Страница 13 из 164
— Бог, наверно, не понимает молитвы нашего повара, — засмеялся техник. — Когда его выдумали, еще не было ни летчиков, ни наших «боингов».
Перед посадкой техник подошел к Юджину, снял с руки широкий белый перстень и протянул сержанту:
— На счастье.
Перстень был удивительно легкий и такой белый, что даже в темноте выделялся на темной ладони техника.
— Алюминиевый? — спросил Юджин.
— А ты хочешь, чтобы тебе дарили золото? Да и у немцев тоже оловянные или алюминиевые.
— Спасибо, — проговорил Вернер.
— Успеха! Возвращайся.
— Спасибо, — еще раз сказал Юджин, поднимаясь в самолет.
Ночной полет — это полет среди звезд. Звезды висят над самолетом, звезды проплывают внизу, мерцают справа и слева, и начинает казаться, что и ты тоже часть этого бесконечного, величественного звездного царства. У людей, которые летают в мирное время и которых впереди не ждут ни-какие страхи, главное желание — поскорее долететь. Юджину некуда было спешить. Этот самолет был последней частицей, соединявшей его с родным краем, с людьми, среди которых он родился и вырос. Даже звезды вокруг самолета казались своими, американскими, такими, как и по ту сторону океана. Но как только он переступит порог кабины, оторвется от металлической сигары бомбардировщика, — сразу же окажется под чужими звездами, над чужой землей, полной неизвестных угроз и неожиданностей.
«Боинг» шел не один. Сто, двести, а может быть, и тысяча бомбардировщиков летели в эту ночь на Германию. Осуществлялся план английского маршала авиации Артура Гарриса.
Самолеты шли на большой высоте — что-то около восьми тысяч метров. Пришлось надеть кислородные маски, и Юджин пожалел, что он не сможет съесть сандвич и глотнуть из термоса теплого какао. Он пробовал заснуть, просыпался и снова покачивался на волнах дремоты.
Но вот над дверью в кабину пилотов загорелась красная лампочка — внимание! Нужно готовиться. «Боинг» наклонил нос и нырнул вниз, во тьму, отрываясь от гремящей воздушной армады, приближаясь к притихшей земле. Сержант подключился к переговорной линии, услышал короткое «о’кей!» командира и стал готовить контейнеры. Ему помогли их сбросить, и через мгновение два металлических ящика уже покачивались в темном просторе под куполами парашютов. Юджин пожал руки летчикам, проверил лямки и шагнул к черному отверстию, что-то крикнул, зажмурил глаза и бросился в ночь. Резанул неистовый рев моторов, ударило холодным ветром, рванули под мышками стропы парашюта — и он начал падать на темную, враждебную землю.
Самолеты еще гремели вверху и сыпали вниз пучки лент металлической фольги, чтобы сбить с толку немецкие радиолокаторы. Фольга цеплялась за парашютные стропы, повисла на плечах Юджина, и он приземлился, весь увешанный блестящими лентами, словно американский Дед- Мороз — Санта-Клаус.
Теперь нужно было найти контейнеры с рацией и боеприпасами, выйти к железнодорожной колее и, передав в штаб данные о движении поездов, взорвать несколько мостов в горах.
До утра Юджин просидел под разлапистой сосной, не выпуская из рук автоматического пистолета, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому ночному звуку. Когда рассвело, он посмотрел на карту и отправился обследовать квадрат, где должны были упасть его контейнеры.
Ящик со взрывчаткой лежал у самой железнодорожной колеи, вернее, висел между деревьями, раскачиваясь на прочных стропах. Парашют, изорванный о сучья, надежно служил до конца и не давал грузу спуститься на землю. Юджин выругался. Днем белое полотнище парашюта будет прекрасным ориентиром для поисковых групп (он почему-то был убежден, что о его высадке знает вся Германия и что сотни специальных команд уже шарят вдоль Рура и Рейна, ищут сержанта американской армии Юджина Вернера). Поэтому он прежде всего полез на дерево и перерезал с одной стороны несколько строп. Контейнер пополз вниз, потянул за собой остатки парашюта. Шелк рвался и трещал, стрелял, как пистолет. Проклятый американский шелк! Юджин решил сначала освободить контейнер, а потом убрать с дерева эти чертовы тряпки.
Было уже совсем светло, когда он закончил работу. Его счастье, что по колее не прошел еще ни один поезд и поблизости не оказалось немцев. Юджин слез и стал свертывать порванный парашют — надо было закопать его в землю и замести следы.
Вот тогда-то и произошло неожиданное.
Сзади что-то вдруг зашелестело, мягко и упруго прыгнуло сержанту на спину и прошипело на немецком языке, который звучал у Юджина дома и которого сержант боялся сейчас больше всего на свете:
— Хенде хох!
Для раздумий времени не было. Руки его уже поднимались — медленно, словно на них висели двухпудовые гири. Приказ выполнялся безоговорочно, и тот, что был сзади, не имел оснований беспокоиться. На это и рассчитывал Юджин Его правая рука на полпути изменила направление и, описав резкий полукруг назад, нанесла безошибочный удар. Твердый как камень кулак Юджина попал по чьей-то острой челюсти, и человек со стоном свалился. Вторым движением Юджин выхватил тяжелый автоматический пистолет. Мигом обернулся, увидел фигуру, лежавшую у его ног, но не успел рассмотреть, потому что очутился лицом к лицу с другим противником, который целился в него из черного немецкого автомата.
Стрелять! Как в американской дуэли, стрелять первым! И Юджин выстрелил прямо в лицо тому, кто наводил на него автомат.
Странные вещи бывают на свете. Юджин был уверен, что вгонит пулю прямо в физиономию врага, а пуля ни с того ни с сего свистнула в белый свет, как в копеечку, — пистолет в решающий миг почему-то поехал назад, задрав тупое рыльце.
И лишь тогда, когда Юджин бухнулся о землю всем своим девяностокилограммовым телом, он понял: произошло непоправимое. Тот, что лежал на земле, очнулся, подкатился к нему под ноги и сбил, как при игре в бейсбол. Юджин выстрелил еще раз, не целясь, куда попало. Это был его последний выстрел. Сразу же на руку, на пистолет, навалился тот, что с автоматом, и стал гнуть к земле, чтобы вырвать оружие. Враг был легкий, вялый, но упорный. Юджин хотел расквитаться с ним левой рукой, но на левую налег второй, который с трудом полз до этого по земле. Юджин увидел лица немцев — худые, небритые, грязные. Он представлял себе фашистов тупыми, жестокими, но никогда не думал, что они могут быть такими жалкими в сравнении с ним — здоровым, откормленным, сильным и красивым. Он шевельнулся, и оба противника чуть было не свалились с него. Но рук не выпустили.
— Что стреляешь, дурень? — на плохом английском языке прохрипел тот, что держал левую руку.
«Они знают, что я американец», — встревожился Юджин и опять попробовал вырваться.
— Брось оружие, мы свои! — снова прохрипел тот же голос по-английски.
«Знаем мы эти штучки!» — почти весело подумал Юд-жин, понимая, что до тех пор, пока у него в руке пистолет, враги бессильны.
Тогда другой, в которого стрелял сержант, вдруг бросил руку Юджина и ткнул себя в грудь:
— Я советский. Понимаешь? Советский.
Американец от неожиданности даже сел. Слова незнакомца ошеломили его, наверно, больше, чем взрыв в Стенморе. Советский! Перед ним русский солдат!
— Ты правда советский? — спросил Юджин.
— Да, — кивнул Михаил. — Советский лейтенант Михаил Скиба. Не надо стрелять. Мы знаем, кто вы. Мы — ваши друзья.
Он говорил по-немецки, старательно подбирая и выговаривая слова. Его товарищ, полагая, что Юджину эта речь непонятна, быстро перевел ответ на свой ужасающий английский.
— Черт! — все еще не веря, проговорил американец. — Откуда это видно, что вы не немцы?
— Посмотрите на нас, — коротко ответил Михаил, а его товарищ, как эхо, повторил ответ по-английски.
— Не будьте попугаем, — сердито сказал ему сержант.— Я знаю немецкий язык немного лучше, чем вы английский. А кроме того, отпустите мою руку.
— Прошу прощения, — пробормотал майор. — Прошу прощения и репрезентуюсь: майор Войска Польского Генрих Дулькевич.
— Поляк? — снова не поверил американец.