Страница 8 из 16
Таким образом, эмоциональное возбуждение предстает в качестве творческой силы, обеспечивающей поиск решения в обстановке, где прошлый опыт отказывается служить или толкает на избитые, потерявшие свое значение пути. Если рациональный опыт прогнозирует будущее в направлении н а и б о л е е в е р о я т н ы х событий, то эмоциональное возбуждение предстает как борец с очевидностью, как механизм р е з е р в н о г о п р о г н о з и р о в а н и я м а л о в е р о я т н ы х с о б ы т и й. Вот почему нервный механизм эмоций неразрывно связан с творчеством, с вдохновением, с интуитивными догадками и «озарениями».
Особенности механизма психических мутаций делают понятной роль эмоциональности в художественном творчестве, а также опасность излишней рассудочности в работе художника и поэта. Холодный расчет неизбежно предпочитает ассоциации с высокой вероятностью их появления, гарантированной всем прошлым опытом индивидуума. Эмоциональное возбуждение обеспечивает мобилизацию маловероятных сочетаний, комбинирование следов, далеких по своему происхождению. Образ морских волн скорее и чаще всего ассоциируется с лодкой, чайкой, причалом и т. д., и только сознание художника сопоставит их с «миллионами хамелеонов», непрерывно меняющих свой цвет (Н. Матвеева).
Может быть, признание механизма «психических мутаций» впервые позволит ответить на вопрос: зачем человеку сны? И. П. Павлов считал сновидения результатом случайного и хаотичного растормаживания нервных структур, хранящих следы ранее полученных впечатлений. Австрийский психолог З. Фрейд, напротив, усматривал в сновидениях совершенно логичные, хотя и «зашифрованные» для бодрствующего человека мысли о его подавленных стремлениях. С нашей точки зрения, во время: сна продолжается работа генератора «психических шумов», только эти «шумы» не сопоставляются с действительностью, не подвергаются рациональному отбору. Как знать, не принесет ли нам тщательное изучение сновидений первых реальных сведений о закономерностях и механизмах работы нервного аппарата «психических мутаций», так тщательно замаскированного природой в состоянии активного бодрствования? Во всяком случае гипотеза «генератора» хорошо объясняет роль эмоциональности в происхождении сновидений. Важное значение эмоций отмечали почти все авторы, пытавшиеся объяснить механизм сновидений. Однако при этом эмоции обычно рассматривают только как источник стойкого возбуждения, растормаживающего нервные следы. В подобном случае неясно, почему источником возбуждения не могут явиться структуры, связанные с рациональным опытом, в том числе служащим удовлетворению жизненно важных потребностей.
Но мы знаем, что нервный аппарат эмоций вовлекается в работу не самим фактом возникновения потребности, а недостатком сведений, необходимых для ее удовлетворения. Именно это обстоятельство побуждает эмоциональное возбуждение искать в ячейках памяти нешаблонные, новые, т. е. маловероятные комбинации следов. Но такие комбинации как раз и характерны для сновидений.
Таким образом, роль эмоций в происхождении сновидений не сводится к банальному активированию структур, хранящих следы ранее полученных впечатлений. Эмоции обеспечивают «перетасовку» этих следов, их причудливое сопоставление, их алогичные, противоречащие здравому смыслу сочетания.
Великая мощь человеческих эмоций может подчас обернуться обидной слабостью и злом. И тогда уверенность в своих силах становится опасным «головокружением от успехов», тогда спортсмен, блестяще зарекомендовавший себя на тренировках, теряется на старте ответственных соревнований, а случайная неудача превращает человека в безвольное, деморализованное существо.
Если отрицательное влияние эмоций испытывает на себе и вполне здоровый человек, то тем более вредоносны болезненные расстройства эмоциональной сферы. Вряд ли следует удивляться подобному превращению ценнейшего физиологического механизма. Медицина переполнена примерами того, как в зависимости от обстоятельств защитные устройства живого организма становятся упорной деятельностью по «самоповреждению» и «самоуничтожению».
Рвота защищает наш организм от проникновения вредных веществ, но неукротимая рвота при токсикозе беременных лишена всякого приспособительного значения и способна привести женщину к гибели. Гипертрофия (расширение) сердца при суженном предсердно-желудочковом отверстии не улучшает состояние больного, а утяжеляет его. Кашель представляет целесообразную реакцию на засорение воздухоносных путей, но
мучительный «сухой» кашель не просто бесполезен (потому что в бронхах ничего нет), а изматывает организм и наносит ему ущерб.
Как видите, не следует чрезмерно превозносить так называемую «мудрость природы». Естественный отбор за многие миллиарды лет действительно позволил природе сделать множество изумительных находок, поражающих своим совершенством, и все же природа не мудра и не погрешима, а слепа и консервативна. Она с равной энергией защищает свои творения и сокрушает их с тупым упорством однажды заведенного механизма. Вот почему человек велик не тогда, когда он с рабской покорностью подражает природе, а тогда, когда он подчиняет себе природу, разгадав ее «тактику», опираясь на познанные закономерности окружающего мира.
Итак, мы можем столкнуться с явным «поломом» механизмов эмоциональных реакций. В чем это выражается, к каким последствиям ведет? Здесь нам опять помогут результаты опытов на животных.
Если «исполнительные» центры эмоций включаются высшими отделами мозга — корой больших полушарий, где решается вопрос о достаточности или недостаточности сведений, необходимых для удовлетворения возникшей потребности, то возбуждение этих центров оказывает обратное влияние на кору больших полушарий. Мы уже говорили, что эмоции мобилизуют те запасы памяти, те навыки, которые могут оказаться полезными для достижения цели. Что же произойдет, если эмоциональные центры окажутся возбуждены не в результате трезвой оценки реальной действительности, а каким-либо иным, противоестественным путем?
У козы был выработан условный питьевой рефлекс: она получала воду при надавливании копытом на специальный рычаг. Затем козе вживили тонкие электроды в «центр жажды» и стали его раздражать слабым электрическим током. Это раздражение заставляет животное вновь и вновь нажимать на педаль для получения воды, в которой у организма в сущности нет нужды.
Опыт наглядно показывает, как возбуждение глубоко расположенных нервных центров, связанных с одной из фундаментальных потребностей, побуждает животное навязчиво воспроизводить индивидуально приобретенный навык — сложную форму приспособительного поведения.
Еще большей инертностью обладают условные рефлексы, связанные с оборонительной деятельностью. Собаку обучают выключать болезненный электрический ток подъемом лапы в ответ на сигнал, предупреждающий о включении тока. Теперь собака может вообще не получать болевых раздражений, тем не менее она будет поднимать лапу каждый раз, когда появляется условный сигнал. Условные рефлексы подобного типа сохраняются чрезвычайно долго: ведь, избавляя себя от боли, собака «не знает», подавали мы напряжение в электрическую цепь или нет.
Польский ученый С. Солтысик сравнил эти условные рефлексы с навязчивыми действиями больных, страдающих неврозом. Когда больной считает шаги, совершает строго определенные ритуальные действия, особым образом выходит из дома и т. д., он делает это потому, что находится во власти ощущения какой-то неведомой, грозящей ему беды, которая будто бы обязательно постигнет человека, если он не совершит всех необходимых ритуалов. С больным, разумеется, ничего не происходит, и это благополучие только сильнее закрепляет навязчивые действия, подтвердив их мнимую охранительную роль.
Нарушение нормальной деятельности центральной нервной системы при неврозах осложняется возникновением «порочных» замкнутых кругов, когда высшие мозговые механизмы и подкорковые эмоциональные центры начинают взаимно усиливать друг друга.
Впечатлительного человека поразило какое-то отталкивающее зрелище или нелепая мысль, или неприятное, пугающе незнакомое ощущение где-то внутри организма. Возбуждение соответствующих эмоциональных центров отвращения, испуга, тревоги оказало влияние на высшие мозговые структуры, сообщив этому образу или этой мысли особую силу, яркость и устойчивость. Неприятная мысль «застряла» в мозгу. Но теперь человека пугает и отталкивает уже не сам отвратительный образ, не сама нелепая мысль, а тот факт, что он не может от них избавиться. Он не знает, как преодолеть навязчивый образ, а ведь н е з н а н и е с р е д с т в д о с т и ж е н и я ц е л и п р е д с т а в л я е т с а м ы й с и л ь н ы й в о з б у д и т е л ь э м о ц и й. Растет тревога и делает навязчивую мысль еще неотвязнее, еще неодолимее.