Вихрь переправ

– Так поэтому Марию прозвали Печальной? – перебила на сей раз, сидевшая позади рассказчика, Юна. – Потому что им приходилось скрывать свои чувства на людях?

– Отчасти, – отозвался водитель. – Но дело в том, что у этой пары не было детей. Мария была бесплодна, и это стало причиной её продолжительной меланхолии и медленного угасания. Владислав готов был на всё, только бы его возлюбленная не печалилась. Поэтому он созвал всех лучших садовников Тартаррусы и заказал им разбить между средним городом и верхним сад, коего величия ещё знала страна. Что и было осуществлено в течение десяти лет, или чуть дольше. Вам отсюда не видно, но за каштанами тянутся изгороди вечнозелёного самшита, а ещё дальше – Бассейн Леды, круглый пруд в мраморном окаймлении. Это одна из двадцати подобных жемчужин садового парка.

– А что было дальше, когда сад был готов? – напомнила Юна. Она, как большинство девушек, обожала подобные истории и всегда надеялась на удачную развязку в концовке.

– Да ничего хорошего. Умерла Мария – вот и все дела. На шестом году садового строительства. От горячки.

– Как жаль! – досадливо произнесла девушка. – А король? Что он?

– Да ничего. Дал саду имя любовницы, установил её статую у Бассейна Леды, правда, изваяние не дожило до наших дней. А через несколько лет и сам почил в одиночестве. После смерти Марии, Владислав стал нелюдим и замкнут. У него оставалась только одна цель – довести разбивку сада до конца, что он и осуществил. А когда цели нет, то и жить, вроде, ни к чему. Вот так вот.

– Какая-то грустная история, – подытожил Эрик. – Все умерли, так и не насладившись трудами садовников. Даже досадно, я бы сказал.

– Почему грустная? – улыбнулся водитель. – А как же сад? Разве он не хорош? Не просторен? Не прекрасен? До сих пор радует и привечает каждого. Не это ли сама любовь?

– Нет, – мягко возразила Юна. – Это самое настоящее детище. Короля и фрейлины.

– А вы, сударыня, романтичная барышня, – подмигнул ей шофёр в зеркало заднего вида.

– Она у нас ласточка, – с гордостью произнёс Эрик.

– Ага, маленькая и бойкая, – поддержал его Виктор Сухманов. – Если что и клюнуть может.

Водитель такси усмехнулся, но больше ничего не добавил.

До самого дома счетовода ехали в молчании. Казалось, что всё нужное выговорилось по пути. Гамаюн до отправки компании из среднего города указал Матфею точный адрес. Улица Здравного Михаля, дом 13.

Автомобиль остановился подле диковинного строения. Из простецкого короба красного кирпича по центру торчала мощная, высокая башня, выложенная крупным белым камнем. Ну, точь-в-точь средневековая, вставленная по чьей-то безумной прихоти в безликий кирпич. Это несуразное сооружение с большим количеством бойниц-оконцев и зубчатым венцом впритык лепилось к современному пятиэтажному блочному дому жёлто-серого окраса. С другой стороны за условной ржавой оградкой на приемлемом расстоянии от красного кирпича располагалось подобие сада, сильно забитого сорной травой и более смахивавшего на пустырь. Улица Здравого Михаля была узка и мощёна крупным булыжником, совсем как в нижнем городе.

Ворон уже ожидал Матфея и его друзей, сидя на верхушке калитки, былая синь которой давно поблёкла, порядком облезла и топорщилась чешуйками, открывая взору любого ржавую суть. Птица призывно каркнула и, вспорхнув с невзрачной дверцы, подлетела к каменистому крыльцу.

– Ну, конечно, так и должно быть. Верно? – иронично заметил Матфей, когда тонким протяжным визгом затянули петли отворяемой калитки. – Ничего не напоминает?

Вспомнилась дверь покинутого домика на окраине Омолона и её тоскливое песнопение виолончели. Но от калиточной створки шла иная песнь. То была скрипка, что заждалась долгожданных гостей и встречала их радостной одой.

Бетонная дорожка – серая растрескавшаяся лента – ползла кривой дугой к порожным ступеням. Её давненько не подметали, оставив на милость беглому песку, палой листве, да другому мелкому сору. От того и вид её был неряшлив да запущен. По краям же её неопрятными дикарями тянулись забытые кусты падубов с рубиновыми гроздями ягод. Высокие и разросшиеся не в меру, они покушались на тропинку, жаждая закрыть её своими ветвями-лапами. Матфею даже причудилось, что падубы только прикидываются обычными кустами, а сами выжидают, когда случайный прохожий зайдёт на самую середину дорожки и тогда-то вокруг этого горемыки сомкнётся ворох лиственничных рук, а когда разомкнётся – дорожка будет пуста. Но секундное наваждение ушло, а падубы так и стояли там, где им и положено.

Виктор первым одолел отполированные временем серые валуны-ступени. Он встал у тёмной дубовой двери, облицованной по контуру зеленоватой медью. Массивная круглая ручка тускло блестела серебром. А по самому центру двери крепился кнокер – массивное бронзовое кольцо, покрытое затейливой филигранью. Им и постучал Виктор в дверь за неимением обычного звонка. Тишина на улице Здравого Михаля стояла на удивление редкостная. Ни голосов горожан, ни лая собак, ни криков птиц. Любой шаг под ногами отдавал шуршанием песка, перекатываем мелких камешков или сухим шорохом листьев. Поэтому, если бы за дубовой дверью дома № 13 кто-то вздохнул, с улицы бы его расслышали. Но за дверью ничего не происходило. Там незыблемым пластом недвижно лежало безмолвие.

Виктор постучал ещё раз. Матфей в ожидании с интересом вгляделся в стену и обнаружил: запустение давно проникало в нутро жилища, кроша его углы. Время медленно, но верно глодало красный кирпич, как обкусывает малое дитя вкусную конфету. По кусочку, по кусочку, до самой косточки.

«Так и до башни дойдёт очередь», – подумал Матфей, выхватывая взглядом всё больше и больше таких укусов.

– Толкни дверь, – посоветовал Лиандр союзнику. – Может, хозяин туговат на ухо, а вот дверь мог оставить открытой. Он же нас ждёт.

Виктор дёрнул на себя серебристый набалдашник ручки и дверь бесшумно поддалась.

За дверью сгущалась темнота. Эрик заметил – очевидно, стремясь разрядить напряжение, только нараставшее от негостеприимного приёма, – будто бы ночь пережидает день в стенах этого дома. Никто не улыбнулся.

– Может, он умер? – пошутил Матфей. – Во дворе давно никто не убирался. И за дверью темно и тихо, как в склепе.

– Не мудрено. Вы бы ещё полдня гуляли по саду и разглядывали каждый куст, – не преминул упрекнуть Гамаюн. – Меня лично не удивит, если мы опоздали. Счетовод стар и никому неизвестно, когда старость начала подтачивать его жизнь.

– С вороньей болтовнёй у нас ещё больше шансов не успеть, – едко бросил в сторону ворона серый кот. Невзирая на слабость, Лиандр не сводил с давнего противника сверкавших злобой глаз.

Гамаюн предпочёл одарить заклятого недруга презрительным взглядом и первым нырнул за порог в тёмный проулок. Когда вся компания вошла внутрь, дверь также бесшумно захлопнулась позади них.

– У меня мурашки от этого дома, – призналась Юна.

Она была так близка к Матфею, что он чувствовал её горячее дыхание, долетавшее лёгким ветерком. Эта внезапная близость смутила его, вызвав прилив крови к щекам, но слава Творцу, в том полумраке его замешательство никто не мог различить.

– А куда идти-то? – растеряно вглядываясь вперёд, спросил озадаченный Виктор. – Тут три направления.

Тьма, казавшаяся сосредоточием ночи со стороны улицы, внутри обрела дымчатый образ сумерек, позволяя различать то, что хранилось внутри краснокирпичной постройки. Оставалось лишь гадать, каким непостижимым образом свет просачивался в короб без окон. Матфею тут же на ум пришли обкусанные временем стены.

Чуть впереди от входа коридор делился на три излучины: центральную, подсвеченную еле дышащими настенными бра, и боковые, утопавшие в кромешной тьме.

– Прям сказка, – сказал Эрик и величественно продолжил, – Направо пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь – и себя и коня потеряешь. Выбирайте, други. Коней у нас нет, можно смело идти направо.