Доверие

— Идите куда угодно, — отмахивается Валентин Петрович, тут же теряя интерес и отворачиваясь. Лишь напоследок бросает: — Только чтобы по школе не слонялись!

Из спортивного зала они выходят под скрип кроссовок и стук мяча. А стоит прикрыть дверь, отделяющую зал от ведущего к раздевалкам коридора, как Костя прилепляется к стене и двигается уже по ней.

— Просто пить и спать, да? — едко замечает Макар, когда они, покинув спортзал, поднимаются по пустой лестнице на этаж выше. Попытка забрать свои вещи из раздевалки провалилась, так что Костя идёт налегке, правда даже в этом случае налегает на перила так, что те протестующе поскрипывают. — Ты как?

— Зашибись, — совершенно честно отзывается брат, вываливаясь с лестницы на этаж и улыбаясь.

— Оно и видно.

Здесь, как и внизу, у поста охраны, пусто. Из-за дверей кабинетов доносятся голоса, где-то звучит музыка, обрываясь вопросительным: «Да?». Одна из дальних ламп под потолком недовольно жужжит, подкармливая зачатки головной боли.

— Школа-призрак, — хихикает рядом Костя. — Никого нет, тусклый свет и голоса из ниоткуда, — поясняет он, передёргивая плечами, когда Макар оборачивается, и гораздо тише добавляет: — Может, не пойдём?

— Расскажу матери, что ты не обедаешь в школе, — как можно более равнодушно припечатывает Макар, отворачиваясь. Даже тусклые лампы начинают раздражать, так что он на мгновение прикрывает глаза. Ровно до возмущённого:

— Да обедаю я! — заканчивающегося внезапным кашлем. Макар оборачивается к брату, как раз когда тот снова тянется к шее.

Щлепок по руке оказывается неожиданным для них обоих. А потом Макар, подступив ближе, оттягивает ворот, куда так настойчиво лез брат, чтобы посмотреть что там, и одновременно с этим возвращается к разговору:

— Но она не знает этого. Зато ругаться будет и допытываться, на что ты тогда тратишь деньги.

— Ну, ты и…

— Сам такой, — парирует Макар, не дожидаясь пока брат закончит возмущаться.

Чужая кожа под пальцами колется, хотя здесь не должны расти волосы. Не та часть тела. Да и волос не видно. Только какие-то пупырышки, словно начинающиеся прыщи или «гусиная кожа» от холода. Но и то и другое должно ощущаться совершенно иначе.

Хлопнув брата по плечу, Макар шутит, чтобы не пугать того раньше времени:

— Тебя ёжики недавно не кусали?

— Ёжики?

Пожав плечами, Макар засовывает руки в карманы, прежде чем продолжить путь. Поясняет через пару шагов:

— Ты колешься, колючки видно лезут. А оборотни, как я слышал, через укус свои силы передают. Будешь человеком-ежом. Топать ночью, как стадо слонов, пить молоко вместо завтрака.

Макар и сам не знает, зачем продолжает и откуда это лезет. Просто нервничает больше обычного и несёт всякую чушь, за которую ему позже, вероятно, будет стыдно.

— Ирина Сергеевна, можно к вам? — пройдясь костяшками по двери, заглядывает в медкабинет Макар.

Макар наблюдает за тем, как Костя разувается, сминая задники кроссовок, а потом уходит в комнату в одних носках. Обувь так и остаётся сиротливо лежать посреди коридора. Убрать бы, но Макара хватает лишь на то, чтобы пнуть чужие кроссовки поближе к стене и, также варварски сняв свои, пристроить рядом. Куртка отправляется на ближайший свободный крючок и Макар, собравшийся было шагнуть вслед за братом, приваливается спиной к ближайшей стене, пережидая внезапную слабость.

Дорога от школы до дома не такая уж и долгая, но даже этого хватило, чтобы лишить его последних сил.

Макар прикрывает глаза и тянет руку в сторону, нашаривая на стене рядом с собой выключатель. Промаргивается, когда в коридоре наступает спасительный полумрак, разгоняемый лишь льющимся из окна в кухне тусклым светом, и щупает лоб. Пальцы с улицы чуть теплее всей ладони и голова кажется обжигающей, так что Макар бросает это бессмысленное занятие. Рука не градусник, точно определить не получится. Лучше проверить традиционным способом. Например, как Костя в медкабинете. Сам Макар тогда отказался. Окажись температура ещё и у него и с работы вызвали бы мать или отца. Лишние хлопоты, решил тогда он и предпочёл до вечера справляться сам.

По ногам всё ощутимей тянет прохладной, так что Макар, наконец-то взяв себя в руки, заглядывает в комнату, где скрылся брат, и застывает на пороге.

Холодный воздух упругой волной бьёт в лицо, а внутри скручивается тугой колючий комок. Костя не замечает его появления: так и стоит у распахнутого настежь окна. В первое мгновение хочется чем-нибудь кинуть, но под рукой не оказывается ничего подходящего, так что Макар просто рявкает, насколько позволяет непривыкшее к такой громкости горло:

— Совсем сдурел, придурок⁈ Живо окно закрыл! — замолкает, наблюдая за тем, как брат вздрагивает и медленно оборачивается. Молчит и просто ждёт, пока до Кости дойдёт смысл сказанного.

— Окно. Закрой. Сейчас, — раздельно произносит Макар, когда понимает, что тупить можно ещё долго, а в спину брата дует.

Тот наконец-то отмирает, видимо поняв, что от него хотят, и чуть заторможено разворачивается, выполняя требование. Створки соприкасаются, повинуясь чужим рукам, и Макар удовлетворённо кивает, прислонившись плечом к косяку двери.

— Придурок, — зачем-то ещё раз повторяет он нелестное мнение о мозговой деятельности брата и уже открывает рот, чтобы ещё что-нибудь сказать, но телефон в кармане оживает и приходится отвлечься уже на него.

— Переоделся и в кровать, чудо в перьях, — выдыхает Макар, разворачиваясь к брату спиной и выходя из комнаты. Замирает на пороге на мгновение, когда телефон в руках перестаёт звонить и оборачивается: — Увижу ещё раз открытое окно, расскажу всё матери, раз сам не понимаешь и меня не слушаешь.

— Прости, ма, не успел ответить, — кается Макар, прижимая рукой найденный в аптечке градусник. Балансирует неудобно на табурете, на который умудрился забраться с ногами, но менять позу даже не думает. Как и не собирается рассказывать, почему именно не успел, несмотря на то, что Косте угрожал именно этим.

Уши неожиданно закладывает и Макару приходится сглатывать, чтобы убрать этот неприятный эффект. А потом отчитываться: до дома добрались, учителя поставлены в известность, прогул не поставят.

Прикрыв глаза, Макар опирается лопатками о холодную стену позади, чтобы не свалиться со слишком узкого для выбранной позы стула. Вслушивается в слегка обеспокоенный голос матери. Кивает непроизвольно, когда она уверяет, что не переживает о пропущенных сейчас уроках и здоровье важнее. А потом продолжает отчитываться, словно рапортуя: обед сготовит, таблетки даст. Ждёт, когда же закончится этот лёгкий допрос. И мать не разочаровывает, отвлекается в какой-то момент, а потом сбрасывает, даже не попрощавшись. Как обычно. Видимо просто закончилось свободное время.

— Мама звонила?

Макар вздрагивает. Похоже, он настолько с этим звонком выпал из реальности, что даже не заметил, как подошёл брат.

— Да. Беспокоится.

Костя, в домашних штанах и разношенной футболке с не поддающимся опознанию выцветшим пёстрым принтом, стоит, обняв себя за плечи и подрагивая. Макар опускает взгляд на ноги и выдыхает. Хоть в этот раз брат не пренебрёг тапками.

— Иди, ложись.

— Прости…

Макар вопросительно поднимает брови, не понимая, за что тот просит прощения и как так вообще получается, что во время болезни брат превращается в мягкое, неуверенное существо, которому его шестнадцать и не дашь. Вот и сейчас переминается с ноги на ногу, кусая обветренные губы, прежде чем заканчивает:

— Ну, это… За окно. Мне просто так резко душно стало, что просто… Ну… Надо было.

— Иди уже, трясогузка… Под одеяло. Позову, как сготовлю.

Когда Костя уходит и, судя по звуку, прикрывает за собой дверь, Макар откладывает всё ещё сжимаемый в руке телефон и вынимает градусник. Кивает сам себе, недовольно поджав губы и поднимаясь.