Февраль - кривые дороги

«22 октября сорок второго года. Прибыла группа военнопленных с Витебского аэродрома, которая бежала по нашему заданию в количестве восьми человек».

Кто же они были, эти восемь человек, которым удалось живыми вырваться из фашистской неволи?

Жора Чумаченко, кадровик, бывший помощник командира взвода, Николай Еремов, Костя Божедомов, Степан Хрущев, Виктор Крылов, Сергей Дунин, Николай Евдокимов и Семен Бубель.

Я прошу Семена рассказать о себе и своей группе. «Вы знаете, что такое лагерь военнопленных? Когда я попал в этот лагерь, это было под Минском, в нем находилось тысяч пять наших солдат и офицеров. Ни еды, ни воды нам не давали. Только на четвертый день привезли в ящиках сушеные овощи и стали их разбрасывать по территории лагеря. Кто сумел, тот ухватил себе горсть овощей, а кто остался ни с чем. Мне досталась горсть сушеного лука.

А назавтра привезли селедку и тоже стали разбрасывать по лагерю. Изголодавшиеся военнопленные с жадностью набрасывались на селедку, а потом всем страшно хотелось пить. Рядом с лагерем была речушка, и пленные поползли к реке напиться. И тут немецкая охрана открыла стрельбу. Пленные падали прямо в воду, и от крови она стала вся красная.

Потом нам стали привозить суп — болтушку из кукурузных хлопьев. Чтобы получить кружку супа, нужно было на коленях три часа стоять в очереди, а потом бегом к кухне. Получишь свою порцию, и нужно тотчас же ее выпить, потому что рядом стоял немец часовой и бил палкой, кто задерживался.

Затем группу военнопленных, в которую попал и я, перевели в другой лагерь, где нас стали водить на работу. Разбирали дома, разрушенные войной, очищали улицы от завалов, потом нас взяли на работу в гараж. Часть, при которой мы находились, перевели сначала в Оршу, потом в Витебск, а гараж прикрепили к аэродрому. И вот тут мы впервые увидели своих, «с воли». Их пригоняли на аэродром, чтобы чистить взлетные полосы, убирать разрушенные здания.

Здесь я и познакомился с Любой Матвеевой. Любе было тогда восемнадцать лет. Я спросил у нее: «Где наши?» Люба сказала: «Не знаю», но вскоре принесла нам в гараж «Правду». С какой жадностью мы набросились на газету! Читали и перечитывали Ио нескольку раз, радовались, как дети, хотя вести были неутешительными, ведь шел сорок второй год. Мы догадались: раз Люба принесла нашу «Правду», значит, она связана с партизанами. И тут загорелась мечта уйти к партизанам. Но где они, как с ними связаться? Я не раз заговаривал об этом с Любой, но она молчала. Я чувствовал: она знает, но боится довериться, ведь мы еще очень мало знали друг друга. Но я упорно добивался у нее: «Где партизаны?» И однажды она, вместо того чтобы промолчать по обыкновению, вдруг ответила вопросом на вопрос: «А чертить умеешь?»

Я сказал, что умею, а зачем? Но Люба ничего не ответила. А через несколько дней она принесла мне письмо и сказала: «От Кочубея». Кочубей дал мне задание снять план укреплений аэродрома. Я подключил к этому других ребят. И вот мы нанесли на бумагу план расположения казарм летного состава, укрепления, количество и виды самолетов, базирующихся на этом аэродроме. А еще мы выкрали у переводчика карту Витебска и нанесли на нее все данные. Эти материалы я передал Любе и вскоре получил через нее благодарность от Кочубея. Затем я стал потихоньку обрабатывать ребят, интересоваться, не хотят ли они бежать из лагеря к партизанам. Согласились не все, но даже и те, кто согласился, мало верили, что это возможно. Кочубей, правда, предупредил, чтобы мы не торопились с побегом, нужно еще проделать кое-какую работу на месте. Мы были готовы на все, лишь бы напакостить проклятым фрицам.

Вместе с другой разведчицей, Женей, Люба принесла нам две корзины с минами. Причем Люба рассказывала, что, когда они несли корзины, немецкий патруль остановил их и стал проверять. А девушки засыпали мины сверху морковкой. Немец, увидев морковку, стал нагребать ее себе в карманы. Хорошо, что карманы у него оказались не очень объемистыми, и он отпустил девчат с миром, так ничего и не заподозрив.

Получив мины, мы стали обдумывать, что возможно заминировать в первую очередь. Решили заминировать трансформаторную будку, бензохранилище и бомбоубежище, где по ночам собирался весь немецкий летный состав. Но и этого нам показалось мало, и, заминировав перед уходом все три объекта, мы принялись за автомобили. Я стоял у входа в гараж и наблюдал, чтоб никто не зашел, а Виктор Крылов и Костя Божедомов вывертывали в моторах машин свечи и засыпали в мотор металлические стружки.

Покончив с этим, мы, все восемь человек, сели в машину и отправились на Смоленское шоссе, якобы для сбора запчастей по ремонту русских марок машин. Об этом было уже заранее договорено с начальником гаража. С нами должен был ехать немецкий фельдфебель, но мы выехали за ворота, а его нет. Мы не стали ждать, и Крылов нажал газ. Как мы и условились, на развилке нас ждала связная Женя, она села к нам в машину, и мы двинулись в расположение партизан. Дорога была размыта, вокруг грязь и слякоть, и колеса все время буксовали, но не хотелось бросать машину, и мы километров пятьдесят тащили ее прямо-таки на руках.

И вот партизанский полк Гришина, отряд «Победа». Как радостно встретил нас Кочубей и все партизаны! А уж нашему счастью не было, кажется, и границ: наконец-то дома!»

Если летом при переходе через линию фронта в отряде «Победа» было всего двадцать семь человек, то к зиме сорок второго года у Кочубея насчитывалось уже больше сотни партизан. За четыре месяца борьбы партизаны успели завоевать большую популярность среди местного населения, и в отряд приходили юноши и девушки из окрестных сел и деревень, временно оккупированных немецкими захватчиками. Много разных тропинок вело в этот отряд, и люди шли по ним со всех сторон, потому что не могли, не имели права поступать иначе. Вот, например, что рассказывает Иван Банный о своем приходе в отряд.

«Хорошо помню день, когда в нашу деревню Копосино Демидовского района Смоленской области пришли немцы. Был полдень. Мы, все колхозники, в это время делили мясо зарезанного колхозного быка в сарае. Немцы быстро окружили сарай и дали из автоматов несколько очередей. К счастью, никто не был убит. Потом они потребовали от нас яиц и масла. И так продолжалось каждый день, пока они не поели в деревне всех кур, гусей и поросят. С людьми обращались по-идиотски, наставляли в грудь винтовки, избивали. Я все это видел, и у меня с каждым днем росла злоба в душе, я хотел мстить, но был бессилен: ведь немец однажды уже дал мне затрещину, когда я отказался идти строить дорогу. Вскоре староста деревни отправил меня в обоз: везти из Демидова на Рудню награбленное добро для какого-то немца. Из Демидова я и сбежал вместе с лошадью и решил больше никогда не возвращаться в деревню, а уйти к партизанам. Все мои братья были на фронте, и для себя я считал позором служить немцам.

И вот мы втроем, Петр Сырков, Петр Сидоренков и я, отправились в партизанский край искать Демидовский райком партии. Нашли мы его в деревне Рожны Слободского района и обратились к военкому Быкову с просьбой принять нас в партизаны. Сыркова и Сидоренкова он оставил в отряде, а меня по малолетству отправил в диверсионную школу за линию фронта. По окончании школы я был зачислен в группу лейтенанта Каюды. Он пришел из отряда «Победа» набирать подрывников. Кроме меня в группе были еще Семен Крапоткин, Борис Казарин, Валентин Стариков, Алексей Овсянников, Михаил Кораблев, Николай Ронжен, Сергей Леонов и другие.

В конце сорок второго года мы перешли через линию фронта. Вот как об этом написал тогда наш поэт Борис Казарин: