Страница 112 из 144
В эти душные июльские вечера его невольно тянуло к книгам. Он читал о Чапаеве и Зое, об Оводе и Маресьеве, о Фоме Гордееве и Печорине, читал без системы и порядка, но восхищаясь от всего сердца. Часто Иван откладывал книгу в сторону, раздумывая над извилистыми линиями человеческих судеб. Писателю, очевидно, всё понятно, а вот в жизни всё бывает куда сложнее…
Маков постучал в дверь, но Иван не сразу понял, где это стучат. Все помыслы его были настроены только на одну волну: «Трижды и ещё раз», — а остальные звуки доходили до сознания с большим запозданием. Наконец он понял, что кто-то хочет войти, сорвался с дивана, открыл дверь.
— Привет и лучшие пожелания! — объявил с порога Маков. — Чего загрустил, добрый молодец? Почему дома сидишь?
— А что мне ещё делать? Садись.
Пётр сел, оглядел комнату. Всё кругом было натёрто и начищено так, словно хозяйничала здесь опытная женская рука.
— А сёстры твои где?
— В пионерлагере.
— Книжки читаешь?
— Читаю.
Пётр взял книжку, взглянул на обложку и бросил на диван.
— Это нами ещё в глубокой юности читано.
— А я вот сейчас читаю.
— Ясно! Культурно растёшь? — засмеялся Маков. — Я за тобой пришёл. Чего ты сидишь дома, как монашка в келье? Пойдём на стадион, там сегодня бокс, финальная встреча! Первенство области! Одевайся! Пошли! — командовал Пётр.
Иван послушался.
Да, он пойдёт на стадион. Ничего не случилось в его жизни, ничто не сломает его.
— Сейчас оденусь, — сказал он, направляясь в другую комнату.
Пётр подошёл к окну и оглядел широкую панораму завода. Солнце клонилось к горизонту. Скоро семь.
— Ты про Кирилла Сидоренко ничего не знаешь? — крикнул он Ивану.
— А где он?
— В Дружковке. Бить тебя похвалялся, ребята слышали.
— Ты пришёл предупредить меня?
— Я пришёл, чтоб с тобой вместе на бокс идти, — оторвался от окна Маков, — вот и всё. Понял?
— Понял.
— А с Кириллом что-то мы не так сделали. — Маков стал серьёзным. — Я уже думал, думал. Будто всё сделано правильно, а на сердце кошки скребут.
— Вот и я тоже думал, — сказал Железняк. — Озлобили мы парня, а объяснить, видно, не сумели…
И потеряли человека… — И, как бы испугавшись чересчур серьёзного тона, Маков запел: — «Полюбить ты меня полюбила, удержать ты меня не смогла…»
— А зачем ты поешь, когда тебе петь не хочется?
— Кто это тебе сказал?
— Сам вижу.
— Ничего ты не видишь. Ясновидец! — снова скорчил гримасу Пётр. — Я — как соловей, когда захочу, тогда и пою. Пошли на бокс!
…Белый квадрат ринга был установлен на стадионе в центре сектора, который полукругом охватывает беговая дорожка. Тут обычно отводятся места для прыжков и толкания ядра, а теперь вырос небольшой квадратный помост, и на нём на столбиках были туго натянуты, словно нарисованные, белые линии канатов. На помосте, застланном упругим войлоком и покрытом брезентом, ещё никого не было, но вокруг ринга ходили люди в халатах или тренировочных костюмах.
А на другой дуге трибуны шумел народ. Иван заметил тут людей, которых никак не ожидал встретить на стадионе. Что уж говорить обо всех калиновских ребятах, когда даже прадед Михаила Торбы и тот сидел в шестом ряду, и глаза его, красноватые, воспалённые, горели от азарта.
Алексей Михайлович сидел чуть выше, он приветливо помахал рукой, увидя Железняка.
— О, ты тоже тут? А я думала, что тебя бокс не интересует, — услыхал Иван около самого уха шёпот Сани Громенко.
Она всегда появится там, где её не ожидают!
— А ты, должно быть, уже в какого-нибудь чемпиона влюбилась? — вместо него ответил Маков. — Идём, Санька, сядем где-нибудь с нами.
— Нет, не пойду. Железняк что-то очень сердитый, Боюсь, укусит. — Она засмеялась и исчезла в толпе.
Они нашли места чуть повыше помоста ринга.
— Смотри, смотри! — толкал Ивана локтем в бок Пётр. — Смотри, вон там в зелёном халате Семён Климко.
— Кто такой?
— Ты не знаешь, кто такой Климко? Вечный позор на твою голову!
— Ну, скажи, чтобы я знал.
— Семён Климко уже месяц чемпион Луганской области. Он бьётся в среднем весе, а побеждает тяжеловесов.
Из громкоговорителя раздался голос:
— Финальная встреча боксёров лёгкого веса! Мосолов — Горловка, Перепелица — Енакиево. Судья на ринге — Богушевич. Три раунда по три минуты.
На помост быстро выскочил невысокий юноша в чёрных трусиках и белой майке. Высоко подстриженные волосы с коротким чубчиком делали лицо боксёра воинственно-задорным.
— Перепелица! — послышалось на трибунах.
Боксёр наступил ногой на канат, подтянул рукой второй и помог пролезть в это отверстие судье и своему противнику. На ринг кто-то положил две пары коричневых боксёрских перчаток. Около столбиков появились секунданты. Судьи уселись на стульях с трёх сторон ринга.
Боксёры стояли в углах, исподлобья поглядывая друг на друга.
Вдруг прозвучал низкий мелодичный звук, чуть похожий на церковный звон.
— Гонг! Начали! — нетерпеливо крикнул Пётр. — Мосолов! Вперёд!
Что-то скомандовал судья — в шуме слова разобрать было невозможно. Боксёры сошлись, неуклюже, обеими руками пожали друг другу перчатки, сделали круг, словно в вальсе, и сразу повернулись друг к другу, сжавши кулаки, уже готовые к бою.
Они начали разведку, ловко уклоняясь от ударов, подставляя перчатки под кулак противника; они танцевали по рингу, передвигаясь упругими и плавными шагами; они старались найти слабое место соперника, чтобы сразу бросить туда всю силу хорошо натренированных мускулов.
Иван не успевал следить за молниеносными сериями ударов, непривычный глаз его не всегда замечал быстрые движения спортсменов. А они всё танцевали и танцевали, иногда позволяя себе пустить в ход кулаки, иногда подходя друг к другу совсем близко — и тогда короткие удары становились почти невидимыми, — а потом снова отскакивали и снова танцевали, выбирая подходящее мгновение и место для удара.
На скамье, в стороне от ринга, сидел пожилой, лет за пятьдесят человек. Голова его была побрита, из-под седых бровей глядели тёмные, живые, очень внимательные глаза. Большой нос казался приплюснутым, смятым.
Человек сидел свободно, положив ногу на ногу, и, казалось, очень мало обращал внимания на боксёров. А к нему всё время подбегали то спортсмены, то секунданты калиновской команды. Он что-то с усмешкой говорил им, и они, озабоченные, уходили на свои места.
— Кто это такой? — спросил Железняк своего соседа.
— Я тебе уже сказал — Семён Климко.
— Нет, я не о нём. Вон там, на скамье сидит.
Пётр взглянул внимательнее.
— Это Гурьянов, тренер нашей команды. Когда-то был знаменитый боец, чемпион мира… Гляди! Начинают!
Минута перерыва прошла, снова прозвучал гонг, снова начался бой. Опять затанцевали на упругом войлоке ринга лёгкие фигуры спортсменов. Вдруг Перепелица дрогнул, ноги его подкосились, и он упал.
— Ура! — закричал Маков. — Ура!
Мосолов быстро отбежал в угол. Судья стоял над Перепелицей и взмахивал рукой вверх и вниз, отсчитывая секунды. Он взмахнул семь раз, и Перепелица снова вскочил на ноги.
А Иван даже не заметил этого. Совсем близко от себя он увидел Любовь Максимовну и сразу забыл обо всём. Такой он её никогда не видел. Возбуждённое и покрасневшее её лицо, с пылающими чёрными глазами, показалось Железняку прекрасным. Матюшина что-то кричала, но голос её смешивался с сотнями голосов, и никто, кроме Ивана, её не слышал.
Снова ударил гонг. Боксёры сели на подставленные табуретки, широко раскинули на канаты усталые руки.
— А, Ваня, ты тоже тут? — вдруг заметила Ивана Любовь Максимовна. — Видел, как он этого Перепела уложил?
Глаза её сияли от азарта.
— Ты до конца будешь? — кричала Матюшина.
Что-то похожее на обещание прозвучало в её голосе, и для Ивана этого было вполне достаточно. Он смотрел на ринг, где заканчивалась первая встреча, и скоро почувствовал, как спортивный азарт охватывает и его. Ему уже хотелось, чтобы Мосолов снова сбил Перепелицу; ему хотелось видеть сильные и красивые удары, хотелось кричать, приветствуя победителя.