Маша и мажор

50

Когда-то, в другой жизни, я любила рисовать на берегу. Ветер шумит в кронах деревьев, ивы тянут ветви к воде, лицо овевает прохладой, а карандаш скользит по бумаге, рисуя ажурную листву и рябь на воде.

В тот день я тоже рисовала, сидя на покрывале у воды, когда тишину разорвал рев мотора. Машина – яркая, блестящая, дорогая - пронеслась вдоль поля и затормозила метрах в ста от меня. Из нее высыпала шумная компания – три девушки в красивых платьях и два парня. Мажоры.

Люпиновое поле как раз зацвело, и фотографы и блогеры уже потянулись за красивыми кадрами для Инстаграма. Девушки, восторженно щебеча, побежали по полю. За ними устремился один из парней, с фотоаппаратом на шее. А другой, постояв у машины, направился к берегу.

Я застыла, в надежде, что он меня не заметит. Похоже, парень всего лишь искал кусты, чтобы справить нужду. А нашел меня.

- Привет! – лениво ухмыльнулся он и скользнул по мне взглядом, который заставил вздрогнуть. – Что рисуешь?

Я молча захлопнула блокнот.

- Да ладно, покажи. – Он настойчиво протянул руку. Не привыкший к отказам, избалованный и испорченный мальчишка. Одни часы на его руке стоят столько, сколько деревенским за год не заработать.

Я спрятала блокнот за спину и вскочила на ноги, собираясь уйти. Но он преградил путь.

- Ты что, малышка, немая?

Серые глаза сверкнули льдом, и я поежилась. Теплый июнь вдруг превратился в стылый ноябрь, и по открытым плечам побежали мурашки.

- Дай пройти, - тихо сказала я.

Казалось бы, что может случиться? На другом берегу рыбачит сосед дядя Витя. Не нападет же на меня мажор при свете дня! Но интуиция вопила об опасности, и мне хотелось со всех ног бежать от этого красивого парня в модных шмотках.

- А ты меня нарисуй, - ухмыльнулся он. - Понравится, как нарисуешь, тогда отпущу.

- Тебя твои друзья не потеряют? – разозлилась я.

- Не, - он лениво махнул рукой. – Это надолго. Пока две тыщи фоток не отснимут, не успокоятся. Как раз успеешь нарисовать мой портрет.

- Я не рисую портреты. - Я попыталась его обойти, но он снова преградил дорогу.

Ему было скучно, пока его друзья делали фотографии. Он искал забаву, и он ее нашел. Меня.

- Просто у тебя не было хорошего натурщика, - самодовольно заявил он.

Он стеной стоял на пути, и мне было некуда деваться. Я бросила быстрый взгляд на другой берег: дядя Витя по-прежнему рыбачил. Если что, позову на помощь. А пока попробую справиться сама, не маленькая.

- Ладно, - сдалась я, вынимая блокнот из-за спины, - только стой спокойно.

Почеркаю карандашом для вида, а когда он расслабится или отвлечется на телефон, проскочу мимо. Не будет же он за мной гнаться! А там и дядя Витя защитит.

Карандаш осторожно скользнул по листу, затем все смелее. Я увлеклась и не заметила, как набросала целый портрет. Очнулась от голоса мажора.

- Неплохо, малышка. А говорила, не рисуешь портреты.

Пока я наносила последние штрихи, он подкрался ближе и теперь нависал надо мной. Интуиция снова завопила об опасности. Я бросила взгляд на другой берег и заметила, что сосед дядя Витя ушел. А значит теперь я могу рассчитывать только на себя.

Рисунок мне удался, но мне не хотелось оставлять его на память. Хотелось скорее от него избавиться. Я выдернула листок с портретом и протянула мажору.

- А теперь дай пройти.

- Не могу. Я же тебя еще не отблагодарил.

Его рука резко схватила меня за талию, другая до боли сжала ягодицу. На мне были джинсы, но я почувствовала себя обнаженной и беспомощной.

- Пусти! – придушенно прошептала я, глядя в ненавистные серые глаза, которые уже все решили.

- Тебе понравится, малышка. – Он толкнул меня на расстеленное на траве покрывало.

- А ну руки от нее убрал! – раздался голос дяди Вити.

Спасена!

- Шел бы ты, дядя! – Мажор злобно прищурился, поворачиваясь к нему.

- Это ты, щенок, катись в свою Москву! – Голос мужчины дрогнул, выдавая опьянение. Рыбалка для него была поводом сбежать от жены и маленьких детей, и сейчас он порядком набрался.

Мажор почувствовал его слабину и кинулся в драку.

Я вскрикнула, когда они сцепились. Мажор наносил удары зло, сильно, ожесточенно. Дядя Витя, пошатываясь, отступал к воде.

- Прекратите! Хватит! – Я заметалась между ними.

Мажор с силой пнул дядю Витю ногой в живот. Раздался шумный всплеск. Мужчина упал в воду.

А мажор развернулся и зашагал прочь, потеряв интерес к нам обоим

Я бросилась к берегу и помогла дяде Вите выбраться. Там было неглубоко, но вода в июне была ледяной. Сосед матерился и был весь мокрый.

Я ждала, пока он выжмет плащ, выльет воду из рыбацких сапог и снова их обует. А когда мы вышли на дорогу, машина мажора резко развернулась и покатила в сторону города, подняв столб пыли.

До самого дома дядя Витя чихал. К вечеру у него поднялась высокая температура. А через неделю он сгорел от пневмонии.

Его жена Клавдия считала меня виноватой в смерти мужа. Сначала она повадилась брать у матери в долг, напирая на то, что ей нечем кормить детей. Мама отдала ей все, что копила на мою учебу в Москве. Я последний год училась в школе и планировала поступать следующим летом. А когда в декабре у нас закончились деньги, Клавдия убедила маму взять для нее кредит. Возвращать долг она не собиралась, и теперь он висел на нас с мамой. А проценты капали быстрее, чем мы обе успевали зарабатывать.

Все это я на одном дыхании рассказала Громову. А он внимательно слушал меня и ни разу не перебил. Только когда я замолчала, взглянул на меня строго и как будто с досадой.

- Маша, Маша… - Он качает головой, а я съеживаюсь, чувствуя себя убийцей.

Тем более ошеломительными звучат его слова:

- Ты же ни в чем не виновата!

- Он умер из-за меня, - повторяю я слова тети Клавы, которые звенят в ушах.

Она повторяла их так часто, приходя к нам домой, что даже по ночам, ложась спать, в полной тишине я слышала их. Крик тети Клавы, как заколдованный, бился о стены, а я вздрагивала и натягивала одеяло на голову. Но голос никуда не исчезал. Она много чего еще кричала. И что я бы не развалилась, если бы дала мажору, а ее Витя тогда бы остался жив. И что приличные девочки сидят дома, а не шастают по берегу реки, ища приключений на свою тощую задницу. И что я жива, а ее Витя гниет на кладбище, а дети остались сиротами. И только деньгами можно было на время заткнуть тетю Клаву и заставить ее уйти.

- Его жена – шантажистка. А вы с матерью – идиотки, - жестко бросает Громов. – Ладно, свое отдали. Но кредит зачем надо было брать?

Я молчу, подметая взглядом пол. Разве у нас был выбор?

- Сколько? – спрашивает Громов, и я не сразу понимаю, о чем он. - Сколько ты должна?

Я называю сумму.

- Мог бы догадаться, - бормочет Громов. – А я еще удивился, почему ты тогда так быстро назвала цену.