навешано слишком много железа.
Склонилось и упало в воду одно копье, второе…
Исчез под водой один плащ, второй…
«…Утопленники… настоящие».
Третье копье…
Третий плащ…
Задние ряды шагали, наверное, уже не по дну, а по захлебывающимся и бьющимся в предсмертной агонии телам передних крестоносцев. В тягучую мрачную песню Инквизиторов все отчетливее вплетались булькающие звуки.
Рыцарский клин превращался в трапецию с усеченной вершиной. Все более усеченной.
Более.
Более…
Разваливающийся на глазах клин двигался дальше.
– Не проще было бы броситься со скалы? – поморщилась Змейка.
Кошкодер покачал головой:
– Будь это обычное самоубийство – да, наверное, проще. Но сейчас они умирают во имя Черного Креста. Они показывают и доказывают, на что готовы ради своей веры… и куда она их может привести.
– На кой хрен показывают? – буркнул Костоправ. – Зачем доказывают, мля? И главное – кому?
«Действительно, кому? – подумал Виктор. – Мертвому богу, которого больше нет?»
– Спроси что-нибудь полегче, – насупился Кошкодер. – Я в головы к Инквизиторам не заглядывал.
Дальнейшее они наблюдали молча.
Пока Инквизиторский клин не исчез совсем.
Песнь-гимн оборвалась.
Захлебнулся последний рыцарь. Упало последнее копье. Скрылся под водой последний плащ, утянутый на дно закованным в латы телом.
И все. Не видно ничего и никого. И стороннему наблюдателю уже не понять, чем… кем усеяно здесь дно.
Никаких следов. Абсолютно. Под тяжестью массивных наконечников утонули даже копья. Не всплыла ни одна накидка с крестом: свои плащи Инквизиторы пристегнули крепко.
Гнетущее чувство, мрачные мысли…
Виктор угрюмо смотрел на ласковые прибрежные волны, легко и непринужденно поглотившие несколько десятков человек и даже не заметившие этого.
Может, и мы вот так же трепыхаемся после Бойни в убаюкивающих волнах самообмана? Мы – то есть все человечество. Его жалкие остатки. Поем сами себе свои песни, отгородившись от мутантов, насколько это возможно. Навесив на себя латы ложных иллюзий и нахлобучив на головы шлемы слепоты, в которых опущенные забрала приварены намертво и нет даже смотровых прорезей, чтобы увидеть очевидное… реальность… будущее. Увидеть таким, как оно есть.
И, может, мы тоже идем на борьбу со смертью, которую в принципе невозможно победить.
Идем, а на самом деле лишь все дальше и дальше заходим в губительные воды, откуда нет возврата. Может, вся наша хваленая борьба за выживание – не больше чем последний поход в смертельную пучину?
Стоп! Неверные, ненужные, вредные мысли. Виктор тряхнул головой. Мы – не отчаявшиеся фанатики, потерявшие бога и утратившие веру. Значит, у нас еще есть шанс. Должен быть.
Ему хотелось на это надеяться. И он не собирался отказываться от своей надежды. Иначе нельзя. Иначе зачем жить, куда-то плыть, к чему-то стремиться, сражаться, любить? Иначе – лучше уж сразу, как эти вот… «Утопленники… Самые настоящие».
«Нет, – решил он, – мы не утопленники, мы еще побарахтаемся. И мы выплывем. Не накопилось еще таких морей, таких Котлов и такого отчаяния, чтобы утопить в них все человечество, сколько бы его там не оставалось».
Небольшую группку всадников, появившуюся в оливковой роще на дальнем холме, трудно было заметить. Между тем с холма великолепно просматривались все Креуские окрестности. И город, и береговые укрепления, и порт, и мыс, уходящий в море. И само море – до горизонта.
Всадники просто наблюдали. Их лица были покрыты несмываемой боевой раскраской, на шлемах и касках покачивались перья. Разведчики из головного дозора армии Соединенных Племен далеко оторвались от основных сил и старались ничем не выдать своего присутствия.