Страница 93 из 144
— Не слишком ли они малы для этого?
— Нет, не малы. Мы знаем случаи…
— Случаи, случаи! — перебил лейтенанта Ковалёв. — У вас есть какие-нибудь факты или весь этот разговор опирается на хиромантию?
— Вчера на шестнадцатом участке обокрали табачный киоск.
— И это сделал Пётр Ковалёв?
— Нет. Я этого не думаю. Кто это сделал, мы ещё не знаем, но вся компания ребят вчерашний вечер провела в этом районе, и, мне кажется, это не случайно. Тут всяко может быть…
Ковалёв встал из-за стола.
— Слушайте, товарищ лейтенант, у нас сейчас поветрие такое, что-то вроде моды: считать, что у ответственных работников должны быть неудачные дети. Даже преступников среди них ищут, часто не имея никаких к тому оснований. Я вас очень попрошу: следующий раз, когда вы соберётесь ко мне, вооружиться фактами, а не предположениями… Это сохранит и ваше и моё время. Кроме того, прошу воспитание моих детей доверить мне. Думаю, что так будет лучше.
Савочкин тоже поднялся, лицо его покраснело.
— Извините, — запинаясь, сказал он. — Я только хотел… конечно… фактов нет… но когда будут, то будет поздно… надо заблаговременно…
— Об этом уж позвольте думать мне. Всего лучшего, товарищ Савочкин.
— Всего лучшего, — пробормотал вконец смущённый лейтенант и вышел.
Он жалел, что решился пойти к Ковалёву. Не надо было идти, не имея уличающих фактов. Тысячу раз не надо! Вот и оказался в каком-то дурацком, неприглядном положении не то клеветника, не то подхалима.
Поздно вечером, вернувшись домой, Ковалёв застал сына ещё за столом, взглянул на его весёлое курносое личико и опять вспомнил Савочкина. Не может ничего плохого сделать такой хороший мальчуган! Но всё-таки, чтобы развеять сомнение, Ковалёв спросил:
— Где это ты бегаешь по вечерам? Что у тебя там за компания такая?
Мальчик вскинул глаза на отца:
— А ты откуда знаешь?
— Я, брат, всё знаю. Так что же это за компания?
— Дай честное слово, что будешь молчать!
— Честное слово.
— Ох, у нас весёлая игра! Мы играем в партизан и подпольщиков. У нас всё как у настоящих. У нас клятва вечного молчания, а кто изменит, раз и навсегда выбывает из игры, и его никогда уже не примут.
— Я знаю про эту игру, — сказала мать, войдя в комнату. — Пусть себе играют.
Ковалёв засмеялся. Каким несерьёзным показался ему в этот момент лейтенант. Вот уж действительно, ничего не скажешь, нашёл где ловить преступников!
А на другой день Митька Кравчук, парень лет пятнадцати, верховод в этой партизанской игре, подошёл на улице к Андрейке и сказал:
— Здравствуй, друг. У меня к тебе дело.
— Какое?
— Ты бабку Галчиху знаешь?
— Галчиху? Нет.
— Эх ты! Как пятак брать, так знаешь, а как до дела дойдёт…
— Какой пятак?
— Пять рублей, что она тебе дала, проел?
— Бабка Анастасия?
— А кто же ещё! Слушай, я тебе свёрточек дам, он не тяжёлый, отвезёшь его в Дружковку. Денег на билет тоже дам. И скажи бабке, пусть мне обещанное приготовит.
— Я не поеду.
— Не поедешь? Деньги берёшь, а ехать не хочешь? Ладно, расскажу Ивану, как ты мороженое покупал!
Холодок пробежал по спине Андрейки. Знал же он, ведь знал, что будет беда из-за этих денег, — вот она и пришла!
— Пойдём, возьмёшь свёрток, — уже командовал Кравчук, и Андрейка послушался.
Они вошли в высокий серый дом. Митька вынес довольно большой, но очень лёгкий свёрток.
— Что тут? — спросил Андрей.
— Много будешь знать — скоро состаришься.
Андрейке стало не по себе. Что-то подозрительное было в этом деле. И зачем он взял деньги! А здорово её прозвали: «Бабка Галчиха!» Здорово! Скорее отвезти свёрток и забыть про всё.
Андрейка поехал. Бабка Анастасия встретила его как самого близкого человека. Только когда мальчик напомнил про «обещанное», чуть нахмурилась, но ничего не сказала.
— Спасибо тебе, Андрюшенька, спасибо, моё родное дитятко, — приговаривала старуха. — А Дмитрию скажи: всё у меня есть, ничего больше посылать не надо, а то люди завистливы, могут его подаркам позавидовать. Спасибо, сыночек, спасибо.
Андрейка помчался догмой с чувством огромного облегчения. Он отработал свою пятёрку, и бабка Галчиха не вправе больше от него чего-нибудь требовать.
Он прибежал домой, открыл дверь и замер от ужаса — на диване в столовой сидел старшина милиции и о чём-то разговаривал с Иваном и сёстрами. На лбу у Андрейки выступил пот. Зачем здесь милиционер? Может, что-нибудь случилось дома? Нет, не похоже!
И его снова охватила тревога.
Старшина сидел, разглядывал юных Железняков и думал, как тяжело старшему содержать и воспитывать такую семью. Он знал Павла Железняка, знал покойную Железнячиху и в глубине души восхищался решительностью и самостоятельностью Ивана. Андрея он встретил так, как будто они были приятелями.
— Так вот, друг, — обратился он к мальчику, — расскажи мне как корешок корешку, что вы вчера вечером около табачного киоска делали, кого вы там видели и куда все папиросы из киоска убежали?
Андрейка испуганно взглянул на старшего брата, потом на милиционера и насилу выговорил:
— Не знаю. Я там никого не видел.
— А что ж вы там целый вечер крутились?
— Мы играли.
— Я знаю, что играли, а ты мне расскажи, что за игра у вас была.
— Мы в партизан играли, в разведчиков.
— Подождите, товарищ старшина, — вмешался в разговор Иван. — Может, вы объясните, что вы хотите? А иначе разговор не получится.
— Вчера на улице Марата обокрали табачный киоск. А вот эти мальцы — их тут большая компания собралась — весь вечер словно патрульную службу несли около киоска.
Теперь уж и Иван смотрел на Андрейку вопросительно.
Будь мальчик наедине с братом, он бы немедленно во всём признался. Но милиционер и неожиданность домашнего допроса были так страшны, что Андрейка, не отдавая себе ясного отчёта, имеет ли бабка Галчиха отношение к тому, о чём его спрашивают, но смутно догадываясь об этом, начал оправдываться.
— Мы там играли, — чуть дрожащим голосом произнёс он. — А чтоб кто в киоск лез — я не видел. Да если б мы такое видели — убили бы этих воров! Мы не только около киоска играли, у нас одна застава около памятника была, вторая — около кафе, а третья — около большого серого дома. И нигде наши враги не могли нас поймать. А штаб около киоска был.
— А кто же ваши враги?
— А такие же ребята. Мы каждый раз жребий тянем, кому быть партизаном, а кому фашистом. Товарищ старшина, только вы никому не говорите, о чём я вам рассказал. Мы партизанскую клятву молчания дали.
— Я непременно буду молчать, — впервые за всё время улыбнулся милиционер. И его усталое лицо стало удивительно добрым. — Ну, извините, граждане, за беспокойство. Ничего не поделаешь, служба.
С этими словами он вышел из квартиры Железняков. На лестнице послышались его тяжёлые шаги, потом всё стихло.
— А теперь, — воскликнула Христина, за весь вечер не проронившая ни словечка, — рассказывай всё начистоту, нам рассказывай. Чистую правду!
— Я правду и говорил, — неожиданно для себя обиделся мальчик. — Ты что думаешь, я вор? Да? Думаешь — вор? — Голос звучал уже на самых высоких нотах.
— Подождите, люди добрые, — миролюбиво сказал Иван. — Никто тебя за вора не считает, а мы хотим знать, как вы там играете. Не может быть у вас тайн. Ясно? А обвинять Тебя в чем-нибудь мы не собираемся. Рассказывай.
— Я уже всё рассказал, — упрямо повторял мальчик. — Я ему всё рассказал. Мы вчера подпольщиками были, партизанам оружие транспортировали — три пакета гранат, патронов, толу…
Сердце Андрейки билось сильно-сильно. Он теперь уже всё понял — и какое оружие они вчера переносили, и что он возил бабке Галчихе. Теперь он врал, врал вдохновенно, убеждённый, что только это враньё может его спасти. О поездке к бабке Галчихе не знает никто и никогда не узнает, а сама бабка не осмелится больше к нему приставать.
Всё это было так страшно, словно он падал в пропасть и никак не мог достичь дна. И зачем он взял эти пять рублей?!