Страница 11 из 164
— Видите ли, когда человек не знает, куда идет, то должен знать хотя бы, откуда он пришел.
— Я был на «линии Зигфрида», на Западном валу. Вас это удовлетворяет?
— Полностью! И что же там?
— Там я оставил своего лучшего друга подхорунжего Войска Польского Казика Марчиньского.
— В этом судьба всех подхорунжих: оставаться, чтобы майоры имели возможность идти, куда их понесут ноги.
— Я иду в Польшу! — чуть не крикнул пан Дулькевич.— А пан Казик погиб. Я тоже мог стать жертвой нелепого случая, но я спасен. Я бился с фашистами как лев! Но эта проклятая «линия Зигфрида»! Там на каждом шагу ловушка!
— Давайте обойдем ее,— предложил Михаил.— Где-то около Аахена она кончается. Пойдемте на Аахен. Все же ближе, чем до Польши. А там Франция, партизаны... Надеюсь, у пана майора есть какие-нибудь личные счеты с фашистами?
— Я прежде всего гражданин, а потом уже приватная личность.— Дулькевич сверкнул глазами и подобрал губы.
— А нет ли у пана майора чего-нибудь поесть? Я голоден, как сто борзых.
— Я тоже,— сразу увял Дулькевич.— В этих проклятых лесах нет ни одного селения, где можно было бы что-нибудь добыть. Просто падаю от усталости и голода.
— А я пропустил несколько деревень, побоялся зайти,— признался Михаил.— И вот кормлюсь, как олень, листьями и кореньями.
— Может быть, пан думает, что я обязан его накормить? — с подозрением взглянул на лейтенанта Дулькевич.
— Сохрани боже! Может, все-таки вместе пойдем на Аахен?
— Я иду в Польшу,— сказал Дулькевич.
— Счастливой дороги! Только туда дальше, чем до Франции, и, кроме того, вдвоем веселее, чем одному.
— Я иду в Польшу,— упрямо повторил Дулькевич.
— Тогда до встречи после войны у меня дома. Приезжайте в Киев. Будете гостем.
Михаил поправил автоматы и двинулся. Потом что-то вспомнил и остановился. Дулькевич стоял на месте и смот-рел ему вслед.
— Чуть не забыл,— сказал Михаил.— Зачем мне сразу два автомата? Давайте поменяемся: вам автомат, мне пистолет. Автомат и пистолет — это уже лучше.
— Нет,— покачал головой Дулькевич.— Паново оружие мне не подходит.
— Ну, как знаете,— пожал плечами Михаил и двинулся дальше.
Углубившись в лес, он снова оглянулся и увидел, что Дулькевич все еще стоит на месте. Михаил приветливо махнул ему рукой и больше не оглядывался. Одного товарища послала ему судьба, да и тот, видишь, оказался из тех, кому фунт панского гонора дороже, чем тонна искреннейшей человеческой приязни. Чертов пан!
Тихий, еле слышный треск заставил Михаила остановиться. Он снял предохранитель и направил автомат туда, откуда донесся подозрительный звук. За Скибой кто-то гнался. Частый топот за кустами слышался яснее, ближе, человек тяжело отдувался. Едва успел Михаил стать за дерево, как в девяти шагах от него вырвался из-за кустов пан Дулькевич и понесся дальше.
— Пан Дулькевич! — позвал Михаил.
Он совсем забыл о том, что малейшая неожиданность вызывает в организме Дулькевича шоковое состояние. Забыл и чуть не поплатился за это.
Дулькевич вмиг обернулся, выбросил вперед правую руку и пальнул из парабеллума.
— Да ты что, спятил? — в сердцах крикнул Михаил, прячась за дерево.— Как шарахну из автомата, мокрого места не останется!
Шок у пана Дулькевича прошел так же быстро, как и возник. Майор опустил пистолет и виновато потупился, не отваживаясь подойти ближе.
— Откуда у вас эти привычки старого дуэлянта? — все еще в гневе сказал Скиба.— Палите, как в собственном тире в графском имении. Какого черта вы здесь носитесь?
— Я иду в том направлении, которое мне подходит,— заявил майор.
— Насколько я успел заметить, вы не идете, а бежите, как молодой лошак.
— Я поспешаю.
— Кроме того, именно в этом направлении иду все-таки я.
— Нет, я!
— Тогда, чтобы не разводить дискуссий относительно приоритета и прочих деликатных вещей, я даю вам возможность продолжать поход в избранном вами направлении.
— А вы? — быстро спросил Дулькевич.
— О, для меня в этой миленькой стране тысячи дорог,— успокоил его Скиба.
Он свернул немного в сторону и быстро пошел вперед, не останавливаясь и не оглядываясь. Некоторое время было тихо, потом послышался треск сушняка и тяжелое посапывание Дулькевича.
— Так это снова вы, товарищ? — притворно удивился Михаил.
— Пан! —крикнул майор.— Не товарищ, а пан!
— Так это, значит, вы, пан Дулькевич?
— Ну я, а что? Может, вы мне запретите идти туда, куда я хочу?
— Зачем же запрещать? Однако, если вы не забыли, перед этим я уговаривал, убеждал вас идти вместе, а вы упирались.
— Я не был уверен, что мы пройдем «линию Зигфрида». Кроме того...
— Кроме того?
— Кроме того, я не хотел жертвовать своей свободой.
Пан Дулькевич отвернулся и замолчал. Даже по его спине было видно, как он страдает. Здравый смысл подсказывал: «Придерживайся этого веселого и смелого украинца», а гонор нашептывал: «Ты, майор Войска Польского, и пойдешь в услужение?! Кто-то тебе будет приказывать, будет тебя притеснять?!»
«А, к дьяблу тот гонор!»
— Я хочу идти вместе с паном. — Дулькевич смело взглянул на Михаила. — Надеюсь, мы сможем понять друг друга?
— Вот моя рука, — сказал Михаил. — Рука и слово советского гражданина, что буду помогать вам всегда и никогда не брошу в опасности.
— Слово чести!— торжественно проговорил Генрих Дулькевич, сжимая руку Михаилу.
Руки у обоих были худые-худые, даже словно бы светились. Кожа, кости и жилы. Однако оба они знали: пока в этих руках есть хоть капля силы, они будут нажимать на спусковые крючки и бить, бить фашистов.
— Теперь один маленький процедурный вопрос, — сказал Михаил.
— Прошу, — любезно поклонился Дулькевич.
— Раз здесь собралось двое вооруженных людей, то, очевидно, речь будет идти не просто о сотрудничестве на параллельных курсах, а о прочном союзе?
— Да, — подтвердил Дулькевич.
— И раз уж вы присоединились ко мне, то это, полагаю, свидетельствует о вашей готовности слушаться меня, как слушаются солдаты своего командира.
— Да.
— Однако я хотел напомнить пану, что я лейтенант, а пан — майор.
— О, ерунда! — махнул рукой Дулькевич. — Я был майором ровно сорок три минуты. Когда в сентябре тридцать девятого года на нас напали немцы, я был обыкновенным коммерсантом и занимался поставками военного снаряжения для нашей армии. В тот самый день, когда все должно было кончиться, меня вызвал знакомый генерал и уведомил, что я не просто коммерсант Генрих Дулькевич, а майор Войска Польского. Пока я доставал себе мундир, пока подгонял его, пришло известие о капитуляции. Да что тут рассказывать! Пан видел, как я стреляю.
— Я не успел рассмотреть,— засмеялся Михаил.— Приходилось думать об укрытии.
— Еще раз прошу извинения, пан командир, — поклонился Дулькевич.
УПАВШИЙ С НЕБА
Прадед Юджина Вернера по рождению не был американцем. Он был чистокровным немцем из Пфальца. К тому же, как свидетельствуют некоторые факты из его жизни, неплохим немцем: после неудачной попытки свергнуть монархию в Германии в 1848 году среди изгнанников, простившихся с отчизной, оказался и Иоганн Вернер. Ему было суждено увеличить число американских немцев еще на одного.
Прадед не добился особых успехов на новой родине. Деду повезло больше, и, умирая, он оставил отцу Юджина немного денег, на которые удалось купить небольшую ферму в штате Висконсин. Это был типично немецкий штат. Здесь жили люди, говорившие между собой на языке, который звучал на Эльбе и Рейне, люди эти любили пиво, жирную еду, глиняные трубки после обеда и беседы о международной политике. В милуокском ресторане «Швабенгоф» можно было съесть сосиски, которые ничем не уступали знаменитым франкфуртским. Особенно славился ресторан своей запеканкой из лапши с курятиной, причем кур растили здесь же, в штате, на фермах, которые напоминали баварские или вестфальские хуторки.