Ключ

— Иди, — уже думая о своем, ответил профессор.

Внизу, в комнате, где размещались электронно-вычислительные машины, было много народа.

Демид вскоре отметил, что все будто ходят по большому кругу, в центре которого стоит экран, немногим меньший телевизионного. Сюда, на этот экран, подаются все данные для первичной обработки информации: сведения о самочувствии космонавтов — их пульс, давление, температура, сюда же поступают и технические данные с корабля, который через два часа должен был взять старт с Байконура и через двое суток состыковаться с орбитальной станцией.

Демиду казалось, что в центре всего происходящего находится не руководитель полетов, а этот небольшой экран, что было недалеко от истины, потому что именно с этого экрана представители различных служб получали свои данные и, уже в обработанном виде, передавали их руководителю полетов. Опасность, что кто-нибудь может упустить очередное сообщение, была исключена: постоянно работал автоматический счетно-записывающий аппарат. Записывалось все, и рядом с каждой записью значилось ее точное время.

Демид следил, как на экран передаются все команды, поданные на далеком Байконуре, увидел команду «ключ на старт», означавшую, что ракета сейчас взлетит, потом несколько промежуточных команд, написанных красными буквами на сером фоне экрана, а еще через минуту прочитал: «объект в полете». И сразу — данные о перегрузках, о температуре, о пульсе космонавтов, о давлении в отсеках… Вокруг него сновали люди, и только он один сидел неподвижно на своем стуле и со жгучим стыдом вспоминал вчерашний вечер…

Спустя некоторое время к Демиду подошел начальник вычислительного центра и сказал:

— Вы пока можете отдыхать. Все идет нормально, и ваша помощь и присутствие сейчас не нужны. Понадобитесь позже, когда мы будем проводить коррекцию орбиты. Новая машина великолепна, но мы еще не успели к ней привыкнуть.

Демиду нечего было беспокоиться, его контрольное клеймо стояло на одном из тэзов, и почему-то казалось, что это гарантия надежности всей машины. Жизнью своей Демид отвечал за нее, но высказать это ни за что бы не решился и потому просто сказал:

— Я живу в семнадцатой комнате.

— Доброй ночи.

Демид вышел из здания, где размещался вычислительный центр, и сразу весенние запахи степной южной ночи перехватили ему дыхание. Он не был степняком и не мог отличить запах чебреца от душицы или полевой мяты от иван-чая, но аромат полыни знал хорошо, и сейчас ему казалось, будто весь мир наполнен этой горьковато-сладкой свежестью.

В маленькой комнате пахло чистым, хорошо проглаженным бельем. Демид сел на кровать и задумался. Как все-таки удивительно устроена жизнь: то целые месяцы и даже годы текут медленно, не отмеченные яркими событиями, то вдруг, будто подстегнутые, устремляют бег, и за один вечер совершается столько, что другому, может, хватило бы на всю жизнь.

Лариса. Что она сейчас делает? Спит, конечно, и думать забыла про смешного, наивного Демида Хорола, построившего никому не нужную машину и выбравшего самое неподходящее время для объяснения в любви. И все-таки раскаиваться ему не в чем, все, что он сказал ей в последний вечер, правда.

Распахнув окно, он осмотрелся. Огромная, параболическая чаша космической антенны чуть заметно вращалась на своем пьедестале, отыскивая в бездонных просторах космоса далекий спутник. Чтобы пережить эту минуту и почувствовать себя сопричастным к происходящему здесь великому действу, он жил и будет жить впредь.

Утром в вычислительном центре около пульта отображения людей заметно поприбавилось. Демид, поздоровавшись, сел на свой стул, по-прежнему чувствуя неловкость от своей ненужности.

Удивительно все-таки освоение космоса! Когда читаешь об этом в газетах или смотришь по телевизору, все представляется чем-то фантастическим, сверхъестественным, а здесь, на месте, оказалось обычной работой. Например, нужно было быстро нанести непрерывно поступавшие данные на перфокарту и еще быстрее ввести в машину. Космос здесь утрачивал свою романтичность, становясь обыденным делом. Такова судьба всех великих открытий. Когда-то в незапамятные времена в воздух поднимались лишь герои-романтики на своих первых испытательных аппаратах, теперь же воздушным транспортом перевозят мясо и картофель. Когда-нибудь наши правнуки повезут на Марс капусту и будут негодовать, что им неправильно оформили накладные…

На второй день напряжение в большой комнате вычислительного центра заметно усилилось: приближался момент стыковки космического корабля с орбитальной станцией, самый ответственный момент полета.

И вот на экране вспыхнули слова: «До объекта один километр».

Включились телевизоры, установленные во всех комнатах вычислительного центра и командного пункта. Они отчетливо покажут, как произойдет стыковка.

«Расстояние до объекта десять метров».

На экранах телевизоров уже виден «объект» — огромное продолговатое тело орбитальной станции.

Чтобы лучше видеть, Демид, весь напряженный, собранный, затаив дыхание, привстал со своего стула. Экранная строка сообщала: «Расстояние до объекта один метр». Корабль был отчетливо виден во всех своих деталях. И тут же появилась надпись: «Расстыковка. 14.02.40», что означало, что корабли еще не полностью соединились, а также время происходящей операции. Надпись сохранялась несколько секунд, потом вдруг появилась строка: «Стыковка. 14.02.45». Корабль коснулся станции, но это было еще не полное соединение, они словно нащупывали друг друга, примеривались, и снова надпись: «Расстыковка. 14.02.50», а через несколько секунд снова: «Стыковка. 14.02.55». И сразу же побежали кодовые названия систем, которые должны были состыковаться, потому что соединение двух кораблей — это соединение многих электрических и гидравлических систем. И наконец на экране большими буквами вспыхнула надпись! «Состыковано. 14.02.58».

Казалось, в это мгновение должны были грянуть оркестры, вспыхнуть праздничные фейерверки, ударить в небо сверкающие фонтаны, но ничего подобного не произошло. Стыковка — это только первый этап работы, теперь нужно все проверить, сделать полет абсолютно безопасным и только тогда позволить космонавтам перейти из корабля в орбитальную станцию. Но стыковка прошла благополучно, и от этого у всех появилось приподнятое, радостное настроение. Хорошее начало любого дела — как удачный запев песни: запев хороший и песня будет хорошей. Появилось даже время для шутки: вдруг на пульте отображения информации между двумя рядами букв и цифр появились слова:

«У профессора Лубенцова родился сын. Вес — 3 600 граммов. Самочувствие матери хорошее. Температура 36,7. Пульс — 72, кровяное давление 120/80. Поздравляем».

Появились, мелькнули перед глазами и тут же исчезли, все произошло настолько быстро, что Демид не понял: действительно он это увидел и прочел или ему только показалось. Можно проверить, на широкой бумажной ленте АЦПУ записывается все.

Демид вышел из вычислительного центра, поднялся на второй этаж. Дежурный сидел возле столика. Перед ним два телефона, у стены ряд стульев.

— Ваш пропуск?

— Пропуска у меня нет, я из вычислительного центра, но мне необходимо видеть профессора Лубенцова.

— Боюсь, что ему сейчас некогда, Как ваша фамилия?

— Хорол. Демид Хорол.

Дежурный поднял телефонную трубку:

— Здесь товарищ Хорол спрашивает профессора Лубенцова.

Долго ждал, потом сказал:

— Понимаю. Спасибо, — и к Демиду: — Вас просили подождать. Садитесь, пожалуйста.

Демид послушно сел, прислушиваясь к тихому говору и шуму, наполнявшему центр. Не зовут ли его?

Шла хорошо продуманная, организованная работа, в которую так легко вписалось сообщение о рождении маленького Лубенцова, о котором еще долго будут рассказывать с ласковой улыбкой, как о необычайном событии, будто крошечный, еще не имеющий имени Лубенцов родился в космосе.

Демид сидел, терпеливо дожидаясь Лубенцова, как вдруг двери командного пункта распахнулись и Александр Николаевич вышел в коридор. В этот момент, казалось, он начисто забыл о космических кораблях, в его жизни были подобные стыковки и еще много будет впереди, но сын — сын был первым, единственным, долгожданным.