Страница 16 из 131
— Так держать, Сидоров! — подбодрил механика-водителя Тернистый. — Теперь возьми левее. Видишь земляной холмик? Это еще один дзот!
«КВ» свернул влево.
Весь экипаж танка «5-я застава» действовал умело, слаженно. Наводчик Барабаш помогал Тернистому вести наблюдение, указывал цели, иногда стрелял и без его команды — Тернистый руководил боем не только своего экипажа, но и всего батальона. Заряжающий Нечитайло готов был в любую минуту послать в замок орудия бронебойный или осколочный снаряд. Радист-пулеметчик Панин, когда выпадала свободная минута, строчил по фашистам из пулемета.
…Танки полковника Майборского, разгромив оборону немцев, широкой волной устремились на шоссе и стали таранить, расстреливать из пушек и пулеметов автомашины, тягачи с орудиями, бронетранспортеры, мотоциклы. Шоссе и обочины покрылись десятками костров, от которых тянулись в небо красно-черные дымы.
Вслед за танками на автомашинах и тягачах двинулись мотопехотинцы, артиллеристы, саперы, несколько самоходных артиллерийских установок — «САУ-152», прозванных бойцами «зверобоями».
Чтобы не пропустить к Киеву вражеские танки и воинские части, полковник Майборский решил на месте перехода шоссе оставить засаду из трех танков капитана Тернистого и двух противотанковых батарей. Основные силы объединенного отряда направятся к Десне. Он сказал об этом по рации Тернистому.
— Все понял! — ответил Гнат.
— Держись! Мы пошли! — сказал на прощание Майборский.
— Есть держаться! — вскинул Тернистый по привычке к виску руку, забыв, что разговаривает с командиром объединенного отряда по рации.
Танки «5-я застава», «За Родину!», «Славный» свернули с шоссе на уже убранные огороды, протянувшиеся от хат до лугов. На огородах лежала кучами картофельная ботва и высохшие плети тыкв. Понуро стояли безголовые стебли подсолнухов. Неподалеку от лугов пролегала обсаженная акациями, кленами и тополями дорога. Будто приток реки, она вливалась в основное русло — тысячелетний шлях между двумя древнерусскими княжествами — Черниговским и Киевским.
Тернистый рассредоточил танки. «За Родину!» притаился в вишневом садике, прикрывшись уже тронутой багрецом листвой; «Славный» — за ригой, а для своего «КВ» «5-я застава» он избрал позицию на лугу, где было несколько копен сена, одна — возле самого озерка. Отсюда хорошо было видно не только шоссе, но и обсаженный акациями и тополями проселок.
Танк «5-я застава» перестал дрожать — механик-водитель выключил двигатель. Через верхний люк Гнат вылез из машины, подошел к озерцу умыться.
Дым, пылища после боя уже осели. Озерцо, похожее на зеркало в зеленом обрамлении, поглотило, казалось, все синее небо.
Тернистый умылся. От рук, черпавших холодную воду, разошлись круги, заиграли солнечные зайчики.
— Здравствуйте, товарищ танкист! — неожиданно услышал Гнат.
Он оглянулся и увидел девушку. Она только что вылезла из копны сена и теперь отряхивалась от сухой травы, прилипшей к ее ногам, ситцевому платью, к шее, к густым русым волосам, волнами спадавшим на плечи.
— Гляди… Русалка вынырнула из озера! — удивился Гнат.
«Как похожа эта девушка на Таню из родного села! — подумал он. — И глаза такие же синие. Вот только волосы у Тани золотистые, а у нее будто присыпаны пеплом…»
— Русалка и сухая, — смерил Гнат незнакомку взглядом с ног до головы.
— Я тут пряталась в сене, — смутившись, пояснила девушка.
— Как же тебя зовут?
— Зина Сугоняка.
Тернистый назвал себя.
— Такой молодой и уже капитан! — не поверила Зина.
Гнат украдкой посмотрел на ее стройные, загорелые ноги, залюбовался горделиво поднятой головой, лицом, усыпанным золотистыми веснушками.
«Очаровательна. Действительно, русалка!..» — а вслух сказал:
— Ты сильно рисковала, находясь здесь, весне. Мы частенько используем для маскировки копны, и сейчас мой танк замаскируем под одной из них. Прятаться надо в окопе или в погребе…
— Я же не от снарядов пряталась, а от немцев и полицаев, чтобы не забрали в Германию.
К ним подошли водитель-механик Сидоров, радист-пулеметчик Панин, наводчик Барабаш и заряжающий Нечитайло. Поздоровались.
— С освобождением тебя, девушка! — воскликнул Панин.
— А вы навсегда пришли? — спросила тихо Зина.
Танкисты заулыбались.
— Навсегда!..
— Конечно!..
— Разве можно оставлять на растерзание фашистам такую красавицу!..
— Спасибо вам.
— За «спасибо» не отделаешься, — лукаво подморгнул Панин.
— Так я сейчас сбегаю домой и принесу яблок. Пепинка уродила. И груши. А соседка даст глечик молока…
— Не молоко и груши имеет в виду наш Леонид, а поцелуй, — пояснил намек радиста-пулеметчика Тернистый и смутился от этих слов.
Панин тут же подставил Зине щеку.
«Ты смотри, какой быстрый! — ревниво подумал Гнат. — Привык, что мама дома целовала в щеку!»
Наводчик Барабаш сжал губы дудочкой и тоже стал ждать поцелуя.
Гнат не выдержал, подошел к Зине, обнял за плечи и стал целовать ее в щеки, приговаривая:
— Это — за самого смелого из нас радиста-пулеметчика Панина. Это — за ветерана танковых войск ленинградца Сидорова. Это — за укротителя «тигров» Барабаша. Это — за славного отпрыска запорожского люда заряжающего Нечитайло…
Зина оттолкнула Тернистого.
— Ишь какой отважный!
— Поцелуй за себя оставишь на потом, — засмеялся Барабаш. — Знай меру.
— «Потом» на войне может и не случиться, — с грустью произнес Гнат.
— А у меня дочка такая же, как ты, Зина, — вздохнул Сидоров. — В Ленинграде она, блокаду пережила. Олей звать… Можно одолжить немного сена для нашего «КВ»?
— Разве ваш танк ест сено? — подняла удивленно брови Зина.
— Меньше, конечно, чем мамонт, — вмешался в разговор Тернистый. — Но…
— Берите хоть полкопны, — улыбнулась Зина.
Танкисты, прихватив с собой по охапке сена, ушли, начали маскировать «КВ». Гнат остался вдвоем с Зиной.
— Вон наши бегут из села, — показала Зина рукой. — Бегут к вашим танкистам с узелками и корзинами. До войны тетки что только не продавали на этом шоссе: картошку, лук, яблоки. У нас хорошая картошка родит.
— А ты здесь, сидя в копне, не голодала? — Гнат заметил в синих, лучистых глазах Зины печаль. — О пережитом думаешь?
— О вас… Вон рукав обгорел, весь в дырках. Еще пахнет дымом.
— Такая наша работа… Так что же ты здесь ела?
— Картошку вареную, лук. А вода рядом. Ночью ходила крадучись и набирала в кувшинчик. Вон он стоит возле копны. — Зина взяла глиняный кувшин, зачерпнула из озерца воды, подала Тернистому: — Пейте.
Гнат сделал несколько глотков.
— Вкусная вода… А ночью одна не боялась?
— Боялась. Но еще страшнее было оставаться дома. У нас в хате поселились два эсэсовца и один из наших, родом из-под Белой Церкви. Предатель. Вадимом его звать. Вот они втроем и сторожили Надю Калину. Такая ценная была для них, что эсэсовец держал ее на привязи. Все допытывался про какую-то саблю, украшенную драгоценными камнями и золотом. Надю я так и не увидела — домой не приходила, боялась попасть немцам на глаза. А тот выродок из-под Белой Церкви, мама говорила, все красавца из себя строил. И к Наде приставал. А она маме сказала, что у нее есть брат — пограничник Терентий Живица…
— А что-нибудь еще она говорила твоей маме?
— Больше ничего. Для нее имя брата было как бы паролем для наших. Наверное, ее брат — известный пограничник, как Карацупа, о котором до войны писали в газетах.
— И я читал про Карацупу, когда учился в школе… — Гнат помолчал. — Так как, ты говоришь, фамилия того перевертыша?
— Разве он скажет свою фамилию? А имя его Вадим! Он откуда-то из-под Белой Церкви.
— Одного Вадима я знал еще до войны — Перелетного. Сволочь из сволочей. Гад ползучий. Университет окончил. Выпендривался перед всеми, что очень грамотный… Да, рассудительная у тебя мать, раз спровадила свою дочь подальше от его глаз.