Ледовый десант

Майборский посмотрел на броню своего «КВ», испещренную рубцами и вмятинами. Если посчитать, то наберется не меньше двух десятков этих вмятин, зазубрин от осколков бомб, снарядов, мин, стальных болванок. Вспомнил: когда машина попадала в беду и не могла двигаться, экипаж никогда не покидал ее. Бывало, что из пяти человек оставалось только двое. И тогда «Капитан Тулин» вел огонь по врагам, не подпускал их к себе. А в минуты затишья подползали ремонтники и отбуксовывали подбитый танк-знаменосец в безопасное место. Поэтому и находится до сих пор в строю его «КВ» «Капитан Тулин».

Здоровой левой рукой Майборский провел по вмятине в лобовой части танка. Памятная отметина! Тот бой хорошо он помнит.

Это случилось после очередного ремонта «КВ» и экранирования. По глухому удару он догадался, что в лоб танку угодил снаряд. Другая болванка застряла в башне. Вдребезги разлетелось зеркальце наблюдения. «Наверное, поэтому не везет мне в любви!» — подумал он вдруг тогда. Были еще попадания. Один снаряд снес трак гусеницы. Другой повредил задний пулемет. Но и после того жестокого боя «КВ» не списали. Ремонтники «подлечили» его, и он снова стал в строй.

Майборский погладил теплую броню танка. Где только не воевал вместе с ним «Капитан Тулин». И под Воронежем и сорок втором, и под Сталинградом зимой сорок третьего, и в жаркие дни июля под Прохоровной, и под Ахтыркой, где было уничтожено только вражеской пехоты несколько тысяч, и в походе на Левобережную Украину. И вот теперь на Десне. Что только не довелось ему испытать! Попадал и в воронку от тысячекилограммовой бомбы, не раз вертелся на одной гусенице, возвращался из боя, словно еж, весь утыканный снарядами-болванками, которые не пробивали броню.

— Дойдем, друг, с тобой и до Берлина, — прошептал Майборский и перевел взгляд на танкистов, столпившихся на берегу.

Провести по дну Десны первый танк поручили механику-водителю Сидорову.

«Тридцатьчетверка», слегка подрагивая, будто ей было холодно и она побаивается входить в реку, медленно двинулась по песку, коснулась воды нижними траками. Позади танка шел наводчик Карабаш, держа в руках двухметровый кусок пожарного рукава, — нижний его конец был надет на выхлопную трубу. Двигатель работал пока на малых оборотах, и в выхлопную трубу могла попасть вода.

«Надо было самому сесть за рычаги», — подумал капитан Тернистый, не сводя глаз с удаляющейся от берега «тридцатьчетверки». Он вдруг снял планшет, кобуру с пистолетом, положил на траву и побежал за танком. Вскочив на броню, схватился за приваренную к башне скобу.

— Вперед, Сидоров! Ты же ленинградец! Вперед! — в мальчишеском азарте закричал Гнат.

Механик-водитель, будто услышав слова Тернистого, увеличил скорость — «тридцатьчетверка» пошла быстрее.

Под танком, словно в водовороте, клокотала вода, поднимала со дна песок. По реке разбегались волны. «Тридцатьчетверка» все глубже уходила под воду.

К танку подплыла лодка. Капитан Тернистый прыгнул в нее с башни. Выпрямился. Повернулся к «тридцатьчетверке» и снова закричал:

— Давай, Сидоров! Жми! Покажи, на что способна советская техника!

Сидоров знал, что за его «тридцатьчетверкой» следят все, кто находится на берегу, хотя она уже и скрылась под водой.

Как ни законопачивали щели, вода все же просачивалась в машину. Рычаги стали влажными, скользкими.

«А если затопит? — подумал с ужасом Сидоров. — Может, прибавить скорость? Нет, нельзя. Дно реки — не асфальт, не мощеная дорога… Да, трудная служба у подводников. Ведь они ничего не видят, ничего не знают, кроме того, что услышат, засекут акустические приборы. Нам, танкистам, все-таки легче, хотя и горим мы, бывает, в адских огнях, как в степи под Сталинградом или под Воронежем, как на ромашковом поле под Прохоровкой. Тогда командующий танковой армией генерал Ротмистров сказал: «Запомните, дорогие воины, этот день — двенадцатое июля сорок третьего года. Сегодня мы опровергли утверждение гитлеровцев о том, что они побеждают летом, а мы — зимой с помощью генерала мороза. Нет! Сегодня температура плюс двадцать пять, но мы все равно победили! Мы перемолотили армаду «тигров», «пантер», «фердинандов» и «королевских тигров»! Теперь и лето будет только нашим!..»

— И осень теперь будет нашей! И Днепр, и Десна осенью будут нашими! — прошептал Сидоров.

«Когда же кончится эта жуткая темень? Когда я выползу наконец на берег, распахну люк и вдохну полной грудью свежий воздух! Должно же это случиться? Должно! Непременно должно! — Сидоров посмотрел на светящийся циферблат трофейных часов. — Неужели прошло только две минуты, как «тридцатьчетверка» погрузилась в воду? Странно. Мне кажется, что я нахожусь под водой уже целую вечность…»

Дрожит, рассекая воду Десны, штырь-антенна. Сотни глаз воинов напряженно следят за ней с берега, с лодок, с парома.

Горький комок подкатился к горлу Майборского, захотелось пить. Левой рукой он рванул воротник комбинезона, нащупал пуговицы гимнастерки, расстегнул их. Теперь уже недолго осталось ждать. Через минуту-другую танк выползет, словно гиппопотам, из реки на песчаный берег.

И вот наконец-то, будто шапка гигантского гриба, над ровной поверхностью Десны появилась башня «Т-34».

Прошло еще несколько секунд, и «тридцатьчетверка», фыркая, будто какое-то доисторическое существо, выползла на прибрежный песок. Не дожидаясь, пока лодка пристанет к берегу, капитан Тернистый прыгнул в воду и по отмели побежал к танку.

Сидоров выбрался из «тридцатьчетверки» через верхний люк. И сразу же попал в объятия Тернистого. Удивленно воскликнул:

— Товарищ комбат! Я был на дне — и сухой. А вы? Почему вы такой мокрющий?

— Помогал тебе. Танк подталкивал. Пощупай, как натрудил мускулы, — засмеялся Гнат.

Над Десной загремело громкое «ура!».

Комбриг Майборский снял с головы шлем, зачерпнул из реки воды, смочил ею лицо, чуб. Облегченно вздохнул.

«Через несколько часов все танки будут на том берегу. А к вечеру мы оборудуем хотя бы один тридцатитонный паром… Ха-ха, брат Мартисян! Мои «лапти», оказывается, и летают!» — Майборский подозвал к себе стрелка-радиста Кулаковича, сказал ему весело:

— Появится в эфире генерал Мартисян, передай ему: «Друг Сурамович! «Лапти» уже на том берегу Десны». Так и передай! Понял?

«КВ» и «тридцатьчетверки» один за другим начали выходить на «старт» против поставленных на реке вех.

Гнат переплыл на лодке назад. Подойдя к Майборскому, он чуть не вскрикнул от удивления: возле комбрига стояла Зина Сугоняка с узелком в руке.

Зина, увидев Гната, мокрого с ног до головы, всплеснула руками.

— Боже! Опять горел!

— Нет, — улыбнулся Тернистый. — Просто люблю купаться в озерах и реках… Зина, ты даже не представляешь, что сейчас совершил мой механик-водитель старшина Сидоров! Он доказал перед всем фронтом, что такую водную преграду, как Десна, наши танки могут перейти вброд. Пусть волна накрывает их с головой — им не страшно!

— Я рада за Сидорова и за всех вас. Вот мы с мамой достали у сельчан немного гусиного жира. Лучшей мази от ожогов не найти. — Зина протянула Тернистому небольшую махотку.

— Спасибо, — кивнул Гнат.

Он внимательно посмотрел на девушку. Одета в теплый жакет, на ногах новые, купленные еще до войны, наверное, материны чулки, парусиновые ботинки на низких каблуках, на голове берет. Гнат перевел взгляд на чемоданчик, стоявший неподалеку под вербой.

— Наверное, далеко собралась. Вижу, оделась по-осеннему. Да еще и с вещами… Впрочем, не надо ничего отвечать. Я сейчас переоденусь, и мы с тобой поговорим.

Гнат побежал к танку.

— Товарищ полковник, — обратилась Зина к комбригу. — Возьмите меня в армию. Я до войны даже сдала на значок «Готов к санитарной обороне». Буду вашим бойцам раны перевязывать, ожоги смазывать. Вот уже и гусиного жира принесла.

— А что сказала мама, узнав о твоем намерении? — спросил Майборский.

— А что они, матери, могут сказать? Поплакала немного, а потом… — Зина потупила глаза: — Потом согласилась.