Страница 11 из 131
Майборский взглянул на часы.
— Через пять минут подам команду: «По машинам!» Не хотелось говорить, но придется. Артур Рубен погиб…
— Как! Артур? Погиб? — перехватило дыхание у Шаблия.
— Да. В том бою, неподалеку от переправы. В униформе немецкого майора он остановил колонну машин, бронетранспортеров и сопроводил к лесу до «особого приказа». Помощником у него был Терентий Живица. Артур играл роль посредника ставки Гитлера. Недаром учился еще в школе с детьми немецких колонистов в своей Латвии. И вот там, у леса, наши танки и поработали. Уничтожили все машины и бронетранспортеры. Артура узнал уже упоминавшийся вами штурмбанфюрер Вассерман и застрелил. Живица не успел спасти его, но штурмбанфюрера прошил автоматной очередью.
Один за другим загрохотали, вздрагивая, «КВ».
— Артур, Артур… — прошептал Шаблий. — Мой Андрей с того берега передавал, что тяжело ранен Оленев. Но об Артуре ни слова не сказал…
— Наверное, не хотел волновать вас.
Гул моторов усилился. Майборский хотел уже было подать команду «По машинам!», но к ним подбежал капитан — командир танкового батальона.
— Семен Кондратьевич! Я лишь пожму руку вашу и… на танк! Это я — Игнат Тернистый, друг вашего Андрея по школе. Мне сказал старшина Луденко, что вы здесь. Как же не повидать земляка?..
Тернистый говорил торопливо, будто хотел сказать сразу все за каких-то полминуты. Глаза его сияли. Такая неожиданная встреча.
Когда-то полковника Шаблия, начальника штаба пограничного отряда, пригласили выступить в школе. Игнат сидел с Андреем Стоколосом на одной парте. Они слушали его раскрыв рты. И вот выросли. Один стал пограничником, другой — танкистом.
— Так вы узнали меня, Семен Кондратьевич?
Шаблий не сразу нашел в себе силы улыбнуться: он только что думал об Артуре.
— Узнал. Как же ты вырос! И уже капитан. Тебе ведь всего двадцать один.
— Да. Я на семь месяцев старше вашего Андрея. Передайте ему мой привет!
— Спасибо, передам. Но пока что по радио.
— Мне пора, Семен Кондратьевич, — сказал Майборский, следя за бегом секундной стрелки на своих часах. — До будущей встречи!
Вскоре лавина бронированных машин тронулась в путь.
Рев моторов танков, тягачей постепенно утихал. Оседала на землю и поднятая колесами и гусеницами желтоватая пыль.
«Сорок танков! Это все-таки сила! — радостно подумал Шаблий. — А два года назад в этих местах нельзя было увидеть ни одного нашего танка. Только и разговоры про немецкие, что прорвались к Лохвице, отрезав путь войскам от Киева к Харькову. Такой бы танковый отряд тогда!..»
Над селом, над деревьями и крышами черными стрелами пронеслись двенадцать «илов» — поддержка танковому отряду.
7
У генерала Шаблия до нового сеанса радиосвязи с радистами-разведчиками, обслуживавшими партизанские соединения и отряды на Днепре, оставалось несколько часов. И он решил съездить и село, где в тяжкие дни сорок первого года его приютили добрые люди.
Семену Кондратьевичу давно хотелось проведать своих спасителей. Но слишком много было работы. Ни одного свободного часа. И вот наконец-то удалось выкроить время.
Шаблий сидел рядом с радистом, прислонясь плечом к дверке «эмки». Глаза его были закрыты. Но он не спал. Думал об Артуре Рубене.
«Артур, Артур… Как же так? Вырвался из такого плена, из лап, считай, самого группенфюрера Мюллера и его приспешника Вассермана и все-таки погиб… Сколько ты своим пленом задал хлопот! И мне и всему штабу… «Артур — предатель, а генерал Шаблий — политический растяпа! Пригрел врага, который возводит поклеп на партизан, на Советскую власть в своей листовке…» Как мы обрадовались с полковником Веденским, когда получили от тебя весточку прямым текстом! Ведь шифра у тебя никакого не было, когда бежал из плена… Воюет все же Пятая застава! И вот на тебе! После неимоверных мук погиб. И твой побратим Иван Опенкин, наш первый среди партизан Герой Советского Союза, тоже погиб. Нет уже в живых ни командира, ни комиссара Пятой заставы. Но многие хлопцы еще воюют. Жива и Леся Тулина… Сражается с врагом твоя застава, Артур! Еще пойдут твои друзья в наряд на охрану государственной границы, когда закончится война… Что я скажу твоим латышам? Что скажу, Артур, матери твоей?..»
Шаблию вспомнилась встреча с пограничниками Пятой заставы накануне войны. Среди них стоял и сержант Артур Рубен — крепыш, чемпион округа по борьбе, сын латышских стрелков, родственник самого командарма Яна Фабрициуса. «Мог ли человек, в пятнадцатилетнем возрасте убежавший из дому в Испанию, чтобы сражаться против фашистов, изменить присяге Красной Армии? Нет, конечно!..»
Вспомнилась и встреча в Ворошиловграде, когда Опенкин и Рубен отчитывались о действиях партизанского отряда «ЗСТ-5». А потом аэродром… Десант Ивана и Артура Рубена июньским вечером сорок второго года должен был лететь в район железнодорожной станции Лозовая на бомбардировщиках. Но на аэродроме не оказалось транспортного самолета. Тогда в предвечернем воздухе пахло чебрецом и молодой полынью. Небо было чистое, без единого облачка. Казалось, и оно вбирало в себя эти запахи донецкой степи.
Больше он с комиссаром отряда Артуром Рубеном не встречался…
«Эмка» ехала пыльной дорогой. Вдали островками проглядывали села. Шаблий узнавал даже отдельные осокори, липы и тополя, пережившие оккупацию, — будто казацкие пики, они гордо устремлялись в небесную голубизну.
Не все поля прошлой осенью и весной были засеяны зерном. За два года войны на нивах бурно разросся бурьян: полынь, чертополох, пырей. То в одном, то в другом месте поля были перерезаны полосами окопов и траншей. В некоторых из них закопаны трупы тысяч расстрелянных и сожженных фашистами советских людей — военных и гражданских.
Села, видневшиеся на горизонте, были знакомы Шаблию. Здесь в сорок первом он водил полк чекистов и красноармейцев в атаку. Здесь погиб его шофер Гриша Буряк. Здесь сельчане помогали ему одеждой, куском хлеба, когда он пробивался на восток, к фронту. Это была самая тяжелая в его жизни одиссея.
За двадцать два года воинской службы Шаблию доводилось вести бои с белогвардейскими бандами на Дальнем Востоке, часто нарушавшими государственную границу, принимать участие в походах против белокитайских армий. Но все те рейды были победными. А в сорок первом — выход из киевского окружения… Бойцы были морально угнетены. Погибли командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос, секретарь ЦК КП(б)У, член военного совета фронта Бурмистренко, многие командиры…
Шаблий вышел к своим через полтора месяца, протопав семьсоткилометровую тропу по территории, захваченной врагом.
Ему было интересно теперь узнать: какова судьба его спасителей? Одна из родственниц — тетка Явдоха — отдала тогда Шаблию пальто своего мужа. Жива ли?..
Уже через полчаса он получил ответ.
Нет хаты тетки Явдохи. Нет и полсела — сожгли каратели. Жутко кругом. Печально шумят опаленными ветвями тополи, клены…
Семен Кондратьевич побрел по изувеченной земле в сад навстречу девчушке лет четырнадцати и примерно такого же возраста хлопцу, вылезшим из землянки, выкопанной между двумя яблонями.
— А-а… Товарищ депутат, — узнала его девчушка. — Аж вот вы когда вернулись! А мама и тато не дождались вас. Маму немцы сожгли, а тату расстреляли в жандармерии. Я с Андрейкой убежала в лес. Но когда наши пришли, мы вернулись.
Шаблий присел на корточки, обнял девчушку и хлопца за плечи, погладил их по головам.
— Ты, значит, Андрейка? У меня есть сын Андрей. Сейчас он на фронте… А тебя как звать? — обратился он к девчушке.
— Оксаной.
— Я никогда вас не забуду, Андрейка и Оксана! Освободят наши Киев, заберу вас к себе. Будете у меня за сына и дочь. Согласны? — решительно произнес Шаблий, почувствовав и свою вину в том, что дети стали сиротами.
«Если бы я не заходил со своими побратимами по несчастью к их родителям, то, может, они и были бы живы? — подумал с болью он. Но тут же появилась другая мысль: — Нет, не я виноват в гибели их матери и отца. В этом повинны проклятые фашисты. Только они…»