Освоение времени

Впрочем, вообще-то, что-то, похоже, было. Он как будто видел какие-то тени, фрагменты своих действий утром. Или это ему казалось. Уж очень ему хотелось вернуться назад во времени, к утру…

Назавтра, во вторник, состоялось очередное заседание у заказчика. Иван обычно на таких посиделках помалкивал: без него кому было говорить, принимать решения, а потом не отвечать за них. В этот раз его словно кто острым шилом в бок ткнул, поднял и заставил выговориться. В принципе, всё, что он сказал, наболело не только у него. Да кроме дела, он наговорил глупостей, на которые был мастер. Потому-то часто и помалкивал, когда его не просили что-либо сказать.

К вечеру того же дня начальник управления, человек по натуре спокойный и сдержанный, а к Ивану доброжелательный за его рост, начитанность и участие в боях в Афганистане, накричал на него, поскольку дело касалось щекотливых взаимоотношений управления с другими организациями. Его вывело из себя утреннее необдуманное выступление прораба перед заказчиком.

Маленький подвижный начальник бегал перед мрачным и усталым Иваном и, наливаясь краской, выкрикивал:

— Мальчишка! Что ты себе позволяешь? Из-за тебя…

Одним словом, он накричал, а Иван ответил. От всего сердца. Высказал всё о заказчике, об управляющих субподрядчиков и некоторых других личностях.

В среду, в самом начале рабочего дня, когда ещё кровь не успела согреться, позвонили из бухгалтерии и — вполне справедливо — взгрели Ивана за неправильность каких-то оплат в прошлом месяце, а получасом позже Иван узнал, что монтажник Ступаков, краснобай и прощелыга, заявился на работу в нетрезвом виде и учинил дебош. Не успел прораб с ним расправиться по-свойски, как по звонку, подобному воплю утопающего, ему пришлось помчаться выяснять отношения с автобазой, не приславшей по договору технику на объект. Потом…

К обеду Иван созрел.

А после обеда намечался новый неприятный раунд с начальником, но вместо этого он движением фокусника подсунул секретарше, милейшей Алле Григорьевне, заявление об увольнении по собственному желанию.

Алла Григорьевна, женщина впечатлительная, к Ивану неравнодушная, едва не свалилась в обморок.

— Иван Васильевич! Ваня, — только и успела она сказать ему в упрёк.

Он подхватил её под локти и силой втиснул в двери, ведущие в кабинет начальника.

Начальник, с видом распаренного любителя бани, выскочил в приёмную. Потряс бумажкой в воздухе и демонстративно подмахнул заявление. И лишь когда Иван на цыпочках уходил, начальник вслед ему бросил нехорошие слова.

А Иван, обернувшись…

Ну, он тоже знал много таких слов!..

По телефонному номеру, данному Симоном, отозвался приятный голос явно немолодой женщины. Иван скороговоркой выложил свое согласие встретиться с Симоном и доном Севильяком. Ему ответили:

— Ждите!

Чего следует ждать, хотелось ему узнать, однако из трубки раздались сигналы отбоя, а на повторный вызов никто не ответил.

…И он ждал.

Весь четверг, и пятницу, и субботу, лишь ненадолго выбегая из дома, чтобы прикупить еды, дабы не прозевать прихода гостей, телефонного звонка от них или простой реализации из небытия прямо в его квартире.

А телефон как взбесился, оправдывая определение самого Ивана: Телефон — это зло!. Звонили с работы, друзья кое-какие, незнакомые, ошибшиеся номером. Одни увещевали, другие бодрыми голосами поддерживали в «неравной борьбе», третьи извинялись, уточняли, куда это они попали, и опять звонили…

Такое продолжалось целыми днями. Иван не оставался в долгу: первых, вторых и, тем более, третьих посылал к чёрту и просил к нему больше не звонить. В него словно бес вселился, и он безрассудно жёг за собой мосты с прошлым…

До чего же точно подмечено: нет ничего хуже, чем ждать да догонять. Пытка. Круги ада.

Иван ждал…

Иван согласен

— Ну-у, дорогой! Если бы мы, представь себе, в то утро пришли к тебе прямо сюда, наговорили бы кучу непонятностей, поверил бы ты нам? Если честно… То-то! Боюсь, что ты бы вышиб нас из квартиры, а?

Симон, одетый подчёркнуто элегантно в тройку, сидел в своей чинной позе, как монарх на троне. Он обстоятельно отвечал на вопросы Ивана, заданные после того, как они, Симон и дон Севильяк, с шумом и топотом, что в Ивановом представлении никоим образом не могло к ним относиться, ввалились к нему домой субботним вечером и, широко разводя руки прямо с порога, искренне и с приязнью бросились обнимать хозяина.

От них хорошо пахло вином. Дон Севильяк предстал в просторном, прекрасно сидящем на нём костюме цвета морской волны в непогоду и выглядел обычным человеком, правда, уж больно здоровым и большим. Его широкий галстук украшала алмазная заколка, а запонки играли крупными камнями. И весь он был добрым, покладистым и весёлым.

Они пришли к Ивану, словно по-настоящему в гости, как принято у закадычных друзей, точно они знакомы со школьной скамьи. К тому же Симон дважды, подчеркивая это, с улыбкой упомянул полузабытое Иваном собственное школьное прозвище — Грибок, полученное в начальных классах за малый рост.

Иван же встретил их такими словами, мол, товарищи мои новые, забирайте меня со всеми потрохами! Делайте со мной что хотите, так как прораб из меня как из утки селезень, а начальство-то меня не любит и обижает. Монтажники же будто сговорились и норовят меня, бедного, довести до тюрьмы, нарушая правила техники безопасности!

Дон Севильяк смеялся славным, но таким могучим смехом, что дребезжали в окнах стёкла, и время от времени ласково отзывался дверной звонок.

Они выставили умопомрачительно дорогой коньяк и непринуждённо, но напористо попросили есть. Иван быстро накрыл на кухне стол и накормил их, чем мог.

Коньяк пошёл хорошо, бутылка большая, так что успели обсудить всё и вся.

Договорились об отказе со стороны Ивана делать самостоятельные попытки перемещения во времени и о том, что с завтрашнего дня у него появится учитель, он всё расскажет, покажет и познакомит с азами их общего дела — вернее они сказали нашего общего дела — ходьбы во времени.

Так вот после всего этого Иван и задал свои вопросы: для чего это они в прошлое воскресенье устроили цирк — перенос тела, то есть его самого, в другое помещение, отгрохали просторное царское ложе, воскурили дорогие благовония? К чему понадобилось такое странное поведение и одеяние дона Севильяка, показная вспыльчивость и показная же якобы обескураженность Симона от некоторых заявлений Ивана, и тому подобные кривляния?

Вот Симон и принял на стуле позу фараона, отвечая Ивану:

— …поверил бы ты нам?.. С твоим характером, Ваня, даже близким друзьям твоим трудно, а уж незнакомым и подавно. Мы же тебя изучили, прежде чем придти к тебе. Оттого мы, подумав, решили устроить, как ты выразился, цирк… И признайся, — Симону очень хотелось, чтобы Иван признался, у него даже лицо округлилось, — тебя эта непонятная обстановка потрясла? Да? А вид уважаемого Севильяка убедил тебя в необычности происходящего?.. Ха-ха! И ты поверил нам! Мы всё правильно рассчитали!

Симон залился колокольчиком, дон Севильяк радостно подхватил, вызвав переполох среди слабо устойчивых предметов: всё вокруг задребезжало, зазвонило, затукало.

— Но я вас тоже… Тоже… — напыжившись, Иван, наконец, вставил сквозь смех и своё словечко. — Разговором о терминологии потряс! Ты, Симон, чуть не готов был на меня с кулаками наброситься? А?

Гости рассмеялись ещё веселее.

Захлебнувшись смехом, дон Севильяк парировал:

— Ах, Ваня, мы все твои штучки предвидели.

— Ну да, — усомнился на мгновение Иван и тут же сразу поверил ему.

— Конечно, мы не знали точно, что ты нам преподнесёшь конкретно, но готовы были ко многому. — Иван был восхищен ими, Симон видел его горящий взгляд и продолжал: — Так что мы тебя, Ваня, раскусили полностью, и ты сработал, как сейчас говорят, по схеме. Вот!

— Так вы что, — поперхнулся Иван, — и увольнение мне из СМУ устроили?