Детское время

— Это хорошо…

— Что память отказывает хорошо?

— Нет, просто я переживала о том, что внуков не всех знаю, а с женой Ильи вообще познакомилась на их свадьбе, да и то лишь потому что они мне приглашение прислали, а тогда они рядом жили и я пошла. А сейчас ты мне показала, что это не склероз у меня старческий, а просто правнуков у меня немного лишку… то есть не лишку, конечно, а столько, сколько любой запомнить не сможет.

— Вот и не переживай по пустякам. А к Брунн с Ксюшей мы весной съездим, на открытие памятников. Мне кто-то говорил, что к марту до Школы железную дорогу электрифицируют, хотя там оно и нафиг не нужно…

— Но приятно, что дети и внуки о нас заботятся.

— Даже слишком! Лена мне «Прагу» не приносит, говорить что вредно. Ладно, пошли уже, холодно тут. Ко мне пошли, я сама «Прагу» испекла, и вроде довольно неплохо получилось…

Насчет электрифицированной железной дороги в Школу Катя немного ошиблась. Ошиблась, но совсем немного: просто еще в триста третьем году в Туле запустили трамваи, а летом триста седьмого решили, что неплохо бы было трамвайные линии слегка продлить И не до Школы, а до Дубны: кто-то подсчитал, сколько солярки сэкономится на перевозке туда металла и обратно велосипедов, и выяснил, что трамвай быстро окупится. А вот обычная железная дорога, хотя бы и узкоколейка (проложить которую можно было раза в три дешевле, чем трамвайные пути) нет. Потому что одно дело в существующем трамвайном депо обслуживать пару дополнительных вагонов, и совершенно другое — строить отдельное депо для обслуживания пары локомотивов и опять же пары товарных вагонов.

Трамвайный путь должен был пройти мимо Школы лишь потому, что Ангелика в свое время выстроила шикарную дорогу оттуда до Тулы, так что теперь рельсы просто клались по обочине шоссе, на место путей разобранной еще лет сорок назад узкоколейки. А сам трамвай в Туле появился благодаря Кате-старшей и Ксюше. То есть когда-то Катя посетовала, что грузовики «много дыма пускают, который мрамор повредить может», а на вопрос «а что же делать», заданный городским главой Бармой Жвановым, ответила уже Ксюша, причем она даже трамвайный рельс ему нарисовала, пояснив, что такой можно класть вровень с дорогой — что для городских условий очень хорошо будет. Барма был мужиком настырным, так что спустя всего три года — за которые он успел достать всех директоров заводов в радиусе полутысячи километров — в Туле появился «новый вид транспорта». И не просто так появился: Гриша Кабулов при виде тульского градоначальника вздрагивал до тех пор, пока в Тамбове не заработал новенький завод, эти самые трамваи выпускающий. Ну а после того, как завод трамвайный заработал, Барма получил («за настырность», как смеялась Ксюша) орден Трудового Красного знамени, а трамвайные пути стали быстро прокладываться уже во многих городах страны. Причем второй трамвайный маршрут появился в Экваторе, третий — в Каменце (который давно уже стал самым большим по населению и размеру городом в стране.

Появление нового вида транспорта сильно порадовало людей, работающих в министерстве путей сообщения, и реализации их планов мешало лишь то, что тамбовский завод пока что мог изготовить примерно сотню трамваев за год. Путейцы же решили, что было бы очень неплохо с помощью трамваев связать все города с населением за двадцать тысяч человек с окружающими деревнями. Не со всеми, конечно, а лишь с самыми большими — что, как оказалось, позволяло чуть ли не вчетверо сократить затраты на строительство обычных дорог. Не грунтовок, а шоссейных — но получающаяся экономия выглядела очень заманчиво, а если сюда же приплюсовать экономию на солярке…

Хотя с соляркой (как и с бензином) все было не очень-то и плохо. Самая старая установка по добыче моторного топлива из угля все еще работала в Колпине, и выдавала по паре сотен тонн в сутки. Откровенно говоря, после многочисленных модернизаций и переделок ее вряд ли можно было называть «старой», но она располагалась на том же месте, что и выстроенная Верой Сергеевной — а в других местах подобных установок работало чуть больше двух сотен, так что только «угольного дизеля» ежесуточно производилось больше семидесяти тысяч тонн, а ведь еще топливо производилось на нескольких сланцевых заводах. Да и в Баку ежесуточно добывалось чуть больше пяти тысяч тонн нефти — но «лишнего топлива не бывает».

Хотя последний тезис разделяли далеко не все. Катя-первая, закончив вдумчивое изучение очередной книжки из библиотеки Михалыча, задала Никите очень простой вопрос:

— Никита, вот ты, как человек технически грамотный, объясни технически безграмотной мне вот что: какого рожна мы сейчас производит дизельного топлива на душу населения почти втрое больше, чем в нашей прошлой России? И зачем у нас запасы солярки на топливных базах составляют двадцать миллионов тонн?

— Я думаю, что вопрос твой — провокационный, — ответил Никита одной из любимых фраз Оли, которую та когда-то в детстве почерпнула из какого-то фильма. — А что, действительно такие запасы? Я раньше об этом и не знал.

— Теперь знаешь. И должен знать зачем вообще нам столько нужно.

— Давай рассуждать логически. Двадцать миллионов тонн мы можем произвести месяца за три-четыре, но если запасы у нас не меняются, то значит мы все произведенное и тратим. Надо в статкомитете узнать, куда все это топливо идет, но лично я думаю, что большую часть его сжигает флот, железная дорога и электростанции.

— Угольные электростанции или атомные?

— Ну ты и зануда. Понятно, что дизельные. На самом-то деле у нас дизельных станций очень много, просто мы этого не замечаем. Отсюда, из Москвы не замечаем — но ведь все новые города, которые строятся вдали от железной дороги и, соответственно, от магистральных ЛЭП, электричеством кормятся именно дизелями. Сашка-то для чего дизель на двенадцать тысяч лошадок так срочно запускал?

— Как я понимаю, в качестве мотора для больших морских кораблей.

— Ну и для кораблей тоже. Но все же в основном для электростанций. В Экваторе шестьдесят мегаватт электричества вырабатывают двухмегаваттные генераторы, а что проще синхронизировать: тридцать маленьких генераторов или шесть больших? К тому же у больших моторов и КПД повыше.

— Но ведь большие моторы на мазуте работают?

— Когда он есть, этот мазут. Но тяжелые фракции нефти выгоднее перерабатывать на масла, да и вообще нефть для химии полезнее чем в качестве топлива. Кстати — я это случайно знаю, но знаю точно — из запаса у нас почти триста тысяч тонн как раз в Экваторе заныкано. Потому что там в сезон ураганов с доставкой все очень непросто, так что запас точно необходим. А если поглубже копнуть… я, конечно, копать не буду, но если тебе вдруг интересно будет, то займись… лично я думаю, что все эти запасы как раз в таких удаленных местах сосредоточены. Точнее, рассредоточены, ну или там, откуда в удаленные места все в сезон разводится. А чего тебя вообще это вдруг обеспокоило-то?

— Да я просто справочник почитала старый, вот и удивилась: ну никак у меня не получается понять, куда моя, например, семья тратит по двадцать литров солярки ежедневно. Это если внуков даже не считать. А вот сколько народа производством моторного топлива занято, я примерно представляю — и очень хорошо представляю, какая у нас нужда в рабочих. Вот и подумала, что если этих рабочих на что-то более полезное приспособить…

Министр топливной промышленности Годун Деянов об излишках дизтоплива вообще не думал, мысли его занимали вопросы «а где бы этого топлива побольше сделать». Потому что в принципе Никита был прав насчет дизельных электростанций, он только в количестве их несколько ошибался. Вот взять к примеру небольшой островок Лебинтос…

Таисия Колмогорцева, дочь Веры Кузнецовой, сумела все-таки превратить этот лысый островок в настоящий «цветущий сад». А точнее — в огромную оливковую рощу, окруженную кедрами и кипарисами. За сорок лет остров (как и второй и купленный Таисией относительно большой остров Кинарус) полностью преобразился. На нем появился довольно толстый слой плодородной почвы (состоящий наполовину из привозных глины и песка, а на вторую половину — и перегнивших водорослей и отходов рыбопереработки), а на этой почве теперь чего только ни росло! В основном, конечно, оливковые деревья, но местное население кормилось и с огородов, и, естественно, с моря. Населения было чуть меньше трех тысяч человек (на всех островах, потому что на Кинарусе из «постоянного населения» были лишь две семьи смотрителей местного маяка), и это население в значительной части работало на двух консервных фабриках, где выпускались рыбные консервы и оливки, а «фабрику», изготавливающую губки для мытья можно было и не считать. Фабрики были не очень большие (так как взрослого работающего народа там было менее полутысячи человек), но электричество жрали как не в себя, ведь те же автоклавы дровами топить ну никак не получалось так как дров на острове не было. Поэтому стояла на острове и электростанция с двумя (второй — резервный) генераторами по два мегаватта, и топливохранилище на пять тысяч тонн солярки. Тепло с холодильников электростанций шло на опреснительную установку, выдающую ежесуточно по двести тонн пресной воды — очень нужной воды, так как летом дождей практически не было — а перекачать эту воду на сотню метров в горы тоже ведь немало энергии нужно. Опять же, хотя на Кинарусе населения и не было практически, но даже не в сезон там постоянно болталось до сотни вахтовиков с Лебинтоса и вода там тоже требовалась, да и горы были как бы не вдвое выше — так что электростанция и там имелась, на шестьсот киловатт, к тому же опреснитель там тоже не духом святым питался, тепла от дизеля ему не хватало. Десять тонн солярки в сутки — это вроде и не очень много, но столько тратилось если не учитывать потребности рыбаков. Ну и транзитных кораблей, делающих дозаправку на острове — так что запасов в топливохранилище хватало не на полтора года, а месяца на три от силы. На Лебинтос ходил специально выделенный танкер серии «Василевсов», который успевал заодно обслуживать и причалы в Александрии (и которому тоже топлива требовалось немало) — но крошечный островок в Эгейском море был всего лишь «наглядным примером» того, как один человек может «употребить» двадцать литров солярки в сутки.