Девушка с корабля

– И тут вы поссорились!

– Ничуть не бывало. А что, если бы ты перестал подсказывать мне? Я сам расскажу тебе, как все вышло. Случилось вот что: каким-то образом, не знаю уж как, мать пронюхала об этом. И, конечно, все пошло прахом. Она расстроила нашу свадьбу.

Сэм был возмущен. Он искренно недолюбливал тетку Аделину и, видя горе кузена, негодовал на все еще больше.

– Расстроила свадьбу? Я уверен, что она сказала тебе: «Послушай Юстес, тебе не следует жениться». А ты ответил: «Слушаюсь, мамаша».

– Она ничего решительно не говорила. Вообще об этом не было никаких разговоров. Может-быть, она даже ничего и не слыхала о моем намерении жениться.

– Но, тогда как же она могла помешать вам?

– Она стащила у меня брюки.

– Стащила брюки?

– Да, понимаешь, все штаны сперла, все как есть. Она встает раньше меня и, по-видимому, зашла ко мне в комнату, когда я еще спал. Тут она и ограбила меня начисто. Когда я проснулся и начал одеваться, я не мог найти ни одной пары брюк. Я искал повсюду. Наконец, я прошел в гостиную, где она писала письма, и спросил ее, не видала ли она где-нибудь моих штанов. Она ответила, что послала утюжить их. По ее словам, она знала, что я никогда не выхожу по утрам, – это отчасти правда, – а к завтраку все брюки будут готовы. Ты понимаешь, а мне надо было быть в церкви в одиннадцать часов утра. Я сказал ей, что у меня назначено в одиннадцать часов в высшей степени важное свидание с нужным человеком, тогда она пожелала, конечно, узнать, какое это свидание; я попробовал придумать что-нибудь, но вышло довольно слабовато, и мамаша заявила, что будет гораздо лучше, если я позвоню по телефону и отложу свидание. Я так и сделал. Позвонил по первому попавшемуся мне в телефонной книжке номеру и сообщил какому-то человеку, которого я никогда за всю жизнь не видел в глаза, что не могу встретиться с ним, потому что я без штанов. Он ответил мне, что я ошибся номером. А мать все время прислушивалась к нашему разговору и так как я знал, что она знает, потому что я чувствовал, что она знает, а она знала, что я знаю, что она знает… Словом, это было отвратительно.

– Ну, а как с девушкой?

– Она отказала мне. Должно-быть, она ждала меня в церкви от одиннадцати до половина второго, и это ей, наконец, надоело. Когда я пришел к ним вечером в гости, она не вышла ко мне, а вместо этого передала письмо, в котором она заявляла, что, по ее мнению, все вышло к лучшему, ибо, подумав обстоятельно, она пришла к заключению, что ошиблась. Далее там было что-то относительно того, что я не так динамичен, как она думала. В заключение писала, что ей хотелось бы иметь мужа вроде Ланселота или сэра Гелехода, и просила меня поставить на этом деле крест.

– А ты ничего не сказал ей про брюки?

– Сказал, но это только ухудшило положение. Она заявила, что может простить человеку все, только не то, что он смешон.

– По-видимому, дело кончено, – сентенциозно произнес Сэм. – От девушки нельзя требовать большего.

– Я сам это чувствую, но это нисколько не изменяет того, что жизнь моя испорчена. Я превратился в женоненавистника. Подумай, в какую дьявольскую переделку я попал. Ведь все стихи, написанные мною до сих пор, воспевали женщин, а теперь мне придется обрабатывать этот сюжет с совершенно противоположной точки зрения. Женщины! Когда я подумаю о поведении моей матери и о том, как обошлась со мною Вильгельмина, я только изумляюсь, почему до сих пор не издано никакого закона против женщин. Сколько зла причинили женщины! Кто, например, предал Капитолий?..

– В Вашингтоне? – с удивлением спросил Сэм. Он ничего не слыхал об этом до сих пор, хотя, по правде сказать, в газетах он читал только отдел спорта.

– В Риме, идиот! В древнем Риме.

– Ах, так давно!

– Я цитирую стихи из «Сироты» Томаса Отвэя. Как бы я хотел писать такие стихи! Отвэй понимал, о чем говорил. «Кто предал Капитолий? Женщина! Кто погубил для мира Марка Антония? Женщина! Кто вызвал десятилетнюю войну и превратил древнюю Трою в груду пепла? Женщина! Проклятая, лукавая женщина-разрушительница».

– Да, конечно, до известной степени он, может быть, и прав, т. е. в отношении некоторых женщин, я хочу сказать. Но та девушка, которую я встретил сейчас…

– Замолчи! – воскликнул Юстес. – Если ты хочешь сказать о женщине что-нибудь ядовитое, уничтожающее, говори, и я жадно буду слушать тебя. Но если ты хочешь просто распространяться насчет смазливой рожицы какой-нибудь девчонки, в которую ты втюрился по глупости, то ступай рассказывать об этом капитану или корабельному коту, или Мидгли. Постарайся понять, что я переживаю мучительную минуту. Я превратился в развалину, я изнемог, я человек без будущего. Зачем мне жизнь? Любовь? Я никогда не буду больше любить. Работа? У меня нет работы. Вот разве запить.

– Кстати, – сказал Сэм, – надеюсь, что они откроют бар, как только мы отойдем от берега на три мили в открытое морс. Ты, наверно, не прочь раздавить по маленькой?

Юстес мрачно покачал головою.

– Неужели ты воображаешь, что я стану проводить время на море в пьянстве и обжорстве? Как только пароход отойдет от пристани, я залягу в постель и больше не встану. Собственно говоря, я думаю, что благоразумнее всего завалиться сейчас же. Пожалуйста, если тебе хочется идти на палубу, не стесняйся.

– Мне начинает казаться – проговорил Сэм, – что я немного ошибся, вообразив, что ты сыграешь для меня в этом путешествии роль солнечного луча.

– Солнечного луча? – повторил Юстес, вытаскивая из чемодана пижаму цвета мов. – Не солнечного луча, а вулкана!

Сэм вышел из каюты и направился к лестнице. Ему хотелось пробраться на палубу и удостовериться, нет ли там девушки. Как раз в это время происходило отделение козлищ от агнцев: пассажиры остались на палубе, а их друзья возвращались на берег. Легкое дрожание обшивки судна возвестило Сэму, что разделение, по-видимому, уже кончилось. Пароход начал двигаться. Сэм бросился вверх по лестнице. На палубе она или нет? Ближайшие минуты должны были дать ему на это ответ. Он поднялся по лестнице и вышел на залитую народом палубу. В этом момент раздался чей-то отчаянный крик, покрытый шумом голосов толпы. Сэм увидел, что черная масса людей, перегнувшись через перила, смотрит на воду.

Самюэль Марлоу был не из тех людей, которые проходят мимо какого-нибудь инцидента. Если на улице падала лошадь, он непременно вмешивался в толпу. Как бы он ни был занят, у него всегда находилась минутка, чтобы остановиться и посмотреть на пустое окно, на котором был наклеен билетик: «Следи за этим местом». Словом, он принадлежал почтенному цеху зевак, и поэтому кинуться к перилам и оттолкнуть в сторону какого-то толстяка в дорожной фуражке было для него делом одного мгновения. Таким образом, он сразу же увидел, что произошло, а через секунду уже сам висел на перилах.

В воде барахтался какой-то человек, верхняя половина которого, высовывавшаяся из воды, была облечена в синюю материю. На голове y него был котелок, и он от времени до времени отрывался на секунду от борьбы с водной стихией, чтобы поправить на голове шляпу.

Марлоу едва успел налюбоваться этим зрелищем, как вдруг заметил на палубе пленившую его девушку. Она стояла в нескольких шагах от него и, перегнувшись через перила, смотрела широко раскрытыми глазами на то, что происходило в воде.

Взглянув на девушку, Сэм мгновенно понял, что ему представляется случай произвести на нее самое потрясающее впечатление. Что подумает она о человеке, который, не заботясь о собственной жизни, бросится в воду спасать другого? «Среди присутствовавших есть несомненно мужчины, которые смело могли бы сделать это» – подумал он, готовясь переменить свою позицию на более безопасную.

Как-раз в этот момент толстяк в дорожной кепке, которого Сэм оттолкнул в сторону, прыгнул в воду. Оказалось, что он отступил только для того, чтобы взять разбег. Прыгая в воду, он вывел Сэма из состояния равновесия; молодой человек на одно мгновение повис между небом и водою, а затем, перелетев через борт, устремился на соединение с синим пиджаком, который в это время как раз обнаружил, что шляпа его слезла на бок и остановился, чтобы водрузить ее на место.