Голос Древних

— Я ошибалась, — тихо сказала Афина.

— Ну и бред, — развёл руками Охотек. — Или читерство высшей пробы. Они как-то обманули систему, хитрохвостые верганские хруны! Точно говорю. Ну какая, к смуглям, любовь, как она может чего-то перевесить…

Олигарх безнадёжно расхохотался.

— Ты же сам сказал совсем недавно, — с внезапной твёрдостью оборвал его Свийс. — Что всё на свете можно купить. Значит, оценить денежной мерой. Значит, просчитать. Вот я просчитал тебе любовь и кидаю доказательство. Ты недооценил любовь, делец. Она подороже стоит. Может, стоит сменить инвест-стратегию и инвестировать в романтику?

Он ядовито усмехнулся, баюкая обоими хвостами позеленевшую от удовольствия Уулю.

— Но это я так, не в качестве бизнес-эксперта. Хе-хе-хе-с-с-с-с.

— Ладно, — воскликнул Охотек, временно выбитый из колеи и впервые с юности потерявший точное понимание того, как устроен мир. — Чёрная дыра с вами, сумасшедшие. Но победителей в испытании ДВА. Ваш выскочка, который попортил мне столько крови, тоже стоит низко. Если я опущу его ещё ниже, то пройду в финал и растопчу всю вашу романтику.

Он с жадной радостью уставился на умирающего Одиссея.

— Если ваши Древние так сильно ценят вклад в историю, то вот моя ставка, огромной исторической важности, — он собрался, сконцентрировался и подошёл к статуе Фокса серьёзный и надутый, как перед финальными торгами. — Когда я вернусь с этой слишком странной планеты, обещаю, гарантирую, клянусь… могу выписать бонды — что направлю всю мощь своего состояния, планет и корпораций на то, чтобы освобождать миры, которые мне принадлежат. Сто тридцать миров, столько народу!

Его глазки затуманились миражами прекрасного будущего.

— После победы мне будут уже не нужны все эти нахлебники, профсоюзы и обузы. Я реформирую их и раздам все богатства на благо своих систем. А сам получу от Древних бессмертие и неуязвимость, а свои артефактики оставлю. И, став святым и великим в глазах всей галактики, начну купаться в почитании и проповедовать всю вашу сиропную чушь! О, каким обожаемым пророком я стану. Спасибо за науку.

Он жадно схватил ладонь чёрного Одиссея и вложил туда горячее стремление изменить стратегию, обмануть Древних и переиграть всех проклятых романтических дураков на свете.

Но чаша весов не двинулась с места.

— Ты не учёл одну вещь, — сказала Ана. — Покинув игру, ты забудешь все свои обещания, потому что никогда их не давал. И тогда, даже если ты всеми силами хочешь измениться, решать будет не твоё стремление, а твоя личность. А твоя личность… эгоистична. Чтобы победить в этих играх, тебе нужно прямо сейчас стать пророком в будущем, не помня об этом. А ты не сможешь. Ты никогда в жизни не откажешься от накопленных богатств.

Охотек хотел яростно возразить, но увидел, что чаша стоит на месте. Его ставка не имела силы, а значит, девушка была права. Квинтиллиардер пошатнулся, его щёки сдулись, а уши завяли.

По равнине пронёсся ветер, все чаши весов вспыхнули, и статуи олигарха с Геометрисом рухнули вниз, расплескавшись водой. Глаз сайн остался висеть там, где секунду назад лежал, Афина создала энергетическую руку, взяла его и вложила в пустую глазницу Одиссея.

Детектив судорожно выдохнул, изогнулся и закричал — теллагерса вернулась в него моментальным рывком, заполнила изнутри. Она была нематериальна, но он почувствовал, как грязь вливается в каждую клетку. Какой же живительной она была! За столетия его тело так привыкло к теллагерсе, что не могло без неё существовать. Секунда, другая, Афина отпустила человека, он встал на ноги, сильно и жадно дыша. Затем рухнул на колени, зачерпнул воду ладонями и стал с наслаждением пить. Ана улыбнулась и отступила, в её глазах была горечь и гордость.

— Это лекарство? — волнуясь, спросила Ууля, вырываясь из хвостов Свийса и карабкаясь по рукаву наверх, на своё законное место. К детективу с каждым вздохом возвращались силы, но он не стал сгонять хистеройку и возражать.

— Будь готова вырубить его поля, — тихо пробормотал Одиссей прежде, чем встать.

Афина не ответила, но она была готова.

— Что ж, ставка не сыграла, — усмехнулся Охотек, поднимая одутловатое лицо. Напускное и наигранное расстройство сошло с него, как ненужная маска, глазки дельца расчётливо блестели, а в обеих руках было зажато по артефакту. — Но у нас, бизнесменов, есть старинная пословица.

— «Там, где правила не позволяют выиграть, истинные бизнесмены меняют правила», — кивнул Одиссей.

— О, вы в курсе. Это хорошо. За время всех испытаний я немного изучил Древних. И они, конечно, умны, но не абсолютно. Ведь нельзя предусмотреть всё на свете.

Он крутанул в руке диск-батарею элитного ингарского десанта, и два десятка крошечных самонаводящихся ракет сорвались в сторону Аны, Афины и Одиссея; каждая размером с горошину, но смертоносностью в пару тысяч энз.

Пока ракеты мчались к цели, Охотек размытым движением, безумно ускоренным вбросом стимулятора и работой мышечных прошивок, выхватил из другого кармана следующий артефакт и швырнул его под ноги. Одиссей не знал, что это, но давно понял, что делец так просто не сдастся. Если в принципе есть возможность преодолеть или нарушить темпоральный контур Древних, он сделает это — с богатством возможностей, рассованных по карманам. И сейчас Одиссею было совершенно не важно, что именно коротышка применит и как нейтрализует защиту архаев — он просто заранее предположил, что у Охотека получится.

И у Охотека получилось.

Мутная багровая волна разошлась на километр вокруг, Афина с ужасом узнала квантовый деэффектор мордиал. Откуда он у кого-то кроме хранителей Сети⁈

Это было сильнее диссонирующего излучения олимпиаров, все полевые процессы разом прервало. Афине не понадобилось отключать луковые поля квинтиллиардера, они тоже вырубились, как и большинство систем самой техно-богини. Этот всплеск был таким мощным, что Афина потеряла половину личности, три четверти слоёв тела и способность хоть как-то влиять на бой. Да, все системы вырубило временно и все эффекты прекратило на короткий период, но она выпала из боя и никак не могла помочь.

Даже ракеты потеряли самонаведение, но всё происходящее заняло не больше секунды, к тому моменту их траектории были проложены, а медлительные живые существа уже не могли увернуться. Охотек прекрасно всё рассчитал.

Кроме одного.

Резкий болезненный рокот прошёлся по Геометрису, его блочное тело распахнулось, оттуда вываливались куски — но он развёл пространство на множество расходящихся линий и областей. Одиссей и Ана с широко раскрытыми глазами видели, как мир вокруг них распадается на блоки и сдвигается в стороны, и каждая ракета уходит мимо. Как рядом с ними сотрясаются взрывы, но усложняющийся фрактал сдвигов не позволяет взрывам коснуться их двоих.

Но Геометрис умирал, израненный и потерявший силы, он рассыпался на куски и не мог управлять каждым блоком так филигранно, как умел раньше. Ане чуть не снесло голову резко сдвинувшимся пластом, она вскрикнула и отпрыгнула прочь. Слева от Одиссея соединились два куска пространства, и взрывная волна повалила его в застывшую чёрную слякоть: неровная земля больно впилась в свитер, а край взрыва едва не оглушил человека без апгрейдов.

Ууля слетела с его головы, покатилась по земле и воде, два пласта смыкались прямо там, куда она упала. Хистеройка завопила от ужаса, став чёрной в сияющую голубую крапинку. Одиссей на карачках метнулся назад, упёрся в поднимающийся куб свёрнутого пространства, в котором бушевал компактный взрыв, протянул руку до предела и пальцами дотянулся до малышки, схватил её в самый последний момент перед тем, как падающий блок разрезал Уулю надвое — рванул к себе и нахлобучил на голову. Уж лучше пусть будет старомодной шляпой, но жива.

Вскочив, он почти столкнулся с Охотеком — встрёпанным, грязным, с прожжённой и порванной краешком взрыва робой и бесценными артефактами, которые рассыпались во все стороны. Скачущий взгляд олигарха упёрся в Фокса.