Судьба

— Нельзя, — сухо ответил Семенчик. — Все, до капли, приказано доставить командующему.

— Бочонки-то меченые, — нашелся один из бойцов.

Когда из темноты выплыли силуэты приближающихся конников, Семенчик крикнул:

— Я здесь, брат Федор! Все в порядке. Можете проезжать!

У второй заставы получилась заминка. Старший здесь оказался грамотным и потребовал показать бумаги.

— Какие бумаги? — выражая крайнюю степень удивления, спросил Семенчик. — Ты что, спятил? Никаких бумаг у нас нет!

— Должны быть бумаги, должны, — твердил в ответ старший.

— Да брось ты, брат! Все заслоны проехали, никто о бумагах даже не заикнулся.

Бандит заколебался:

— Почему ночью едете, а не днем?

— Да мы, друг мой, опаздываем маленько. Еще вчера вечером должны быть на месте. Заждались нас там. Вот и торопимся. Сам знаешь — дорого яичко ко Христову дню… Балык к столу не успеет.

— Нас никто не предупреждал. Обычно предупреждают.

— Не велено предупреждать, понял? Господин Куликовский сам сказал: пусть это будет для нашего дорогого именинника приятной неожиданностью.

Бандит сдался. Чиркнул все же спичкой — убедиться, какой лоскут на головном уборе собеседника, и махнул рукой:

— Ладно, проезжайте…

Эскадрон зарысил по дороге. Ближе к деревне перешли на галоп. Скакавший впереди Семенчик обнажил шашку. Свистел ветер в ушах, гулкой дробью стучали копыта. Остервенело залаяли деревенские собаки.

Федор обогнал сына и вихрем помчался по улице.

— Кра-а-асные! Кра-а-асные! — взбудоражили деревню дикие вопли.

Поднялась стрельба. С криком и руганью выскакивали на улицу очумевшие от страха бандиты. Их тут же настигали пули. Красноармейцы, сея ужас и панику, носились по деревне, тускло поблескивали обнаженные клинки… Оглушительно ржали разгоряченные лошади.

Уцелевшие в этой суматохе «братья», отстреливаясь, стали сбегаться за околицу, туда, где темнел лес. Федор расслышал сердитый командирский окрик: видно, пытались организовать сопротивление.

— За мной! — бросил Федор своим и, пригнувшись к гриве коня, помчался на этот голос.

Конники врезались в гущу шарахающихся тел… Усталое эхо долго еще повторяло крики, ругань, стоны, лошадиное ржание, звон сабель…

Гудзинского разбудили среди ночи, доложили: со стороны Чапчылгана слышна стрельба. Похоже, что там идет бой.

— Какой бой? — недоуменно пожал плечами командир отряда.

Гудзинский взобрался на колокольню, приложил бинокль к глазам. Но что можно увидеть в темноте?

Отряд поднялся по тревоге, занял оборонительные рубежи. Стрельба в Чапчылгане не затихала.

К Гудзинскому в окоп пришел командир первого взвода. Погасив о каблук самокрутку, он сказал:

— По-моему, это наши там дают прикурить…

— Из чего ты заключил, что наши? А может, между собой разодрались после перепоя. Не исключена и провокация. Выманивают нас из слободы.

— Вряд ли, товарищ командир. Столько времени палить в воздух. Патроны переводить.

— Вот что, бери взвод и отправляйся на разведку, — приказал Гудзинский. — Если и вправду наши подошли, подмогни им и дай мне знать. Балку у дороги обойди. Вдруг — засада.

Стрельба прекратилась только на рассвете.

Гудзинский до рези в глазах вглядывался в сторону соседней деревни, скрывавшейся в предутренней дымке. Постепенно светало.

Из взвода, посланного на разведку, на взмыленной лошади примчался вестовой и доложил, что в Чапчылган ворвались красные конники и разгромили банду. Почти всех порубили, перестреляли. Среди убитых нет главаря Коробейникова. Сейчас его ищут, лес прочесывают. Командир конников приказал найти Коробейникова и доставить живым или мертвым.

— Как фамилия командира? — дрожащим от волнения голосом спросил Гудзинский.

— Владимиров.

— Федор!.. — вырвалось у Гудзинского. — Это он! Федор Владимиров!.. Федя!.. Брат мой!.. Ух, ты!.. Какой молодец!.. Нашей закалки!.. Построить отряд для встречи красных конников! Самых бравых и стройных на правый фланг.

Отряд построился на окраине деревни. Гудзинский принял рапорт и, встав перед строем, срывающимся от волнения голосом объявил:

— Товарищи бойцы и командиры! Сегодня в ночь наши ворвалась в Чапчылган и наголову разбили банду!

Возгласы ликования заглушили эти слова.

— Товарищей из Якутска ведет Федор Владимиров, который приходил к нам, в начале зимы связным. Я с ним сидел в тюрьме, был на каторге, помог ему бежать… Одним словом, пуд соли вместе съели. Так что если наша встреча получится слезной, не удивляйтесь. И погромче кричите «ура» нашим дорогим и близким друзьям и товарищам по борьбе!..

— Ура! Ура! Ура!.. — дружно отозвались бойцы.

На околицу стекались жители слободы. Вскоре образовалась целая толпа.

— Граждане! Дорогие наши сестры и братья! — обратился к амгинцам Гудзинский. — Сейчас сюда прибывает отряд красных конников отважного бойца революции Федора Владимирова. Бандиты разгромлены. Амга выстояла! Поздравляю вас!

Из-за пригорка показался эскадрон. Шел он бойкой рысью в четком строю. Все ближе, ближе… Гудзинский залюбовался.

От толпы отделились мальчишки и с веселым гамом побежали навстречу конникам. Толпа заволновалась, загудела и, растекаясь по полю, двинулась вперед. Вот уже амгинцы, мужчины и женщины, смешались с лошадьми, хватая бойцов за ноги.

Отряд, стоявший в строю, вдруг без команды сорвался с места и тоже побежал навстречу конникам. Гудзинский едва поспевал за своими бойцами.

Вскоре все смешались — слобожане, красноармейцы из Якутска и бойцы амгинского гарнизона…

Федор попал в железные объятья командира второго взвода, крупного широкоплечего якута с большими руками.

— Федор! — в безудержной радости крикнул подбежавший Гудзинский и широко раскинул руки. — Браток ты мой!..

— Трошка!.. — Федор вырвался из объятий взводного и бросился к Гудзинскому.

Они хлопали друг друга по плечам, целовались и, как расшалившиеся мальчишки, обнявшись, повалились на землю.

— Отец, вставай. Сыро!.. — сквозь смех сказал Семенчик.

Федор и Гудзинский помогли друг другу встать.

— Это мой сын! Семенчик!..

Гудзинский вскинулся:

— Да не может быть?! Сын?.. Разыскал? Да ты погляди на него: вылитый Федор! А я-то… Я ведь, почитай, с пеленок знаю его. Воевали вместе. А мне даже в голову не приходило…

— Вот встретились наконец… — сказал Федор, с гордостью глядя на Семенчика.

— Радость-то какая!.. — Голос Гудзинского предательски задрожал, он бросился обнимать Семенчика.

Федора окружили. Несколько пар крепких рук оторвали его от земли.

— Качать командира, качать!..

Семенчик подхватил слетевший с головы отца шлем с красной звездой.

Из-за горы, проступавшей сквозь поредевшую утреннюю дымку, на том берегу Амги всходило солнце. Большое, яркое…

Новый безоблачный день занимался над якутскими просторами.

1944–1964 гг.