Страница 2 из 45
— Может, и спохвачусь, а сейчас не хочу!
Обняла она мать, прильнула к ней, ласково заглядывая в глаза, и вдруг спросила:
— Мам, почему меня так зовут?
Она стеснялась своего имени и часто спрашивала у матери, откуда оно такое, недеревенское, но мать только плечами пожимала, отговаривалась: «А вот деда твоего Тарасом зовут. Лучше, чтоб тебя Тарасом звали?»
Но сегодня Дианка не отстала от нее, потребовала.
— Отец у тебя такой был — выдумщик. Наградил имечком да и скрылся с глаз долой.
Только теперь Дианка задумалась: ведь правда, должен же и у нее быть отец, хоть она его никогда и не видела, не вспоминала даже.
«Такой выдумщик», «наградил имечком»… Может, и хороший был человек. Чудак только. Как дождь среди зимы.
— Сказал: поеду учиться, — продолжала мать, — а уехал — как в воду канул. Говорят, выучился, художником стал.
— И даже писем не писал? — спросила Дианка.
— Почему не писал? Года два писал, да я не отвечала.
— Почему?
— Не знаю. Гордая была. Да и глупая, вроде тебя. Только что толку об этом теперь вспоминать? Давай забудем про него, ладно?
— Ладно, — сказала Дианка, но сердце все равно ныло: какой он был, ее отец? Она ведь на мать нисколечко не похожа. Значит, на отца? Может, и он такой же был: непутевый и некрасивый.
Мать, как услышала, даже руками всплеснула:
— Ты что это на себя наговариваешь? Да за такую девку…
— А глаза? — в упор спросила Дианка.
Глаза у нее и в самом деле были чудаковатые: косые не косые, а невидящие. Будто глядела она на человека, а видела что-то совсем-совсем другое — нездешнее.
Впрочем, такие же глаза были и у деда Тараса, только он всегда щурил их, не показывал. И только Дианка знала, что веселым был дед Тарас не от веселья, а от горя. Только прятал его от людей, не выказывал.
— Дочушка ты, дочушка, — потрепала ее по волосам мать, — не об том ты сегодня думаешь. Скоро жених с дружками заявится, что ты им ответишь? Что?
— Отвечу, что раздумала.
Но, когда к хате подкатил свадебный поезд, Дианка вышла навстречу ему в фате. Только лицо белое-белое, не отличить от фаты. На белом лице черным огнем — глаза.
Андрей даже отшатнулся, встретившись с ней взглядом, но тут дружка подскочил, подхватил обоих под руки:
— Совет да любовь! Совет да любовь!
А гости прямо из сеней запели:
Как у нашего свата,
Как у нашего свата
С лозы, с вербы хата,
С лозы, с вербы хата…
И загремела в Веселых Ключах свадьба — веселая, бесшабашная!
Лишь невеста сидела за столом, ко всему безучастная. Что пели, что пили, ничего она не слышала и не видела. Очнулась лишь, когда с другого конца стола пьяно и заливисто крикнули:
— Горька-а-ааа!
Не поднимаясь из-за стола, она глянула снизу вверх на ждущие, пьяные глаза Андрея и заплакала.
— Ты что меня перед людьми позоришь? — шепнул ей на ухо Андрей и поцеловал куда-то в нос.
— Да это я так, — всхлипнула Дианка, — деда Тараса вспомнила.
Потом она с отчаянья выпила вина и захмелела. Все расплылось у нее перед глазами, как в тумане. Где жених, где подженишники — ничего не разобрать. Зато на душе так тепло стало, бездумно. И все же сквозь туман, сквозь бездумье, сквозь дым, поднявшийся над столом, она увидела, как мать вдруг зевнула, положила на стол голову и заснула. Средь гама и шума заснула как в воду нырнула — умаялась. Дианка глядела на нее и видела каждую морщинку на ее лице, даже ямочка на щеке и та как морщинка.
Гости между тем вышли из-за стола и тянули Дианку на круг: поглядеть, не хрома ли невеста. Это ее вконец расстроило. «Что они, меня не знают, что ли? Глупый обычай!» Она хотела попросить защиты у Андрея, но тот тоже потребовал:
— Выходи, товар лицом показывай!
Дианка — делать нечего — прошлась разок-другой по кругу, потом сняла фату, накинула пальто и вышла на улицу.
Под крыльцом шевелилась лужа — капало со стрехи.
«Значит, скоро весна, — подумала Дианка. — Зашумят по оврагам ручьи, скворцы прилетят. Весело будет. Не так, как сегодня».
На дороге загудела машина, резко затормозила против крыльца.
— Эй, сумасшедшая! Ты что в белых туфлях по лужам шлепаешь?
Шофер был маловат ростом и еле виднелся из-за баранки. Но Дианка тотчас узнала его. Это был Коля Сизов из соседней деревни Мансурово, дружили они еще с третьего класса.
— Нравится и шлепаю, — сказала Дианка, не давая себе признаться в том, что несказанно рада встрече с Колей. — Тебе что — завидно?
— Конечно!
Коля подошел к крыльцу и носком сапога попробовал, крепок ли лед вокруг лужи. Лед был еще крепок.
— А что это у вас? — спросил он.
— Как что? Свадьба.
— Чья? — удивился он. Моя. Чья ж еще?
— Надеюсь, шутишь?
— В том-то и дело, что не шучу.
— Но ты вроде и не рада?
— А чему тут радоваться? — вздохнула Дианка. Надо выходить, вот и выхожу.
— Как это надо? — не понял Коля.
— А вдруг больше никто не возьмет?
Теперь Коля вздохнул:
— Мудруешь ты все, Дианка. Как в школе.
— А что в школе?
— Разве забыла, как физкабинет на сосне устроила?
— Да ладно тебе! — отмахнулась от него Дианка. — Заходи — выпей!
— Не могу, — сказал Коля, — телят на бойню везу.
— Завтра свезешь.
— К завтрему они подохнут, боюсь.
Дианка встала на подножку, заглянула в кузов:
— Какие хорошенькие… И на бойню?
Она гладила мягкие, теплые морды телят, они тыкались ей в ладонь, сосали пальцы.
— Ну ладно, — вдруг решила она, — не хочешь заходить ко мне на свадьбу, тогда возьми меня с собой в город.
Коля в это время затягивался папироской, а как услышал, чуть не задохнулся дымом:
— Ты что?
— Ништо! И не спрашивай ни о чем. Возьми — и все.
Он и в самом деле не стал спрашивать, распахнул дверцу кабины.
— Ну садись!
Деревню проехали молча. Когда стали сворачивать на шоссе, ветер донес от реки нестройные звуки песен.
— Может, вернешься? — спросил Коля.
— Нет!
По обочинам дороги еще лежал снег, синий, ноздреватый, хотя тянуло уже с полей запахом прошлогодней травы.
Коля, закрывая стекло, будто невзначай положил руку на Дианкино плечо.
— Ты что это? — вскинулась она. — Я ведь замужем!
— Хорошо замужество: в первый же день свадьбы от мужа сиганула!
— Ну и сиганула! Подумаешь! Тебе-то какое дело?
— Был бы я на его месте, от меня б не сиганула.
— Это еще почему?
— А потому! Залюбил бы до смерти!
Дианка удивленно поглядела на него, будто в первый раз увидела.
— Вот ты какой…
— Да не бойсь, не бойсь, — Коля убрал с ее плеча руку. — Я свое место знаю.
Оттепель наделала беды, колеса машины то и дело пробуксовывали, и Коля, чертыхаясь и кляня на чем свет стоит зоотехника, который послал его в город, дергал машину то взад, то вперед, пока на небольшом повороте она не застряла совсем. Тогда Коля заглушил мотор, положил голову на баранку и стал молча глядеть на Дианку.
— Ты чего? — спросила она.
— Ничего. Можно ж мне хоть поглядеть на тебя?
— Поглядеть можно, — сказала Дианка и вздохнула. — Только знаешь что? Внешность в человеке не самое главное? Правда?
— Правда.
— Вот, к примеру, я. Я ж не виновата, что у меня глаза вкось глядят. Я ж все равно ими вижу. Как все нормальные люди.
Коля усмехнулся. У него глаза были красивые, синие и ласковые. Но он отвел их.
— Так ты еще красивее, — отвернувшись, сказал он.
— Врешь!
— А чего мне врать? Меня ж ты все равно не полюбишь?
— Почему? — удивилась Дианка.
— Потому что я гожусь лишь для друга. Помнишь, как на переменках ты все свои тайны мне рассказывала?
— Помню.
Из грязи в конце концов они все-таки выбрались, и дальше дорога пошла веселей. Дианка открыла окно, и плотный, пахучий полевой ветер ударил в лицо. Дианка засмеялась. Впереди была дорога, неизвестность, приключения, и это настраивало на веселый лад. А Коля, наоборот, встревожился: