Сердце и камень

Вот она вскинула кверху руки, бросилась с высокого берега в воду, и крутая волна закачала на своем гребне чистые, белые лилии.

Олекса спрыгнул с вышки и пошел по тропинке к реке. Он и сам не знал, зачем идет. Он так задумался, что даже напугался, когда впереди вдруг затрещали камыши, и из них вылупились огромные удивленные глаза. Да это же бычок! А сбоку — Яринка.

— Ой, волк!.. — сверкнула она двумя рядами росинок-зубов, обожгла лукавым взглядом, хлестнув бычка лозиной.

Тот коротко промычал и, пригнув голову, понесся по краю тропинки мимо Олексы, свалив его в камыши. Олекса лежал между кочек, а мимо него мчались по тропке испуганные телята, будто он в самом деле подстерегал их. Может, они услышали предостережение в Яринкином голосе?

А над камышами катился к Удаю звонкий девичий смех. И Олекса еще долго ловил его. «Кто она, — думал он, шагая по тропинке, — Лорелей, Олеся?» Но те волшебные и таинственные. В их глазах — неземная тоска, ожидание чего-то неизвестного. А у Яринки ни крошки легенды или хмурых чар. Из ее глаз плещутся смех и радость. Он знает: Яринка любит острое, меткое слово, быстрый, до головокружения танец. Но есть в ней и нечто такое, чего нет даже в нем, нет в Оксане. Это жажда жизни, сила. Такие, как она, цепкие в учебе, в работе. Олекса, сам не зная почему, в мыслях часто сравнивает Яринку со своим институтским другом Леонидом. Когда-то давно Олекса приписывал такую цепкость крестьянскому происхождению Леонида. Ему казалось, что у сельских пареньков энергия не растрачена на кино, на всякие развлечения. Они больше живут книгами и, так как книг у них меньше, крепче врастают в них. Знают они меньше, а хотят знать больше, отсюда у них и усердие в работе, упорство. Впоследствии Леонид немного примелькался Олексе, и он больше не докапывался до причин упорства и жажды знаний товарища. А вот теперь Яринка. Не прав ли он был и тогда?

Когда Олекса затемно возвращался в село, за греблей его ждала Оксана. Обнявшись, они шли вдоль берега туда, где около Оксаниного огорода синеют на фоне неба три тополя. Шли молча.

— Оксана, давай распишемся, — вдруг остановился под кустом калины Олекса.

— Ой! — проронила она тихо.

Она и обрадовалась и почему-то испугалась. Разве же она не думала об этом? Разве не ждала? Только почему так внезапно?.. И так просто... Как будто он не пожениться, а сходить в кино предлагает.

— Вот уберем хлеб, Олексочка, и тогда... Да и наши пусть привыкнут, а то скажут: «Так сразу». Только что познакомились...

Осенью, после Октябрьских праздников, Оксана поедет в город, закажет фату. Договорятся с клубными музыкантами, фотографом из города. Ей хочется говорить и говорить о будущем. Но Олекса устало расправляет плечи, смотрит на часы.

— Устал я. А завтра еще хочу пробу на конные соревнования сделать. Чтоб на Октябрьские — как следует...

Они прощаются в конце огорода и порознь идут тропками. Оксана не привыкла ходить одна — всегда с Яринкой, — и теперь в ее сердце вдруг закрадывается страх. Не каждый городской человек знает, что такое страх ночи. Давно уже захлебнулся «тот, что в камышах сидит», давно не ходят по селу ведьмы с подойниками; фыркая и чихая от крепкого торфяного дыма, поудирали домовые из труб, но ночь и доныне вселяет в Оксану страх. И ей показалось, будто она сняла с плеч большую тяжесть, когда прыгнула на кровать к Яринке. Над головой у Яринки — веселый каганчик, на подушках разложены учебники. Оксане хочется шепнуть Яринке в ухо жаркую, обжигающую новость, но сестричка так серьезно оттопырила верхнюю губку, что Оксана не решается. Ладно, потом! Она вздыхает и берет в руки книжку.

Ну и скука же эти книжки! И пока тучей нагрянут экзамены, сто раз успеешь все забыть. В этом году Оксана не послала свой аттестат. Отсоветовал ей дядя, Павло Степанович. «Прогоришь — провалишься, Оксана. А здесь ты возле рекорда стоишь. Нажми еще немного — и установи рекорд. Тогда, хоть и на тройки сдашь, двери перед тобой настежь откроются. А рекорда мы тебе все поможем добиться. Я, Рева...»

Эх, если бы помогли! Сейчас у нее надои уже высшие в районе. И все же до рекорда еще далековато. Но не за горами осень. Ботву, кукурузу будут возить с поля...

— Яринка, может, хватит на сегодня?

— Ты ж ничего еще не выучила. До десяти камыш на берегу топтала...

— Вот и неправда! Вовсе мы и не стояли на берегу. Олекса устал в поле. И завтра он хочет, — зашептала она в самое ухо сестре, — на конях наперегонки с хлопцами скакать.

— Куда скакать?

— Ну, тренировка такая, чтоб на праздник, на Октябрьский, уже по-настоящему... — Она уже и говорила словами Олексы.

Сестры еще с минутку пошептались, и Яринка погрузилась в книгу. Она не должна давать воли своей лени, чтоб осенью обязательно поступить в институт. Поедет во Львов, а может, с Оксаной в Киев. Говорят, при академии есть лесохозяйственный факультет. Это лес нашептал ей заветную мечту. Но поступать туда она собирается не только затем, чтобы слушать его зеленый шум. Она поступит, чтобы схватить за руку тех, кто косит лес, как отаву, кто уничтожил бульдозерами кудрявые лозняки в верховье Удая, перепахал глубинными плугами мягкое лоно лугов, и теперь река, насыщенная торфяным настоем, течет коричневая, словно кровь. Мощные плуги подступают уже к самой Новой Гребле. У тех, кто сажает деревца, в руках только первобытные плуг да лопата, а у тех, кто вырубает лес, — электрический ток, могучие тягачи, бульдозеры. Ой, не пора ли остановиться, люди, обменяться техникой, не то будет слишком поздно!..

Оксана тоже приспосабливает у себя на коленях тетрадь. Но буквы прыгают, бегут перед ее глазами, словно быстрые кони: «Только бы не упал Олекса! Он говорил, что тренировался в городе на ипподроме. И зачем ему эти бега?» Оксану даже иногда пугают все те планы, которые каждый вечер вытряхивает Олекса из своей головы. И не столько планы... Женским чутьем ловит она непостоянство его характера. И еще ей кажется, что музеи, лошади, клуб отнимают частицу тепла, предназначенного только ей.

Наконец устала и Яринка. Девушки разобрали постели, погасили каганчик. Сначала легли в одну кровать. Так — каждый вечер. В чью именно, это зависит от того, кто сегодня сможет рассказать больше секретов. Два последних месяца почти каждую ночь страдает Яринкина кровать. Только Яринка успевала вскочить под одеяло, как туда же ныряла и Оксана. Раньше они поверяли друг другу то, кому и какой хлопец сегодня что сказал, кто смотрел на них в клубе, в кого бы можно было влюбиться, то есть все то, что почти никогда не рассказывают друг другу братья. А эти два месяца Оксана непрерывно рассказывает Яринке про Олексу. И тоже все, кроме того вечера, в который они с Олексой встретили в лесу Яринку и возвращались вдвоем в челне. А как хотелось ей рассказать!..

— Яринка, а знаешь, что мне сегодня сказал Олекса?..

— Сказал, что любит. Устала я...

Оксане расхотелось рассказывать. «И что это все сегодня устали?» — подумала она, свертываясь калачиком в своей кровати.

Все они по команде Олексы разом опустили поводья. Сытые, с мычками-гривами, как у всех, познавших хомут, кони понесли их от села к церквушке под горой, где на воткнутых в землю трех колышках ждал победителя приз — огромный арбуз. Босоногое казачество, возглавляемое Олексой, кричало, свистело, улюлюкало и понукало на весь луг.

Сколько ни хлестал Олекса лозиной свою Стрелу, как ни пугал криком, но та ни на копыто не обгоняла и не отставала от длинноухой Мулы, с которой ходила ежедневно в телеге. Остальные джигиты отстали, раструсились по дороге.

Но вдруг из-под горы, из густых ореховых кустов выскочил высокий звездолобый жеребенок и вынес еще одного претендента на приз. Это была Яринка. Низко пригнувшись к шее коня, так, что ее растрепавшиеся косы спутались с гривой в буйную волну, она летела им наперерез; руками обхватила шею жеребенка, босые ноги были прижаты к лоснящимся вороным бокам. Не было у нее ни кнута, ни лозины. А жеребенок, прижав уши, мчался, только вихрь взвивался за ним по траве. Одним махом перелетел он канаву, разорвал грудью столб пыли, клубившийся над дорогой, и вдруг, поравнявшись со Стрелой, сбавил бег. Яринка рванула поводья, но жеребенок только фыркнул, круто выгнул шею, принюхиваясь к кобыле. Он тоже не хотел ни отставать, ни обгонять ее.