Страница 46 из 82
Глава 22
— Мать… Матерь божья.
Дельвиг явно хотел выразиться покрепче — но помешало то ли мое присутствие, то ли чин капеллана. Но выражение его лица говорило само за себя: хмурое, сосредоточенное, с тревожно бегающими по сторонам глазами. Бедняга сверкал стеклами очков и будто пытался смотреть одновременно и на вход подвал, и на ближайший угол дома, и на тот, что подальше.
И не зря: Упыри перли разом и буквально отовсюду. Трое ковыляли по двору нам навстречу, еще несколько с глухим рычанием лезли из темного проема у поленницы, но куда больше меня смущали те, что выруливали из-за дома — с обоих сторон разом, один за одним… Как будто за каждым углом вдруг нарисовалось по Прорыву — этакому конвейеру, штампующему зубастого уродца в три-четыре секунды.
Их уже набралось около полутора дюжин — и Упыриное подкрепление продолжало прибывать со всех сторон. Даже с тыла — и теперь мы всерьез рисковали оказаться чуть ли не в окружении. Без оружия, вдвоем против целой толпы. Солдаты остались на перекрестке примерно в половине километра отсюда — и неизвестно, есть ли часовые или патрульные где-то ближе.
Так себе арифметика.
— Бежим? — поинтересовался я.
— Тихо, гимназист. Встань за мной.
Дельвиг явно нервничал, но все же действовал быстро и собранно: подхватил меня под локоть, задвинул себе за спину и даже оттолкнул — видимо, чтобы не мешался. Чуть пошире расставил ноги, опустил плечи, как в боксерской стойке. С негромким хрустом помотал головой, разминая шею, вытянул руки.
И полыхнул мощью Таланта.
До моих ушей донеслась короткая фраза, сказанная почти шепотом. И не на русском языке — то ли на латыни, то ли вообще на греческом. Похожая одновременно и на строчку псалома, и на строевую команду: чуть распевная в начале, а концу резкая и хлесткая, как удар кнутом или саблей… Эффектная.
И, похоже, еще и весьма эффективная: на фоне результата даже подготовка боевого заклятия… скажем так, несколько терялась. На мгновение ладони Дельвига сверкнули так, что во дворе стало светло, как днем — и от него во все стороны разошлась яркая волна. Ближайшие Упыри не успели издать и звука: вспыхнули ослепительным, почти белым пламенем — и повалились на асфальт, на глазах тая, как восковые свечи.
Тем, кто шел за ними, досталось немногим меньше. Живые… или не совсем живые факела хором взвыли, вытягивая к Дельвигу уродливые когтистые лапы, и тоже рухнули, не пройдя и пары шагов. Остальных огонь только слегка поджарил и отбросил назад — но, похоже, не лишил ни сил, ни даже аппетита.
Дельвиг повторил свое то ли заклинание, то ли короткую молитву и снова сверкнул, но на этот раз уже не так ярко. Заряда хватило только на четырех Упырей, а остальные лишь на мгновение замедлили шаг — и снова поперли вперед, на ходу теряя куски горелой плоти.
— Назад! — Дельвиг попятился, толкая меня локтем. — Беги, гимназист… Беги сейчас же!
Умения георгиевского капеллана знатно выкашивали местную нечисть — зато и сил, похоже, требовали немало. Третья вспышка высосала беднягу буквально до капли. Он сжег еще троих зубастых, но и сам не выдержал. Рухнул на колени и завалился бы дальше, не успей я подхватить его под руку.
Даже темнота не могла скрыть, как сильно Дельвиг побледнел. Узкое лицо застыло восковой маской, на лбу выступили бисеринки пота, а глаза за стеклами очков разве что не закрылись. Полное, абсолютное истощение — можно сказать, в ноль. Неизвестно, какая сила вообще еще поддерживала капеллана.
Но сражаться он так и не прекратил. Голова безвольно свесилась на грудь, худые плечи под плащом опустились — а руки продолжали работать, будто вдруг решили зажить собственной жизнью. Расстегнули тугие пуговицы на плаще, чуть оттянули плотную коричневую кожу — и через мгновение извлекли наружу тускло блеснувшую железку.
Почти извлекли. Несмотря на сверхчеловеческую волю и упрямство, сил управиться со здоровенным револьвером у Дельвига все-таки уже не хватало.
— Беги, гимназист… — Он снова дернул, но ладонь беспомощно соскользнула с рукояти. — Слышишь меня?
— Бегу и спотыкаюсь, — буркнул я.
И без особых церемоний отобрал у капеллана оружие — рванул так, что кобура выскочила из-под плаща вместе с наплечным ремнем и патронташем. Поначалу модель показалась незнакомой, но как только пальцы нащупали в темноте изогнутую «шпору» под спусковой скобой, память тут же услужливо выдала все, что нужно.
Шестизарядный револьвер системы Смита и Вессона под калибр «сорок четвертый русский» — или четыре целых и две десятых линии. Громоздкий, архаичный… если не сказать — древний. В моем мире императорская армия приняла эту игрушку на вооружение, кажется, еще в начале семидесятых годов прошлого века. И уже в девяносто пятом отказалась, перейдя на револьвер Нагана. Компактный, хваткий и почти вдвое легче.
Но Дельвиг — а может, и все георгиевские капелланы — сохранил верность «американцу». Увесистому, медлительному, лишенному возможности стрелять самовзводом, не дергая курок каждый раз — зато надежному и могучему. То ли из-за недостатка денег у Ордена, то ли из-за каких-нибудь традиций — а скорее потому, что патрон Смита-Вессона обладал почти запредельной по нынешним временам мощью: свинцовая пуля диаметром почти в одиннадцать миллиметров с тридцати шагов пробивала четыре дюймовых доски и без особого труда могла остановить и несущуюся галопом лошадь, и медведя, и буйвола.
И Жабу… Хотя на такую тушу, пожалуй, понадобилось бы две или три.
Упырям хватало и одной — и не обязательно в голову. Я почти не целясь уложил двоих рядом, а потом принялся методично отстреливать тех, что подальше. Трехлинейный патрон «нагана» пробивал зубастых насквозь, а «сорок четвертый» буквально сносил, отрывая конечности и раскидывая во все стороны вязкие брызги жижи и осколки черепов. «Смит-Вессон» щелкал и громыхал в моих руках — мерно, неторопливо и солидно, как и полагалось видавшему виды ветерану оружейной промышленности.
Опустошив барабан, я с лязгом переломил револьвер пополам, вытряхнул гильзы — и принялся заряжать. Патронташ услужливо выплевывал мне на ладонь латунные цилиндрики с тупоносыми наконечниками. Явно не свинцовыми и, пожалуй, даже не стальными — слишком уж ярко они блестели.