Цитадель один

— Он сказал, что мой отряд не трогают из-за меня.

— Ну да. И что тут такого?

— Я смотрю на себя и не пойму, что во мне такого важного?

Безымянный покровительственно улыбнулся.

— Ты получишь третий класс, может, даже второй. И после этого ты спрашиваешь что в тебе важного? А даже если бы ты не тянул выше, чем на десятый класс — какая разница! Ты — один из нас, что бы ты там о себе не думал. Ты же собираешься приносить пользу человечеству? Так у нас для этого самые лучшие возможности. Ты можешь сколько угодно говорить, что мы тираны и деспоты, но не сможешь возражать против того, что мы делаем для человечества гораздо больше, чем кто бы то ни было до нас. Вообще, некоторым, таким как ты, надо на стену вешать плакат: «Цитадель — мать, Цитадель — отец». Немного выспренно, зато верно. А меня можно рассматривать как нечто среднее между старшим братом и добрым дядюшкой.

Я рассмеялся.

— Хорошо, дядюшка Безымянный.

Он тоже фыркнул, и посерьезнел.

— Мы же не можем держать тебя вечно здесь. Когда-нибудь ты бы все равно попал в тот город, в котором родился и вырос. И каково бы тебе было узнать, что двоих из твоего бывшего отряда убили при задержании, а остальные мотают по десять лет за терроризм? Какой бы из тебя был работник? Я специально отпустил тебя: поговорить с друзьями, убедиться, что со всеми все в порядке и, не беспокоясь о пустяках, учиться, учиться и еще раз учиться!

Он встал, открыл шкафчик с напитками, вздохнул, не обнаружив бокала, взял бутылку с соком и начал аккуратно пить прямо из горлышка.

— И еще мне не нравится, что мной манипулируют.

Увы, Безымянный не поперхнулся. Наполовину опустошив бутылку, он поставил ее на стол, а сам сел.

— Манипулирование не нравится никому, кто сам не умеет сделать так, чтобы цели окружающих совпадали с твоими. Да, действительно, я не позволил себя убить, привел тебя сюда, обеспечил относительную безопасность твоим друзьям. У тебя есть причины серьезно возражать против этого всего?

Вопреки обыкновению, он не не стал дожидаться моего ответа на свой риторический вопрос и продолжил:

— Сначала мне надо было остаться в живых — и вас не надо было сильно подталкивать к этому. Так, почти на уровне подсознания. Вы сами поняли бесцельность моей смерти: мои приемы плохо воздействуют на таких, как Макс, а ведь он первый предложил отпустить меня. Затем я пробудил к себе интерес у тебя, снял с тебя напряжение, облегчил тебе путь к нам. Ну и, наконец, теперь я успокоил тебя. Много ли было манипулирования? Все бы само собой произошло так как нужно, только времени ушло бы гораздо больше, а время, наряду с жизнью — единственные невосполнимые ресурсы. Я заметил одну небольшую особенность: когда в дело вмешиваюсь я, количество случайностей резко уменьшается. Вот так.

Я вздохнул.

— И, как всегда, мне сообщают все, касающееся меня, в самую последнюю очередь.

— Тебе сообщают тогда, когда ты готов услышать правду и сделать соответствующие выводы — не раньше, и не позже. Пора бы уже к этому привыкнуть! Да. кстати, ты никогда не задумывался, что, возможно, в вашем отряде есть человек, работающий на СВБ?

Я только рот разинул.

— И это при том количестве человек, которых мы убили или покалечили? Если, действительно, Макс угробил тридцать двух человек — не слишком ли это много, чтобы позволить агенту и дальше только наблюдать?

— Скорее всего, никого там нет. Но ты же знаешь, что тебе все позволено. Почему бы еще не быть кому-нибудь с таким же статусом личной неприкосновенности? Сражаться с СП до тех пор, пока не станет обладателем важнейшей информации, которую надо передать — и накрыть, например, кого-нибудь из руководства Сопротивления. Чтобы ты знал, СВБ старательно насыщает агентами Сопротивление, а Сопротивление — СП. Коктейль какой-то получается! А нам что — и ничего особо деструктивного не допустим, и лучших людей Сопротивления загубить не дадим. Надо же дать возможность им всем перейти к нам!

Я попробовал переработать это все у себя в голове.

— Я часто упоминал один эпизод. Возможно, и Вам рассказывал. Мы заложили мину в урну у входа в здание СП. Взрыв произошел тогда, когда они выходили после работы. Кто из нас согласится быть агентом в их рядах зная, что может погибнуть в любую секунду?

— А ты не задумывался, что люди иногда задерживаются на работе, иногда обмениваются дежурствами, иногда устраивают совещания после работы? О том, что будет взрыв, люди Сопротивления в СП узнали из того же источника, из которого вы получили приказ его устроить. Александр сделал хороший анализ, и мы смогли вычислить несколько человек. Неприятности происходили вокруг, случались взрывы, нападения, люди гибли, но некоторые всякий раз избегали этого всего. Срочно заболевали, опаздывали или, наоборот, уходили раньше. Но из всей многомиллионной массы мы смогли более-менее верно распознать лишь несколько человек. Слишком уж велика возможность простого совпадения. И два, и три раза человеку может просто повезти. Только когда число таких совпадений начинает переваливать за пять-шесть, можно начинать интересоваться таким счастливчиком. Еще обвинения есть?

— Нет. А с чего бы это Вы выглядите таким веселым и довольным?

— Темный жив. А это значит, что он еще не упустил свой шанс вернуться к нам. Он сможет принести очень много пользы — если одумается. И время у него есть. Шульц так же далеко от него, как и прежде. А я могу подождать еще десяток лет.

Теперь я окончательно не знал, что же сказать ему. Он в очередной раз оказался сильнее меня.

Глава 10. Начало восстания

Время шло, жизнь в Цитадели окончательно стала моей нормой. Я мог с закрытыми глазами пройти в любую ее точку. И я, наконец-то, окончательно установил, какие чувства я испытываю к Безымянному. Я любил его. И нечего скалить зубы! Я любил его как старшего брата. И он был для нас всех таким старшим братом: всегда готовым помочь без лишних нравоучений, всегда все понимающим и лучше нас знающим, чего же мы хотим на самом деле. В жизни такие старшие братья встречаются редко, но Безымянный в этом отношении был идеален. Никто не сомневался в том, что он ради нас пойдет пойдет на что угодно. Мне стало понятными слова Шульца об его идеализации его учениками. Но, еще, он был классическим примером, показывающим, куда, действительно, ведут дороги, вымощенные благими намерениями. Этих благих намерений у него хватило бы не на одну дорогу, но все они вели бы в одно и тоже место. Фанатичная уверенность в своей правоте застилала ему глаза. Он считал само собой разумеющимся то, что он меняет судьбы целых народов, да и всей Земли. Он «знал» «единственно правильный» путь — и шел, никуда не сворачивая с него. В моем лице он столкнулся с человеком, имеющим свой взгляд на то, что правильно, а что — нет. Но это не было зеркальным отражением: я учился у него, и не только находил уязвимые места в его идеях, но и не отвергал то, что считал полезным. Он же своих взглядов не менял никогда. Ему было проще сказать, что я неправ, не приводя никаких серьезных аргументов.

Но скоро мне стало не до абстрактных рассуждений. Нагрузка на меня все возрастала и возрастала. Как ни странно, я выдерживал, и мне было не так уж и тяжело. Безымянный сказал, что учить меня слишком долго — непрактично, поэтому мне надо быстрее готовиться к экзамену на класс. Мне предложили, на выбор, три специализации: строительство, управление транспортными потоками и чистая теоретическая физика. Увы, ничего из того, что могло бы пригодиться в Сопротивлении мне не предложили, поэтому я, хорошенько подумав, выбрал транспорт. Не знаю, насколько сложно было на двух других направлениях, но здесь мне пришлось тяжело.

Во время учебы в университете мне приходилось заниматься математикой, и довольно сложной. Одно сопротивление материалов, полное эмпирических формул чего стоит! Но, как быстро оказалось, дифференциальные уравнения и поверхностные интегралы были чем-то очень легким, по сравнению с математикой пришельцев. На первый взгляд в управлении транспортом нет ничего сложного. Оптимизация перевозки груза и нагрузка на транспортные коридоры. Но если сказать легко, то рассчитать очень сложно. Вот, для примера, возьмем транспортировку груза.