Это неистовое сердце

К счастью, он был в таком состоянии, что пришлось вытерпеть всего-навсего несколько пьяных поцелуев. Было нетрудно убедить Марка, что сегодня моя очередь его раздевать. Перед тем как погасить лампу, я не удержалась и взглянула в его лицо. Как красив! Милый, нежный мальчик, несмотря на раскрасневшиеся щеки и опущенные уголки губ. И этого человека я когда-то считала лучшим другом, жалела, осуждала себя за то, что использую его!

Но как умен, как бесконечно терпелив! Я полностью доверяла ему, хотела быть верной женой, приняла все приводимые им доказательства за истину! О Господи, почему?

Потому что Люкас не был адвокатом и оказался слишком упрям, чтобы отвечать на мои обвинения извинениями и «разумными доводами»? А Марк… И тут меня осенило. Да ведь все это подстроил он! Хитро, умно, сделал так, чтобы все улики указывали на Люкаса! Ведь именно Марк всячески старался очернить в моих глазах Тодда Шеннона, выставляя его высокомерным, властным эгоистом, притворяясь, что до смерти им запуган! Какой же я была слепой дурой! Почему сама пошла в капкан?

На следующее утро мне даже не пришлось притворяться, что болит голова. Я объявила, что проведу в постели все утро. И вообще я становилась законченной актрисой. Только полчаса назад оборвала извиняющегося Марка, раздраженно фыркнув, что не спала из-за него всю ночь, и тот быстро ретировался, предупредив, что отправляется с Джоном закончить приготовления к завтрашней поездке.

Нет, я еще не была готова вновь с ним встретиться и обрадовалась, что не увижу его хоть несколько часов. Только сейчас до меня дошло, какую глупость я совершила, выйдя за него. И теперь я стала миссис Шеннон, лишилась своего имени и своей свободы. И что мне делать? Бледное лицо, смотревшее на меня из зеркала, не давало ответа. Лицо незнакомки – худое, осунувшееся, встревоженное.

Жизнерадостная служанка весело объявила, что Моника загорает на заднем крыльце. Она проводила там почти все дни, ставя рядом кувшин чая со льдом.

Еще издали я услышала звонкий смех. Моника была не одна. Одетая в рубашку из кремового шелка и облегающие кожаные брюки для верховой езды, она сидела на перилах. А он… почему ему понадобилось сесть так близко, что плечи их соприкасались? Люкас сбрил бороду, подстриг волосы. Он улыбался какой-то шутке Моники; ямочка на подбородке стала чуть глубже. Распахнутый воротник обнажал сильную загорелую шею, и я почувствовала такой приступ любви и желания, что ноги мгновенно ослабели. Но когда Моника положила ему руку на плечо, меня охватила безумная, яростная ревность. Теперь я поняла, почему некоторые женщины угрожают выцарапать сопернице глаза. Мной владело только одно желание: вцепиться ногтями в улыбающееся лицо Моники!

Я с намеренно громким стуком открыла дверь и с радостью заметила, как встрепенулась Моника.

– Ах, это вы, Ровена?! Не думала, что так рано встанете! Уже позавтракали? Хотите стакан чая со льдом?

Люкас вскочил грациозно, словно пантера, и, увидев, как он обхватил за талию Монику и легко поднял с перил, я едва не обезумела от ревности. Мне он никогда не оказывал такого внимания!

Люкас улыбнулся Монике. Почему же лицо его стало таким настороженным, когда подошла я? Даже в хрипловатом голосе звучали издевательские нотки:

– Здравствуйте, мэм!

– Доброе утро! – холодно поздоровалась я и заметила, как Моника, хитро усмехаясь, оглядела нас обоих.

– Люкас, дорогой, принесите, пожалуйста, стул для Ровены. Тот, что стоит у двери. Не может же она сидеть на перилах в таком красивом платье.

Почти неприкрыто ласкающий тон еще больше усилил мое раздражение, но я только сцепила зубы, когда Люкас беспрекословно подчинился этой… кошке, даже не предложив подсадить меня на перила.

Притворяясь, что не замечает моего молчания, Моника беспечно болтала с Люкасом:

– Мы уже прокатились верхом, но стало так жарко, и, кроме того, нужно готовиться к путешествию. Кстати, Марк уже сказал вам?

Я старалась не смотреть в сторону Люкаса, вновь усевшегося на перилах.

– Только то, что мы завтра уезжаем.

Мне неожиданно захотелось подойти к Люкасу, провести рукой по густым темным волосам, заставить заметить себя, заставить хотеть себя.

Он был без шляпы, непокорные пряди отливали на солнце бронзой и золотом. И когда лицо его не было мрачным и угрюмым, становилось понятно, почему женщины готовы были отдать все за его обаятельную улыбку.

С усилием оторвавшись от неподходящих мыслей, я заставила себя слушать Монику.

– Ох уж эти мужчины! Никогда ничего толком не скажут! Конечно, я в отчаянии, что Джон остается, но, может быть, в таком долгом путешествии есть свои прелести, не так ли?

Она, не скрываясь, взглянула на Люкаса, в глаза, отливавшие хищной зеленью. Как может мужчина остаться равнодушным к такой красоте?

Рыжеватые волосы горели огнем, упругие груди вызывающе натягивали тонкий шелк блузки, пуговицы которой почему-то были расстегнуты чуть не до талии.

– Куда мы отправляемся? – резко спросила я.

– К завтрашнему дню должны добраться до Сан-Антонио, – сообщила Моника. – Очень маленький и пыльный городок неподалеку от Сокорро.

Показалось мне или она в самом деле многозначительно покосилась на Люкаса?

– А потом придется пересечь пустыню, пока не отыщем нужного места, рядом с Каризозо, где Монтойа встретит нас со своими людьми. Оттуда… но остальное вам известно, Ровена. Вы знаете все наши планы. – Моника со смехом потянулась. – Впрочем, Ровена не верит в наш успех. Может быть, вы, Люкас, убедите ее в обратном.

Я была не в силах поверить, что она собирается оставить меня наедине с Люкасом после того, как чуть не вешалась ему на шею, но Моника пошла к двери.

– Нужно собирать вещи. Думаю, не будете возражать, если я вас покину?

Взглянув в глаза Люкаса, я забыла о том, что еще минуту назад была вне себя от ревности, что Моника может вернуться. Его руки лежали на моих плечах. Я почувствовала прикосновение губ к виску и дала волю инстинктам, на которые, казалось, не была способна. Расстегнув пуговицы, я просунула руки под его рубашку, ощутив под ладонями игру мышц, и услышала собственный голос:

– Я хотела убить Монику. И тебя тоже. Должно быть, с ума схожу.

– А что, думаешь, я испытывал прошлой ночью, зная, что ты и он…

– Люкас, – отчаянно прошептала я, – что нам делать?

Руки его сжались, почти не давая дышать.

– Если ты решилась, женщина, знай – мне нечего предложить тебе. Ты знаешь, кто я и кем буду. Бежать и скрываться – и так всю жизнь. Но, Господи, я хочу тебя, Ро, хоть и пытался с этим бороться, пытался убедить себя, что так будет лучше.

– А я… думаешь, женщина не способна хотеть так сильно, как мужчина? Я всегда знала, что хочу тебя. И ничего мне больше не нужно. Хочу быть там, где ты, проводить ночи в твоих объятиях, рожать тебе детей… все остальное не важно.

Он тихо засмеялся, но на этот раз не горьким циничным смехом человека, привыкшего не доверять никому.

– Наверное, ты и в самом деле сумасшедшая! Совсем как я. И подумать только, предлагаю тебе отказаться от всего и бежать со мной! Может, передумаешь, когда поймешь, какая жизнь тебя ожидает. Но если согласишься, я больше никогда не отпущу тебя… не покину. – Лицо его внезапно стало жестким. – Ро, ты уверена? Уверена, что полностью доверяешь мне?

– Я люблю тебя. Разве этого недостаточно?

– Тогда садись и не отвлекай меня. Есть несколько вещей, которые ты должна знать.

Перила были широкими, нагретыми солнцем, но Люкас бережно придерживал меня за талию.

– Ты можешь передумать, когда поговоришь с Брэггом. Он будет в форту Селден и попросил привести тебя туда, чтобы все объяснить. Ты ведь знаешь его, Ро, из него лишнего слова не вытянешь. Не представляешь, сколько времени я потратил на то, чтобы разыскать его! Ты заронила в мою душу подозрение и желание ответить на некоторые вопросы. И, Ро, тебе лучше знать это… до разговора с ним я твердо решил оставить тебя в покое, уговаривал себя, что ты сделала правильный шаг, вышла за человека своего круга. Но тут Брэгг кое-что намекнул насчет Марка Шеннона. «Есть люди, которые умеют посеять зерно и ждать, пока оно пустит корни, – сказал он. – Самые терпеливые – наиболее опасны». Но до тех пор, пока я не увидел твои глаза и это странное выражение на твоем лице… будто у лунатика, не был уверен. И сейчас не совсем.