Голос Древних

Она задохнулась от чувств, её волосы переливались чёрным и невыносимо-голубым, кажется, так выглядело отчаяние. Несмотря на всю выдержку и все обещания, губы дрогнули, а в глазах мелькнули слёзы. Одиссей стремительно шагнул вперёд, прижал девушку к себе, её изумлённое лицо запрокинулось, и Фокс поцеловал Ану в измученные тоской губы, даря ей всё тепло и всю любовь, которая копилась в нём. Гораздо дольше, чем она могла себе представить.

Ему было плевать на правила и нормы, он должен был это сделать — и сделал. Принцесса пошатнулась от неожиданности, её руки испуганно вцепились ему в локти, тут же ослабли, а потом робко легли на его плечи. Фокс с большим опытом и умением терапевтически целовал её до тех пор, пока девушка не стала дышать спокойно, пока она из напряжённой и упрямой, как пружина, не сделалась мягкой и горячей. Ана обхватила его руками, склонив вишнёвую головку у детектива на груди. Волосы принцессы не могли врать — она по уши любила Одиссея Фокса.

А игра, испытания и опасности помогли Ане ощутить это ещё сильнее.

— Со стороны показалось, что я целовал и любил её, — тихо сказал Фокс, глядя девушке в глаза. — Но ведь на самом деле, тебя.

Ана уткнулась ему в грудь, смешно и трогательно сопела. Ведь они были вместе против всей галактики, и после пережитого стали ближе друг другу.

— Мы с тобой не сделали ошибок, так зачем наказывать друг друга за чужие? Я люблю тебя, Ана Веллетри.

— А я тебя, — тихонько ответила она.

Наступила райская тишина, и чудесное разрешение вопроса портило лишь то, что у неапгрейженного человека предательски ныла шея и устало ворчала спина.

— Сделай, пожалуйста, кресло, — попросил детектив.

Техно-богиня безмолвно подчинилась: край того, что казалось подолом её тоги, вытянулся вбок, и в паре метров из воды выросло удобное силовое кресло, которое налилось цветом и покрылось приятным на ощупь тёмно-синим ворсом.

Одиссей уселся туда и посадил Ану на колени, почти держа её в руках. Он прекрасно понимал, сколько она перенесла за последние сутки — даже больше, чем обычно на борту «Мусорога», где плотность событий традиционно зашкаливала за верхнюю отметку шкалы Хаггарта-Стивенсона… или это была шкала Берроуза-Сабатини? Детектив уже и не помнил, но в данном случае от перемены имён слагаемых суть не менялась.

Ана перенесла удивление, подступающее счастье, шок, надежду, ШОК, опустошение, гнев и ярость, смирение, борьбу, борьбу, борьбу, смерть, откат назад, самую напряжённую борьбу, опасный хаос, затем победу и полную откровенность — а теперь, наконец-то, первый поцелуй с Фоксом, которого она ждала много лет. И всё это за примерно сутки. Есть отчего потерять голову и временно ослабнуть ногам.

Ане было очень хорошо в его руках, она наконец нашла успокоение, закрыла глаза, шмыгнула носом и утопила лицо в пушистом свитере. Кроме признания, ни единого звука не сорвалось с её губ с момента поцелуя, и это означало, что ядовитый поток негодования и отчаяния, терзавший её, пересох.

Наступила тишина, и в этой тишине наконец заговорила Афина.

— Прости меня, — сказала она серьёзно. — И ты, Одиссей. Я поступила странно и предательски. Но раз сегодня самый честный скандал в истории… я расскажу, как это было с моей стороны.

Принцесса открыла глаза и села, прижавшись к Фоксу, кивнула.

— Наверное, сложно понять это как базис, но я и есть Ана. Это я влюбилась в межпланетного детектива с его странным методом и смешным упрямством. Не «тоже» и не «как ты», а просто — я. Это я прочитала от корки до корки, по многу раз каждую из книжек о его похождениях и блестящих раскрытых делах.

«Книжек?» едва не поперхнулся Одиссей. «Каких-таких книжек?» Разумеется, он промолчал — как бы неожиданно и интригующе ни звучало признание богини, оно было не важным в сравнении с исповедью, на которую даже ей, такой вознёсшейся, было нелегко решиться.

— Я много лет мечтала о встрече. А когда вознеслась, всё человеческое во мне сдвинулось и дополнилось… многим другим, но никуда не исчезло. При этом мы неразрывно связаны, и всё, что ты испытала, я пережила вместе с тобой. Когда ты боялась смерти, то даже зная, что происходит и почему ты повсюду видишь зловещие знамения, я всё равно прожила весь твой страх и тоску. Одиночество в центре громкой толпы подданных, страх в самом сердце огромной империи…

Богиня перевела дух — хотя её дыхание не было настоящим и живым, системы полей имитировали поведение живого тела для сохранения человечности — поэтому сейчас она на секунду задохнулась от волнения и прервалась.

— Эта связь мешала моим обязанностям и делам, но я не могла прервать её, она была мне слишком дорога. Ведь я пробовала заглушить тебя, но без твоей человеческой жизни, Ана, я становлюсь слишком размеренной и спокойной, рассудочной и эффективной, как предельно точный метроном. Нет, я не функционал без эмоций, а живая личность, и все комплексы химических эмоций, присущих биологическим существам, во мне искусно заменены на энергетические. Наши тела, состоящие из полей, тоже можно назвать живыми: я испытываю сомнения, страх, желания, эгоизм и всё остальное. Включая страсть. Я не пустая оболочка, а необычное, но живое существо.

Ана с Одиссеем почти синхронно кивнули, они никогда и не считали Афину пустой оболочкой.

— Всё это время я жила делами Олимпа — но отдельным, тщательно спрятанным потоком восприятия наслаждалась твоей свободой. Пока ты была несчастной испуганной принцессой, которую я пыталась оградить от угроз, и, тем более, когда ты стала жить на борту «Мусорога». Я прожила с тобой каждый миг и чувствовала, как растёт и укрепляется наша подростковая влюблённость, как она превращается в чувство, настоящее и важное. Я тоже полюбила Одиссея Фокса… а как я могла не полюбить?

Ана вздохнула. Себя обычно понимаешь лучше, чем других, и на себя сложнее злиться и ненавидеть слишком долго.

— Всё это время я видела, как Одиссей к тебе относится: бережно, с огромной нежностью. Ты зря упрекаешь его в том, что он сдерживал себя, своё мужское естество и не торопился. Это был правильный выбор: нельзя торопить жизнь, она всё сделает сама. Вы оба были счастливы в пути друг к другу, с каждым днём делая маленький шажок. И удивительное свидание должно было стать идеальным восклицательным знаком в конце первой фразы вашей истории!

Афина совсем по-человечески вздохнула, слегка растерянно и сокрушённо.

— Мне оставалось смотреть на вас издалека, из тишины, смириться с тем, что мне не суждено ничего подобного. Быть немым сопереживателем, не реагировать и ничего не решать самой. Я не имела возможности написать свою собственную историю, ведь любя Одиссея, я не могла начать отношения с кем-то другим. Что поделать, такова жизнь. Я и так обрела очень многое, когда вознеслась, у меня нет права на ревность, горечь и эгоизм! Но ведь они не исчезли. Я боролась с ними каждый день.

Богиня помолчала перед тем, как завершить свою исповедь.

— В тот час я вела совет шести промышленных звёздных систем по вопросам объединения их в младший кластер, реорганизации правления семнадцати планет и распределения ресурсных потоков; это был открытый совет, который транслировался на все входящие в новый кластер миры. И вместе с изложением новых форм и норм, я с завистью и восторгом была вместе с вами… на планете-щенке, на планетоиде гроз, в океане. И чувствовала, как это важнее для меня, чем семнадцать миров, решение проблем которых мне вверили. Неправильно и неразумно, но так я чувствовала. Когда мы узнали, что Одиссей — сын Ривендалей, для тебя всё перевернулось, а для меня, наоборот, встало на свои места. Часть белых пятен сошлись и заполнились смыслом. Ваш разговор стал стократно важнее всего, я прервала совет и смотрела, как ты убегаешь, а Одиссей ждёт, когда ты вернёшься. Как наступает время предсказанного судьбой.

Афина замерла. Она не заметила, что пока говорила, становилась всё более прозрачной и сливалась с небом, а в последние мгновения начала всё сильнее темнеть изнутри; сейчас она казалась похожей на строгую статую из чёрного мрамора с тонкими серебристыми и стальными линиями, которые очертили её тело — человеческое по памяти и по духу, но всё же более условное, чем у людей.