Козерог и Шурочка

Эта женщина долго ко мне приглядывалась, делая вид, что просто прохаживается рядом. Но стоило мне обратить на неё внимание, как тотчас подошла.

– А я вас всё-таки угадала, – сказала женщина, и в её устах это прозвучало как: «Вот ты и попался!».

– Вы меня в чём-то подозреваете? – пошутил я, с интересом разглядывая незнакомку, одетую в зимнее пальто цвета «ваниль», отороченное норкой и в норковой шапке. Дамскую коричневую сумку с жёлтым орнаментом на боку, она держала перед собой двумя руками в вязаных разноцветных перчатках, время от времени, кокетливо, постукивая сумкой по коленям. Для своего возраста она выглядела довольно моложаво.

– Боже упаси, – улыбнулась женщина, и я увидел в её рыжих в крапинку живых глазах лукавые огоньки. – Мы с мужем Сашей обожаем читать ваши рассказы в нашей любимой газете «Моя Семья». Особенно запомнился нам рассказ «Не обожгись, морячок». – Она, спохватившись, торопливо сняла перчатку, протянула руку. – Меня Люба зовут.

Её ладонь была мягкой и тёплой. Не раз замечал, есть такая категория милых людей, общение с которыми всегда приятно. Мы разговорились.

– Я ведь тоже отчаянной девчонкой росла, – сказала она, посмеиваясь над собой. – Расскажу вам один случай, выслушайте, думаю, не пожалеете. Мы в юности с мужем настолько горячо полюбили друг друга, что наша безумная любовь нас чуть не разлучила навсегда.

– Уже заинтриговали, – ответил я.

– Вот, видите, – обрадованно сказала Люба, мягко взяла меня под руку и отвела в сторонку от людного места. Там она повернулась ко мне лицом, и я увидел в её красивых глазах вселенскую печаль, должно быть, связанную с воспоминаниями о той давней истории.

Семья Любы проживала в затерянной среди густых и таинственных лесов деревеньке. Эта крошечная деревенька на пять дворов называлась Пучки. Почему так – неизвестно.

Отец Любы служил лесником, дни напролёт проводил на обходе своих обширных владений, бывая дома от случая к случаю. По хозяйству в основном управлялась мать Любы – женщина худая, но жилистая и шумоватая не в меру. Раньше она работала в лесничестве, где ухаживала за молодой порослью хвойных и лиственных деревцев, но потом ушла в декрет, родила девочек-близнецов и как-то незаметно для себя увязла в домашних хлопотах.

Старшенькая десятилетняя Люба считалась главной маминой помощницей. Она с удовольствием возилась с сестрёнками и очень гордилась, что её подопечные живые, а не тряпичные куклы как у подружек.

В школу девочка ходила через лес за пять километров на маленькую железнодорожную станцию, где в старом бревенчатом доме располагалась восьмилетка. Люба знала в лесу каждую тропинку, каждый закоулочек, были у неё здесь и любимые места: древний могучий дуб в несколько обхватов, конусообразный величественный муравейник с рыжими злыми обитателями, цветущий по весне малинник, увешанный к лету крупными душистыми ягодами. Даже имелся знакомый филин с глазами-блюдцами, обитавший в дупле высоченной берёзы. До недавнего времени дерево было намного выше, пока однажды страшная молния не срезала верхушку, опалив ярким огнём ветви.

Окончив восемь классов, Люба пожелала учиться дальше, чтобы осуществить заветную мечту о высшем образовании. Новая школа-десятилетка находилась в крупном селе Сайкино. От родной деревеньки до неё топать километров десять. А может быть и больше, в лесу километры никто не измерял. Там был интернат, – в нём жили ребята из других деревень, чтобы каждый раз не мотаться туда и обратно. Но Люба всегда возвращалась домой, чтобы помочь матери по хозяйству.

Ежедневные походы через лес её ничуть не огорчали, привыкла. Весной ли, по осени ли добиралась пешком или на стареньком велосипеде. Самое трудное было зимой, когда лесные тропы заносило снегом. Тогда выручали охотничьи отцовские лыжи, изредка родители разрешали запрягать смирного вороного мерина Молчуна.

В девятом классе у Любы и случилась первая трепетная любовь. Этой любовью – кто бы мог подумать! – стал вихрастый рыжий десятиклассник из местных, славившийся на всю школу хулиганскими выходками. Настолько видно притягательным оказалось его круглое улыбчивое лицо с симпатичными веснушками.

– Привет, новенькая! – сказал он, подсев на перемене к ней на подоконник. – Ты мне очень понравилась. Давай встречаться.

– Далеко живу, – насмешливо ответила Люба. – Пучки, это тебе о чём-то говорит? Испугаешься на свидание ходить ночью через лес, – и косноязычно передразнила, – жа-а-них!

– А вот и нет, – не согласился парень, глядя смеющимися глазами в её лукавые глаза, в которых уже зарождалось новое доселе неизвестное чувство. – Живи ты хоть на краю света, вся равно бы я к тебе каждый день приходил.

Прозвенел звонок. Парень неохотно поднялся, сунул руки в карманы и, насвистывая весёленький мотивчик, пошёл по коридору, потом оглянулся и, не стесняясь, крикнул:

– Ты теперь моя девушка! Запомни!

И ведь правда не обманул: с того дня навещал Любу в её дремучем лесном урочище каждый день, честно выполняя данное однажды обещание. Скоро чувства накрыли влюблённых настолько, что даже недолгое расставание до следующего дня было мучительно и больно.

– Я умру, когда ты уйдёшь в армию, – говорила она со слезами. – У меня сердце разорвётся от разлуки.

– Я приду в отпуск, – успокаивал он.

– Всё равно я умру.

– Не говори так, – просил он, – мне страшно.

Люба утыкалась заплаканным лицом ему в грудь и затихала, время от времени всхлипывая и сотрясаясь худеньким телом.

Закончились тёплые деньки, наступила затяжная дождливая осень. Холодный ветер рябил многочисленные лужи, яркие жёлтые листьями плавали в них, как крошечные парусные кораблики. А потом нагрянула зима с её суровыми морозами, сугробами и бездорожьем.

– Любаша, – как-то в середине января сказал огорчённый Саша, – в выходной мы с отцом уезжаем в лес ещё заготовить дров. Вернёмся поздно, поэтому не жди. Увидимся в школе. Прости, пожалуйста.

– Ну что ты, миленький, – улыбнулась Люба. – Я же всё понимаю.

Долгий воскресный день растянулся, как глухая дорога в безлюдной степи.

Управившись с матерью по хозяйству, Люба бесцельно послонялась по дому, посидела у телевизора, повздыхала над фильмом про настоящую любовь. Из бани вернулся отец, принял стаканчик водки и завалился пораньше спать, чтобы с утра отправиться на дальнюю заимку, где были устроены солонцы и подкормка для лосей. Там в последнее время стали пошаливать пришлые неизвестно откуда волки. Люба вышла на улицу.

В небе висела серебряная луна в радужном ореоле. Холодный пронзительный свет красил всё вокруг нежным аквамарином: и заснеженные дворы, и леса и сугробы. Далёкие яркие звёзды, густо рассыпанные по небосводу, загадочно перемигивались, глядя на скучающую в одиночестве девушку. Морозный чистый воздух звенел, словно хрустальный.

– Сама поеду к своему Сашеньке, – неожиданно решила Люба и тихонько засмеялась, прикрыв заиндевевший рот варежкой. – Будет ему нечаянная радость.

Прислушиваясь к хрупкой деревенской тишине, она прокралась в конюшню, осторожно вывела Молчуна. На улице умело запрягла его в лёгкие санки, которые отец всегда использовал при объезде лесных угодий. Потом, таясь, вошла в дом, но мать, готовившаяся ко сну, услышала, окликнула:

– Доченька, долго не гуляй. Завтра в школу.

– Я помню, мам, – отозвалась Люба и впервые за свою жизнь соврала: – Мы с девчонками немного посидим, и сразу домой. Спи, не переживай.

Быстро прошла на кухню, оглянулась, торопливо сняла со стены отцовское охотничье ружьё, патронташ и тотчас выскользнула за дверь.

По накатанной лесной дороге застоявшийся мерин побежал ходкой трусцой. Следом, дружелюбно повиливая хвостом, увязалась чёрная собачка – Цыганок, привыкшая всюду следовать за Молчуном.

«Всё веселее будет», – подумала Люба и не стала прогонять, что собственно было и безнадёжно – так они сдружились.

Вокруг величественно стояли закутанные в пушистые меха сосны. Белое безмолвие овладело обширным лесным краем. Только слышно как по снегу шуршат полозья, ёкает у мерина селезёнка да где-то в ночном лесу трещат от мороза деревья.